Нет, мои мысли не были конкретизированы, не казались они мне и какими-то слишком распущенными. Хотя, ну серьезно, кто в наше время, имея к тому же личный ноутбук и безлимитный интернет, пусть изредка, но не рыскал тайком от родителей по недозволенным сайтам? И чего я там только не видела…

После одного такого «просмотра», кажется, лет в тринадцать, я на полном серьезе спросила у дяди Сережи во время телефонного разговора: «действительно ли мужчинам так нравится когда женщины… ну, им это все сосут и облизывают?»

Кажется, более длительного растерянного молчания в наших разговорах не было ни до, ни после этого. Я даже испугалась, что сейчас он разозлится и вообще откажется со мной болтать. Но дядя Сережа не уклонился от столь щекотливой темы, хотя позже мне подумалось, что ему бы, наверное, и хотелось. Может иногда и с паузами, но все-таки постарался объяснить и на все ответить. Ну а мне-то, что делать? У папы такое, что ли спрашивать? У дяди вроде не так страшно и стыдно, да и думаю, он понимал, что я взрослею и использую интернет не только для игры в «Симов». В общем, говорили мы долго, и этот разговор очень отличался от уроков «сексуального воспитания», которые проводились в нашей школе психологом. Скажем так, дядя просветил меня по всем интересующим прикладным вопросам в гораздо большем объеме, а не просто трижды напомнил, что презерватив обязателен. Хотя и об этом он не забыл напомнить. Как и о том, что все пацаны и мужики – гады, он точно знает, и не стоит поддаваться на чьи-то уговоры, если я не уверена. Это должно быть только мое желание.

Да, дядя Сережа точно знал, что я еще девственница. Думаю, мы оба знали, что если бы я решилась на что-то, будь то поцелуй или первый опыт в сексе, то ему бы рассказала гораздо раньше, чем той же Лене.

Но я снова не к тому сейчас вспомнила об этом.

Уже потом, ночью, после этого разговора, сама себе поражаясь, что вообще додумалась о таком спросить, я поняла, что мне хотелось знать мнение именно дяди Сережи. Он был моим идеалом мужчины. Все мои воображаемые «принцы и ухажеры» в мечтах были похожи на дядю Сережу до полной идентичности. Ну, может немного моложе или, скорее, в принципе не привязывались к возрасту. О нем же я вспоминала и размышляя о сексе или воображая, как это может быть. Не потому, что серьезно думала заняться с дядей чем-то «таким», правда. Просто он действительно был моим идеалом. И то, что однажды отец рассказал мне, как их родители усыновили моего дядю, и по-настоящему мы с ним не были родными, делало эти мечты и фантазии не такими уж страшными или неправильными в моем понимании.

Но до этого момента, до того, как в полной мере осознала, насколько глобально сплетена моя сущность и жизнь с этим человеком, я не относилась к этому серьезно. Так, ночные фантазии, которые растворяются вместе со снами при солнечном свете. Именно с того момента у реки все начало меняться в моем отношении.

О мыслях того, которого мне вдруг сложно стало называть «дядя», не могу сказать ничего с такой уверенностью. Но в ту секунду меня волновало не это, а то, что с ним все в порядке, что он меня крепко-крепко держит, и что поклялся – никогда не оставит. Хотя и глубины той клятвы я еще не умела оценить в полной мере.

Сергей

Бабочку колотило до самого вечера, а я понятия не имел, как ее окончательно успокоить. Блин, знал бы, что мой заплыв так ее шуганет – в жизни бы о речке не вспомнил, как бы жарко ни было. Хотя мог бы и додуматься, если бы пораскинул мозгами. Девочка моя ведь всех потеряла, только-только слабо улыбаться на шутки начала. А я тут снова ее тряханул не по-детски. Капец.

Так что теперь я ни слова не говорил и не шутил по поводу того, что она до ночи за мной «хвостиком» ходила. Ясное дело, ей нужна была уверенность, что ничего со мной не случится, и никуда я не денусь. Просто старался ее отвлечь, насколько получалось: в карты играли, в «монополию», хоть вдвоем это не так уж и интересно, а уж про то, как от реалий нашей экономики далеко – и упоминать не стоило. Пусть девочка думает, что и у нас все так, как «у них», на Западе.

Но Света на игры не жаловалась, охотно соглашалась на все, лишь бы я оставался в пределах ее видимости. А мне каждый раз при виде сохранившегося страха в глубине ее взгляда, будто кто нож в грудь всаживал.

