Я стыд испытывала. До сих пор. Не знаю… Нет, знаю, он этого не хотел бы. И не считал, что мне или ему стоило бы вести себя иначе. Но мне моя мама вспомнилась. И та жизнь, для которой меня готовили. Выходит, хоть и считала я раньше, что буду вести себя иначе, а именно так и вела себя, как мама говорила? И даже если Сергей не возражал, меня совесть замучила. И противно в какой-то момент стало - за саму себя. За свою детскую наивность, которую уже можно было назвать и глупостью. Пустотой… Ведь хотела быть для него, если не опорой, но поддержкой. Облегчить все то, чем жил Сергей. Дать столько же, сколько он мне давал…
Многое поняла я за это время. Не особо приятное и простое и о себе, и о Сереже. Нет, ни на грамм не стала любить его меньше. Даже больше, наоборот. Просто осмысленней. И обдумывать теперь прекратить не могла, анализировать все то, что могла бы сделать для него, а не делала… И безумно, ошалело боялась, что не успею теперь сделать. И тут же начинала давить этот страх в себе, заставляя верить, отвергая сомнения, из последних сил вытягивая на поверхность души свою веру в любимого.
Сработало же!
Он сидел рядом. А я губы кусала, чтобы и не начать рыдать. Смотрела на него, как на чудо неземное. И обожала. Воздухом захлебывалась от радости, счастья и любви к Сереже. И молчала, чтобы в голос не зареветь.
Только прижалась лбом к плечу Сергея, и все. Лишними были слова, по-настоящему не нужными. Я почему-то точно знала: что ни скажи, все будет пустым и ненастоящим против этого касания рук, кожи к коже, взглядов. Не знаю почему раньше так остро не ощущала. А сейчас: хорошо все вроде бы, а мне даже больно от этого ощущения в груди, и выть хочется, хоть я и счастлива.
Но и эти эмоции старалась сдержать. Глупо будет, если разревусь. Сергей точно начнет волноваться. А я этого меньше всего хотела. Смотрела на него и понимала, что и без того любимый вынес за эти дни предостаточно. Даже не знаю, вроде бы улыбка у любимого просто сияющая, и глаза, горели, казалось. И, вообще, от него словно веяло каким-то таким непривычным пониманием, каким-то ощущением свободы, что ли. Будто все может: даже взлететь, если захочет. Но при этом всем, я видела и словно запавшие глаза, окруженные тенями, чего не было, когда Сережа уезжал; и черты лица любимого стали более резкими, острыми, очерченными и злыми… Правда, это становилось заметно лишь тогда, когда он смотрел в сторону. А стоило Сереже повернуться ко мне, и та самая улыбка, от которой уже у меня все в груди распирало от счастья, сияющий взгляд - затмевали остальное. Все это заставляло молчать и не спрашивать об остальном. Знала, что все равно не расскажет больше уже озвученного. Да и надо ли оно мне? Главное, что теперь Сережа здесь, рядом.
И рассказать так много хотелось: как боялась за него, как ждала, о той прострации, что без него ощущала. И еще о том, как пыталась разобраться во всех его делах и заботах - наших, по сути, но которые Сережа всегда лишь на себя взваливал.
Но я не торопилась. И это сейчас было лишним. Ничего не имело такого значения, как взгляды, которые мы едва развести могли, чтобы Сережа нормально машину вел. Еле до дома доехали. И в квартиру не зашли, ввалились. Не могли оторваться друг от друга: он меня к себе прижимал, а я Сергея на себя тянула. Со смехом, в котором у меня, если честно, все невыплаканные слезы звенели (а Сережа это слышал, видела по его темнеющим глазам), завалились на диван в гостиной. И все, двигаться с места больше не хотелось. Ни ему, ни мне. Вцепились друг в друга, как сумасшедшие. Ну я, во всяком случае, так. Сережа меня, как всегда, очень бережно обнимал. Но крепко-крепко. И провалялись так до самых сумерек, кажется. Почти не двигаясь. Запутавшись руками и ногами, глядя друг на друга. То смеясь, то пряча свои эмоции, которые оба в этом расставании чувствовали. Целовались. Как-то разорвано что-то рассказать друг другу пытались. То он, то я начинали говорить, и через два слова умолкали, снова тянулись к губам другого, к глазам, к коже. И опять что-то обсуждали. Пока, наконец, не решили, что надо бы хоть до кухни доползти, поесть что-то.
