Забежав к себе, к счастью, не встретив на пути никого из охранников, которые периодически обходили этажи дома, я захлопнула двери и упала на свою кровать, так и оставшуюся застеленной.
Сердце все еще колотилось, как сумасшедшее.
Нет, конечно же, я не считала, будто бы дядя Сережа рассердится или разозлится, если застанет меня ночующей в его комнате. Но удивится, это точно. А я не знала, сумею ли внятно объяснить, чем же мне не понравилась собственная. И сама не очень понимала. Просто, ну, вы наверное и сами замечали, что в любом доме, знакомом или нет, всегда находится помещение, где вы чувствуете себя лучше всего. Там тепло и спокойно, и свет самый теплый, и вид из окна нравится больше всего. И даже непроглядная темнота не пугает.
Мама говорила, что в таких комнатах самая правильна энергия, гармоничная. Ну, или как-то так. В последние годы она очень увлекалась фэн-шуй и пыталась в каждой комнате нашего дома добиться такого эффекта. Но я лучше всего чувствовала себя в кухне. Правда, в день их гибели мне и там было холодно и плохо.
Когда мы приехали сюда, я в принципе не чувствовала себя нигде удобно или к месту. Разве что около дяди. И старалась все время держаться с ним рядом: тогда меня не так смущали все эти охранники, новое место и дом, о котором до этого я только слышала в разговорах дяди Сережи.
Сам дядя, похоже, видел мое состояние, но ничего не говорил. Возился со мной, словно ему больше заняться было нечем. Несколько раз вытягивал на речку, протекающую в двух километрах от его дачи. Устраивал «костер и шашлыки», которые я всегда обожала. Предлагал смотаться вдвоем в город, чтобы запастись книжками на время каникул. Я была очень благодарна ему за все эти действия, за то, что не позволял мне замыкаться и просто сидеть в комнате, вспоминая родителей и брата. Хотя, я соврала бы, если бы начала говорить, что не думаю о них. Постоянно думала, каждую минуту: что мама бы сказала, как папа пошутил бы, как Лешка завизжал бы от восторга и попросился бы развести огонь в костре.
И все-таки старания дяди не пропадали даром, ему удавалось меня отвлечь. И иногда настолько успешно, что на пять-десять минут я забывала обо всем и просто искренне наслаждалась отдыхом. Ну, как будто мы просто поехали с дядей в отпуск вдвоем, и еще можно будет вернуться домой, где все в порядке.
Причем старался дядя Сережа так, что какое-то время я даже не задумывалась, что и ему больно и нелегко. И только его гробовое молчание после случайной оговорки: «твой отец всегда…», так и оставшейся недосказанной, подтолкнуло меня к этому пониманию.
Вот тогда и я начала стараться отвлечь его. Наверное, со стороны это выглядело глупо, ну, то что мы пытались друг при друге делать вид, словно бы все в порядке, и старались отвлечь другого, смеясь слишком радостно и громко, или создавая видимость безумной занятости обычными делами. Но ни он, ни я не знали, как справиться с этим иначе. А вдвоем - у нас что-то, да получалось. Наверное потому, что мы и раньше всегда вместе с дядей могли решить любую проблему (мою, конечно же).
Вот. А потом, спустя недели четыре, дядя пришлось уехать первый раз.
Дела. Очень емкое слово. Помню, папа тоже всегда оправдывался им. Но я понимала, что иначе быть не может. Ну, такие деньги, как в нашей семье, наверное, невозможно заработать лежа на диване или жаря во дворе шашлыки. Тем более, я так думаю, дядя пока сам занимался тем, в чем раньше ему помогал папа. Наверное, он очень уставал. Но даже пытался извиниться передо мной за это. И когда возвращался – еще больше времени проводил рядом. Однако уезжал теперь каждый день, казался немного раздраженным (не мной, просто, в общем) и напряженным. Таким, занятым-занятым. Тут я совершенно не знала, чем ему помочь. А иногда он приезжал совсем поздно, даже просто под утро. Недолго отдыхал, завтракал со мной, и снова уезжал в город. В общем, его график казался мне сумасшедшим.
Я же по большей части была предоставлена сама себе и тратила время на то, что бродила по дому и участку, пытаясь найти уголок, в котором мне было бы хоть немного комфортно душой. И на четвертый день обнаружила все-таки такое место – спальню дяди Сережи.