В общем, не хватило у меня духу теперь Бабочку одну на даче оставить, пусть и с пятью охранниками. Остался сам на ночь, а с утра потянул ее в город. По фигу, что на три дня раньше, чем планировал и с минимумом вещей. Основной ремонт в ее комнате должны были закончить, а по мелочи – уже и при нас доделают. Все равно, лучше так, чем буду постоянно стрематься, как она здесь. Хотя, там и ремонт не особо большой был, так что проблем никаких не предвиделось.

Об этом никто не знал, но везде, где бы я ни жил, кроме, разве что, той самой первой моей однокомнатной квартиры, во всех последующих домах и квартирах – изначально делалась комната и для Бабочки. Даже здесь, на даче она жила именно в «своей» комнате, которая для нее и создавалась, пусть я никогда и не думал, что девочка переберется жить ко мне. Разве что в гости приедет со всей семьей. И все-таки, мне было приятно знать, что в таком случае, она будет жить не просто в безликой гостевой, а в комнате, где все продумывалось и делалось, учитывая ее вкусы и привязанности. Слишком мало времени я видел ее в последние годы. И пусть это было целиком и полностью моим решением – так, обустраивая для нее комнаты, я чувствовал себя ближе к Бабочке.

Когда-то наша мать обвинила меня в том, что я пытаюсь занять место Саши в сердце и жизни его дочери. Что чересчур сильно потакаю девочке, выполняя любую ее просьбу и желание, и этим надеюсь купить ее любовь.

Это не было правдой. Я никогда и не думал становиться ей отцом или убеждать Бабочку, что меня она любит больше родного бати. Я никогда не претендовал на место брата. Да, я любил эту девочку. Она так и осталась для меня тем чудом, которым показалась при первой «встрече» - на нашей с ней прогулке в парке. После зоны, после совсем не праздничных восемнадцати месяцев, с постоянным напрягом и новыми потребностями моих родичей; со старыми и новыми обязательствами и делами, которые мне доверили серьезные люди – Бабочка была просто постоянным праздником для моей души. Звонким колокольчиком, который никогда и ничего не просил у меня по факту, только чтобы я был рядом и смеялся вместе с ней, чтобы проводил время со Светой.

Она не твердила мне постоянно, что я должен позаботиться о младшем брате, что ежедневно делали родители, с припрятанным укором в глазах глядя на своего непутевого приемного сына. Не осуждала в открытую, как это продолжала делать Динка, хоть формально и благодарила, каждый раз беря деньги, что я им давал. Не просила помочь с деньгами или подсобить имеющимися связями, как это делал сам брат, поняв, что не так уж беден выбранный мною «кривой» путь.

Свете все это было не важно. Она никогда не сомневалась в том – нужен ли я ей. В ее глазах ни разу не отражалось такое сомнение, которое даже сейчас, спустя тридцать четыре года (пусть любой психолог скажет, что не может взрослый помнить ничего из двух-трехлетнего возраста), я помнил во взгляде матери, нежданно узнавшей, что она беременна, после десяти лет лечения от бесплодия. И это сомнение в ее глазах, когда она смотрела в мою сторону: «зачем ей приемный ребенок, сын уголовника и медленно спивающейся проститутки, если теперь будет свой. Здоровый, родной, «правильный»?» - заставляло меня всю жизнь ощущать себя лишним, посягнувшим на место Сашки, забирающим часть его тепла и любви у родителей.

Зато Света, казалось, чувствовала, что я еду в гости, еще когда я и на улицу их не поворачивал. И всегда подскакивала, выглядывая с балкона – этакий попрыгунчик с двумя косичками, повязанными бантами. А едва завидев мою машину, заворачивающую в их двор – срывалась с этого наблюдательного поста и слетала по ступеням со второго этажа на крыльцо, как раз так, что я успевал подхватить ее на руки.

Эта девочка любила меня безусловно и безоглядно, и за это я готов был ей дать все. О чем она просит или даже сама никогда не подумает.

В Японии считают, что бабочка – символ всего лучшего в жизни человека. Глядя на свою Бабочку, я не мог не согласиться с японцами.

Кто-то молится в церкви, ставя свечки перед иконами и отстегивая попам приличные бабки, кто-то организовывает новомодные «благотворительные» фонды, чтобы очистить свое нутро. Моей же святыней всегда была эта девочка, Бабочка. Мне казалось, что моя душа очищается каждый раз, когда я слышу ее смех и вижу сияющие глазенки Светы, чернющие и одновременно горящие, как маленькие угольки. Если бы ей нужна была почка, не возникло бы ни одного вопроса – я отдал бы и обе своих ради Бабочки. Я отдал бы свое сердце, если бы оно понадобилось ей для пересадки. А если бы мое не подошло – сам нашел бы того, кто мог бы стать донором, и обеспечил бы доставку, не оглядываясь на методы. Жизнь этой девочки значила для меня все. Точно как и ее спокойствие.