- Ты что, все эти дни горелым хлебом завтракала? - словно вспомнив о чем-то, вдруг серьезно так и хмуро глянул на меня Сережа, поднимаясь с дивана.
Я моргнула, не сразу сообразив, что он уже заходил домой и, наверное, видел завтрак, который я ему оставляла.
- Нет, ты что? - соврала тут же, не успев еще подняться. Запрокинула голову, создавая невинный взгляд.
И он это сразу просек. Нахмурился весь еще больше.
- Бабочка, всыплю, - с угрозой навис любимый надо мной. - Выкинь к черту этот тостер, нечего мне своим здоровьем рисковать! Купить что-то нормально сложно, что ли? - начал Сергей.
А меня “порвало” в этом что-то. В его словах. Это “выкинь” всю выдержку и упрямство на корню размело. И слезы сами по щекам побежали. Руки затряслись. Срыв, наверное. Не знала. Не умела еще так хорошо контролировать себя. Пыталась справиться, и только хуже все стало. Заревела в голос, попыталась отвернуться, когда Сережа, просто почернев в лице, рухнул коленями в пол передо мной.
- Света? Драгоценная моя, ты что? - обхватил меня руками, просто сгреб в объятия, не обратив внимания, что стараюсь увернуться.
Хотела воздуха вдохнуть, как-то в себя прийти. И ничего не вышло.
- Не хочу выкидывать, - ревя, как дура, вцепилась все-таки в его шею. - Ничего не хочу выкидывать. Мне все нужно. Все, что ты… Что наше… Твое
Дрожа всем телом, несла какой-то бред. И Сережу в руках сжимала. Потянулась к его лицу, начав любимые черты целовать. Губы сжатые. Скулы, ставшие такими острыми. Глаза, потемневшие от его боли.
- Не говори так, любимый. Я научусь эти дурацкие тосты готовить для тебя, - всхлипывая, пообещала. - Только не надо… НЕ выкидывать. Ничего. Мне все надо. Ты…
Ну причем тут тостер, вроде бы? Вообще ни при чем.
Я уткнулась в его плечо, поняв, что так и не сумела справиться, быть до конца сдержанной и взрослой, как ни пыталась. Или “девочки” могут плакать в любом возрасте? Женщины. Тем более, когда так сложно и больно без самого родного человека было.
- Ты мне так нужен, Сережа, - тихо прошептала я. - Как воздух, просто.
Он стиснул меня, забыв о бережности и осторожности. Так сильно, неудобно. Но я просто блаженство ощутила от этих объятий. Потому что рядом он, со мной.
- Бабочка, драгоценная моя, - его ладонь сжала мой затылок, поднял мне голову. Прижался губами к моему рту. - Ты - мое все. Знаешь же?
Сережа смотрел мне в глаза таким напряженным взглядом, что меня еще больше затрясло. Кинулась к нему. Стукнулась лбом о щеку. Сама к его рту прижалась.
- И ты - мое все, - прошептала любимому в губы. - Ничего не надо больше. Только бы ты был.
Именно сейчас поняла, что и от счастья бывает больно. И тяжело, и невыносимо. Но ни за что бы от этой тяжести и боли теперь не отказалась. И плакать почти перестала. А Сережа мои слезы губами собрал, не прекращая обнимать. Будто слово давал, что теперь, и правда, никогда не оставит. И я верила. Знала, что и сама все для этого сделаю, чтобы всегда быть рядом с ним, делать его счастливым.