Анна Волошина - Бабочка с золотыми крыльями

Асино сердце и в самом деле разрывалось от горя: как она будет жить одна, без Саши? Они еще ни разу ни словечка не сказали о любви, и даже поцеловались впервые совсем недавно, всего месяц назад, но Ася чувствовала, что он для нее и есть самое настоящее, то, о чем мечтает любая девушка. И вот, когда ей так повезло, вмешалась какая-то Прага! Лучше бы его отец работал простым машинистом в метро. Или хотя бы инженером на заводе! Если Саша уедет, ее жизнь станет совсем мрачной и тоскливой. Лето… Он говорил, что вернется летом, но до лета она могла просто не дожить!

Дни летели незаметно. Ася виделась с Сашей почти каждый вечер. Они ходили в кино, в театры, на выставки или просто гуляли по улицам, взявшись за руки. Об отъезде не говорилось, но Ася знала, что когда-нибудь этот ужасный день все равно настанет.

Однажды вечером они привычно бродили по улицам и заглядывались на окна. Была у них такая игра: смотреть на окна и представлять, кто живет вон там, за тем окошком с полосатыми занавесками, или за тем, где горит большая и яркая хрустальная люстра.

– Вон в той квартире живет балерина, – мечтательно произнесла Ася. – Когда-то давно, очень давно, она танцевала Жизель в Большом театре, а теперь… теперь на пенсии. Она совсем старенькая и одинокая, вечерами сидит перед телевизором, смотрит новости и вспоминает, как хорошо она танцевала, как ей оглушительно хлопали и какие красивые цветы дарили поклонники. Гвоздики в целлофане и розы в больших корзинах.

– Почему ты решила, что там живет балерина? – удивился Саша. – По-моему, там живет обычная бабулька. Вон, кошка на окне сидит, и цветок какой-то в горшке торчит.

– Ну и что ж, что кошка. У балерин тоже бывают кошки и цветы в горшках. Зато посмотри, какая люстра! Как в Большом. А занавеска какая? Будто театральный занавес.

– Ага, понятно. Значит, за тем окном живет зебра.

– Почему зебра? – Ася, звонко рассмеявшись, прикрыла рот варежкой.

– Потому что занавески в полоску. Синяя полосочка и белая, как спина у зебры.

– У зебры полоски черные, – хохотала Ася.

Шел март, снег потихоньку таял, превращаясь в лужи, набитые рыхлой снежной кашей.

– Кажется, у меня сапоги промокли, – огорченно произнесла Ася. – Наверное, влезла в лужу. Не пойму… А может, просто ноги замерзли. Надо идти домой. И вообще поздно уже. Мама будет волноваться.

Саша посмотрел на часы.

– Половина девятого только. Детское время. Хотя меня тоже пробирает. Весна, а холодно. А знаешь что? Давай зайдем ко мне. Выпьем чаю. И сапоги твои посушим, маминым феном. А потом я тебя провожу.

Сашин дом был совсем близко, в пятидесяти метрах от места, где они в данный момент находились. Идти к себе домой Асе ужасно не хотелось, было жаль расставаться с Сашей, и хотя время отъезда еще не назначили и билетов не покупали, что-то подсказывало: день расставания очень близок.

– Феном? – забеспокоилась Ася. – А он не сломается от этого?

У нее фена не было, а если бы и был, она относилась бы к нему с благоговейным трепетом и никогда не стала бы сушить им сапоги.

– Конечно, нет, с чего бы ему ломаться!

Ася давно привыкла, что в дверях Сашиной квартиры, куда она не раз приходила, ее всегда встречает улыбчивая и невероятно разговорчивая Елизавета Борисовна. Но на этот раз квартира встретили их теплом, тишиной, нарушаемой лишь слабым гудением холодильника и темнотой, в которой тускло поблескивали стекла шкафов, стоявших вдоль стены в большой комнате.

– Мать еще с утра уехала в Загорск, попрощаться с тетей Надей. Это ее двоюродная сестра. Наверное, вот-вот вернется.

Перед Асей уже снова замаячило грядущее расставание. Значит, осталось совсем недолго.

Углубиться в грустные мысли Ася не успела – едва они повесили верхнюю одежду на вешалку, как зазвонил телефон, стоявший на полочке в прихожей. Саша снял трубку, а Ася, сбросив сапоги, шагнула в темноту комнаты.

– Да, мам, хорошо. Ладно, – слышалось из прихожей.

Трубка снова опустилась на рычаг, и Саша вернулся к Асе, стоявшей у окна и мягко укутанной мраком. Девушка вглядывалась в мерцающие желтые огни улицы.

– Мама звонила, сказала, что задержится. Тетя Надя приболела. Есть хочешь?

