Пегги Уэбб - Бабье лето

– Произошло удивительное чудо. Доктор Мейсон назвал это чудом, – ответила она.

– Значит, это не рак? – выдохнула Джейн.

– Это не рак, – с облегчением произнесла Вирджиния.

Подруги поглядели друг на друга, а затем засмеялись и заплакали одновременно. Джейн кружилась по комнате в победном танце, припевая и издавая радостные возгласы, пока без сил не рухнула на кровать.

– Расскажи подробности. Что он сказал? – потребовала она.

– Судя по результатам маммограммы и по локализации опухоли, доктор Мейсон был почти уверен, что это рак. Патолог тоже был в этом убежден. Когда он увидел опухоль во время операции, то разозлился, что я не подписала разрешения на удаление груди, – рассказывала Вирджиния.

– Вот почему доктор Мейсон ни словом не обмолвился о мнении патолога, которое у него сложилось во время операции, – догадалась Джейн.

– Верно… Но уже есть результаты анализов… – Вирджиния засияла от радости. – Это чудо, Джейн.

Джейн заскочила в ванную, чтобы промыть опухшие от слез глаза и высморкаться, и тут же вернулась, волоча за собой туалетную бумагу.

– Черт побери, такое впечатление, что у меня пьяная истерика, и она затянется до вечера, – бормотала она.

– Ну и что? Ты имеешь на это полное право, – заметила Вирджиния, обнимая подругу.

– А ты? Что ты собираешься делать? – хотела знать Джейн.

– Смеяться, танцевать, петь, купаться, вымыть голову. И необязательно в этом порядке. – Но существовало одно первостепенное дело. – Хочу повидаться с Болтоном. Мне нужно увидеть Болтона.

Она сняла трубку и позвонила в коттедж. Телефон все звонил и звонил, но никто не брал трубку.

– Должно быть, я набрала неправильный номер. – Вирджиния набрала номер снова и стала ждать, вслушиваясь в настойчивые сигналы, пока не поняла, что в коттедже никого нет.

– Кажется, он хорошенько над всем поразмыслил. – Вирджиния не торопясь опустила трубку. – Кто осудит его за это?

– Эй, нос кверху, подружка. Это еще не конец, – ободрила ее Джейн.

– Нет, в любом случае, не конец света. – Улыбаясь, Вирджиния набросила на себя халат. – В действительности, это только начало.

– Ты, разумеется, права, – Джейн все еще испытывала эйфорию, словно только что выиграла смертельную схватку.

– Джейн… Не знаю, что бы я без тебя делала… – призналась Вирджиния.

– То же самое я могу сказать и о себе. – Джейн вытерла нос скомканным куском туалетной бумаги. – Позволь мне покинуть тебя, покуда я не начала реветь снова.

После ухода Джейн Вирджиния позвонила Кэндас, а затем заперлась в ванной для проведения собственного капитального ремонта. В пузырьках до самой повязки, она воображала, что слышит музыку – мелодию, напоминавшую ей пение птиц в горах, где вокруг зеленеют деревья и распускаются весенние цветы.

Она насухо вытерла полотенцем волосы, подушилась любимыми духами, пахнущими, как цветы под летним солнцем, надела розовый халат и распахнула дверь.

– Здравствуй, Вирджиния.

Болтон стоял на пороге и улыбался. Музыка сейчас стала конкретной: Леонард Бернстайн играл «Аппалачскую весну» Аарона Копленда. Музыка наполнила ее душу покоем, а глаза не видели ничего, кроме мужчины – высокого, невообразимо прекрасного, с бронзовой кожей и сияющими голубыми глазами. На мгновение Вирджиния лишилась дара речи, растерявшись при виде этого совершенного мужчины, делившего с ней постель и заявившего права на ее сердце.

– Ты принес с собой музыку, – сказала она.

– Да. Я принес музыку, – ответил он.

Болтон пересек комнату в три шага. Только когда он встал перед ней, она заметила в его руке индейское одеяло – многоцветное, как радуга после летнего дождя.

– Я рад, что ты в этом розовом халате, – сказал он, накидывая одеяло ей на плечи. Затем бережно поднял ее на руки. – Это то, что нужно.

– Для чего? – удивилась она.

– Чтобы начать все сначала, – пояснил он.

Когда он покидал комнату, направляясь к лестнице, оркестр Бернстайна все играл и играл музыку того же Копленда.

– Куда ты меня несешь? – спросила Вирджиния.

– В путешествие, у которого не будет конца, – ответил Болтон.