Я даже не могу сказать, зачем вообще туда зашла. Но попав в эту комнату, уже не могла просто так выйти: мне хотелось присесть на кресло, зачем-то поставленное в самом углу, так непривычно и странно, что сев – ты оказывался лицом к стене. Ну кому придет в голову так ставить мебель? Чтобы рассматривать узоры обоев? Не знаю, но присев туда однажды, я поняла, что мне очень уютно и комфортно, и стена ничего так, можно полюбоваться. Хотя все там было довольно просто – светлая штукатурка, темные плинтуса и настолько же темные деревянные полы. Я не знала, из какого они сделаны дерева, совершенно в этом не разбиралась. Но мне нравилось ходить босиком по этим отполированным доскам, ощущая ступнями едва заметный рельеф. И конечно, кровать: ничего эдакого. Никаких там вензелей, резьбы или чего-то подобного. Впрочем, я и не ждала такого от дяди Сережи. Обычная такая кровать.
В комнате, которая сейчас считалась моей, и то была красивее. Гораздо красивее, если честно. Да и вся «моя» комната была продумана и обставлена лучше. Так, словно она и готовилась для девушки моего возраста, а не просто создавалась как безликая, гостевая. Стены были веселого салатного цвета, с забавным узором в виде каких-то пузырьков. Тот же оттенок продолжался и на покрывале кровати, к тому же собранном из кусочков, я и сама безумно любила такие покрывала. Имелся огромный стенной шкаф, в котором и я могла спрятаться при желании. А в самом верху окна, не простого прямоугольного, а с овальной верхней частью, чуть ли не во всю стену, так что на подоконнике можно было сидеть, как на лавочке, стоял цветной витраж. Совсем небольшой. Но я сумела разглядеть узор. Это была бабочка.
В общем, мечта, а не комната.
Однако, если в ней я целыми ночами вертелась с боку на бок, и часто думала о том, что лучше было бы уже оставить в прошлом, то в эту кровать, стоящую в комнате дяди, мне так и хотелось улечься. Почему-то ни на минуту я не сомневалась, что тут уснула бы сразу. И все же я не поддавалась. Не лазила я и по ящичкам и шкафу дяди, не пыталась проникнуть в его пространство. Просто мне действительно было хорошо и спокойно в его комнате.
Я часто дремала в том кресле у стены днем или свернувшись клубочком на краешке кровати. Но чтоб так уснуть, на всю ночь – такого со мной еще не случалось. Да и дядя всегда возвращался раньше.
Еще раз глубоко вздохнув, я отложила зайца на свою кровать и подошла к столу, где с вечера остался лежать мобильный. Не то, чтобы мне теперь много кто звонил. Хотя я сама была в этом виновата – первое время было совсем не до общения с друзьями и одноклассниками. Я лишь пару раз звонила Лене, чтобы объяснить, куда пропала. На смс-ки и звонки других – просто не отвечала. Даже когда Дима позвонил, не подняла трубку. Не потому, что оробела или испугалась. Просто ушел весь трепет от возможного общения с ним. Полностью пропал интерес к общению со всеми другими людьми, и с ним в частности. И только дяде удавалось вытянуть меня из раковины, в которую я упрямо пыталась спрятаться.
Как я и думала, на дисплее телефона было сообщение только об одном пропущенном звонке – от дяди Сережи. Он всегда звонил, если задерживался, и вчера, наверное, дозвониться пытался. А я у него заснула.
Надеясь, что не помешаю, я набрала номер дяди:
- Привет, ты вчера вечером звонил, я не слышала, - неуверенно попыталась я объяснить, все еще смущаясь, хоть он меня и не видел.
- Да, я понял, что ты заснула, Бабочка, набегалась на свежем воздухе, - с усталым смешком заметил дядя. – Предупредить вчера хотел, что уже не вернусь. Да, собственно, я уже подъезжаю к вам. Скоро будем завтракать. И, Бабочка, ты присмотрись, что тебе из вещей надо. Пора уже перебираться в город. Осваиваться. Август все-таки.
- Ой, - я даже заволновалась, представив, как мне надо будет начинать жизнь по-новой. Но заговорила о другом. – Анна Семеновна предупреждала, что сегодня опоздает, так что…
Анна Семеновна была пенсионеркой, которая жила в старой части этого дачного поселка и выполняла здесь приблизительно те же функции, что и Марина Олеговна у нас.
- Да, я в курсах, Бабочка, - еще веселей отозвался дядя, - потому везу пиццу. И все три штуки еще горячие…
Больше он ничего мог и не говорить. С громким «УРА!», я на ходу скинула майку и шорты, в которых обычно спала, и с переменным успехом прижимая к уху телефон плечом, натянула сарафан, оставленный на стуле с вечера. Пиццу я обожала. И дядя Сережа это прекрасно знал. И оговорка про три штуки была неспроста. Вообще, я не отличалась обжорством. Но пицца…