Ася помотала головой. Темнота, царившая в этой большой теплой комнате, обволакивала ее и убаюкивала. Саша подошел сзади и положил руки ей на плечи, наклонил голову к самому ее уху и зашептал:

– А хочешь, я останусь? Хочешь, никуда не поеду… ну ее, к чертям, их Прагу!

Но Ася знала, что все это слова, это лишь для того, чтобы хоть как-то ее утешить. Все уже давно решено и окончательно согласовано в семье Майеров. Она понимала, что за Сашу все решают его родители, ему нет еще и восемнадцати. За нее, кстати, тоже все решают родители. Или Клара. Она снова молча мотнула головой, а потом всем корпусом резко развернулась к Саше, собираясь сказать, что все нормально и что он обязательно должен ехать. Тяжелая коса хлопнула ее по спине, и Ася почувствовала, что к глазам, как она не сдерживалась, все же подступили предательские слезы. Впрочем, в комнате темно, и он вряд ли увидит их. Ей почему-то очень не хотелось, чтобы он видел ее слезы. Зачем ему знать, как она не хочет расставания, как боится его отъезда. Ведь это все равно ничего не изменит.

– Нет, ты езжай, езжай, зачем же… – шептала Ася дрожащим, влажно звенящим голосом. – Ты же не навсегда. Мы увидимся летом.

– Конечно, мы увидимся летом, – отозвался Саша и крепко прижал к себе маленькое и по-детски хрупкое, беззащитное Асино тело, осторожно и нежно коснулся губами ее волос, потом прикоснулся к мокрым ресницам и пылающим щекам, по которым уже сбегали быстрым весенним ручейком непрошеные слезы…

За Олега Океанова Ася вышла замуж с подачи бабушки Зои.

Бабушка была рулевым, направлявшим маленькую и уже потрепанную бурями лодчонку Асиной жизни в нужную сторону. Именно она заставила, прямо-таки пинками затолкала тоскующую внучку в институт, а потом уговорила обратить внимание на Олега, хотя Асе он не слишком-то приглянулся. Но бабушка, обладавшая волшебным даром убеждения, сумела внушить, что ребенку нужен отец, а Асе – крепкое мужское плечо, о которое можно опереться в трудную минуту. Насчет образования она оказалась права, а вот с крепким мужским плечом не угадала. Но ведь она была самой обычной женщиной, а не провидицей Вангой, потому-то Ася и не винила ее. Все иногда ошибаются, даже бабушки, которых безмерно уважают и на работе, и в семье.

Когда Океанов впервые появился в их доме, Ася училась на втором курсе филфака, на романо-германском отделении. Алеше было чуть больше года. Он топал по комнатам на некрепких еще ножках и на смешном, совершенно непонятном языке, в котором было совсем мало слов и много эмоций, лопотал что-то трогательно забавное.

Учеба Асю не слишком интересовала, однако она так боялась бабушки Зои, что старалась, по мере возможности, обходиться без хвостов. Это ей удавалось, к иностранным языкам у нее всегда были способности, да и преподаватели в большинстве своем относились к ней благосклонно и, если она хоть что-то знала, не заваливали, а некоторые, вероятно, чтобы угодить Зое Ивановне, даже завышали оценки. Конечно, имея маленького ребенка, трудно все успевать и тем более хорошо учиться, однако Железная Зоя, полагавшая, что высшее образование – это едва ли не самое главное благо в жизни человека, подстраивала свое расписание под Асино, а если не получалось, приглашала соседку, одинокую бабушку. Копейки, уплаченные за те часы, что соседка проводила с малышом, по счастью, совершенно некапризным, были не лишними в ее бюджете. В общем, выкручивались, как могли.

Рождение сына примирило Асю и с жизнью, и с Томском. Мальчик был здоровым, потешным и очень ласковым, и Ася, с удовольствием с ним возившаяся, теперь вспоминала беззаботное прежнее существование не часто. Лишь по ночам, когда ребенок засыпал, образы прошлого, постепенно терявшие четкость, все еще беспокоили ее. А еще иногда при виде белого уголка конверта, торчащего в прорези почтового ящика, она замирала, чувствуя, как вольной птицей, посаженной в тесную клетку, колотится в груди сердце. Надежда, вспыхивая, тут же и гасла: почти вся корреспонденция была адресована деду, который получал письма даже из-за границы. Бабушке Зое послания приходили реже. Ася тоже получала письма, это были конверты с московскими штемпелями, надписанные проворной Катиной рукой – мелкие красивые буковки, наклоненные почему-то влево. За этот неправильный наклон Кате крепко доставалось от учительницы в начальных классах, но как бедняга ни билась, переучить девочку, упорно клонившую аккуратные бисерные буквы влево, ей так и не удалось.