Музыка не смолкала, пока он решительными шагами пересекал гостиную, прихожую и распахивал входную дверь. Прямо за крыльцом стоял один из ее арабских скакунов, оседланный и накрытый еще одним индейским одеялом.

Вирджиния даже и не подумала возмущаться, когда Болтон осторожно посадил ее на жеребца, а сам пристроился впереди нее. Ее одолевало любопытство, и она стремилась узнать, что он замышляет. Более того, ее охватило чувство неизбежности – ее подхватила волна, подвластная ей не более, чем океанские волны.

– Держись меня крепко, Вирджиния. Не отпускай, – говорил Болтон.

– Не буду. – Она обхватила руками талию Болтона и прислонилась головой к его спине. – Никогда не отпущу, – прошептала она, но ее слова затерялись в шуме ветра и в цокоте копыт.

Над ними простиралось голубое небо, а вокруг виднелась земля – холмы, луга, леса и озера, расцвеченные в осенние краски. Вирджинию охватило приятное возбуждение. Земля была чем-то надежным и прочным, неисчерпаемым источником силы.

Что значат жизненные передряги, пока у нее есть земля? Что значат нелегкие испытания, пока у нее есть Болтон?

Они миновали конюшню, загоны, обогнули озеро и въехали на вершину холма. Здесь, неподалеку, стоял вигвам Болтона, почти такой же высокий, как и окружавшие его деревья.

– Скажи на милость, как…

– Келли разобрала его и перевезла сюда, воспользовавшись услугами транспортной компании. – Он натянул поводья, спешился и помог Вирджинии спуститься на землю, обращаясь с ней так, словно она стала стеклянной. – Мы еще не завершили начатое, а поскольку ты не можешь вернуться в горы, я доставил горы к тебе.

– Ты замечательный мужчина, – прошептала она.

– А ты – замечательная женщина, – заверил он ее.

Он развернул одеяло и накинул им на плечи, и под его защитными складками они стояли друг против друга – грудь в грудь, сердце в сердце.

– Я люблю тебя, Вирджиния Хэйвен. Полюбил с того самого мгновения, когда увидел тебя скачущей на белом жеребце. Твои волосы напоминали кукурузу, а щеки раскраснелись, как распустившиеся розы.

Его близость распалила ее, и она прижалась к нему, наслаждаясь теплом его тела и пробудившейся в нем страстью.

– Я укрыл тебя своим одеялом и сделал тебя своей. Я отдал тебе свое семя и сделал тебя своей навечно. Мое сердце я отдал тебе, и ничто нас больше не разлучит.

Он подтвердил свои права поцелуем – нежным и требовательным одновременно, – подхватил ее на руки и внес в вигвам.

– Болтон… я должна тебе что-то сказать. Что-то очень важное, – пыталась сказать она.

– Нет ничего важнее этого… – Он расстелил на полу одеяло и опустился на него, держа в объятиях Вирджинию. Склонившись над ней, он уложил ее светлые волосы ореолом вокруг лица и поцеловал шелковистые пряди.

Вирджиния забыла обо всем, кроме своего невообразимо прекрасного воина из племени апачей и чувств, которые он вызывал в ней. Он покрывал поцелуями ее лицо, целовал ее губы, покусывая и пробуя их на вкус, исследуя и наслаждаясь ими.

– Болтон… ты нужен мне. – Она крепко обвила его руками. – Не останавливайся… пожалуйста, не останавливайся.

– Никогда, моя любовь, никогда.

Он ласкал и целовал ее шею, и только когда наконец поймал концы пояса ее халата, она вспомнила про повязку… и рану, скрывавшуюся под ней.

Ухватившись за ворот халата, она поплотнее запахнула его полы. Он накрыл ее ладони своими.

– У меня там шрам, Болтон, – в испуге прошептала она.

– Лишь бы не было шрамов в душе и на сердце. Ты осталась нетронутой, Вирджиния.

Внезапно Вирджиния осознала, что для этого мужчины не существует ничего половинчатого. Если она любит его, то должна будет отдаться ему полностью, со всеми своими шрамами.

Она разжала руки, и Болтон распахнул на ней халат. Он стал ласкать ее правую грудь, затем дотронулся до повязки, скрывавшей левую. Ласково, почти благоговейно, он поцеловал повязку.

Она запустила пальцы в его волосы и притянула его к себе. Любовь так переполняла ее, что Вирджинии казалось, будто она состоит из множества сверкающих осколков, таких же ярких, как звезды на ночном небе.