— Но, Клаус, — Маренн с упреком покачала головой. — Жизнь — трудная штука, надо быть снисходительным.
— Я ничего не имею против нее. В том, что касается меня, мне она сделала только лучше, что отдала тебе, а не оставила при себе мучиться со всеми ее мужьями. Но я никогда не прощу ей, что это из-за нее папа умер так рано. Если бы на ее месте была ты, как бы тяжело он ни болел, он прожил бы еще лет десять, не меньше. А она только упрекала его, рыдала и ничего не делала, чтобы помочь, только сокращала его жизнь. Это она виновата.
— Тут трудно спорить, — согласилась Джилл. — Что верно, то верно.
— Мама, я поехал, — Клаус поцеловал Маренн в макушку. — Джилл, садись, прокачу вокруг замка. А то давай с нами в Марсель.
— Нет уж, — Джилл отмахнулась. — Ты пока на Анжеликах потренируйся. Научишься хорошо водить, тогда мы с мамой сядем. А так как-то рискованно.
Он засмеялся.
— Айстофель, за мной! — крикнул молодую резвую овчарку, дремавшую в тени, которую назвал в честь той, что давно умерла. Собака прыгнула в машину.
— Я так понимаю, ты приедешь поздно? — сказала вслед ему Маренн. — Я скажу, чтобы Женевьева оставила тебе ужин.
— Спасибо, мама!
Машина сорвалась с места, они уехали.
— Сколько этих чижиков, разных зверушек он носил в дом, — улыбнулась Джилл, глядя вслед. — Даже африканскую гадюку. Господи, я до сих пор вспоминаю с содроганием. И ты все ему разрешала. Однажды он заползла ко мне в постель, я большего ужаса никогда не испытывала.
— Я помню.
— А Женевьева вообще боялась ложиться спать. Хорошо, что он все-таки охладел к этой твари, и ее отдали в террариум. Я тоже люблю животных, но это было слишком. Очень мерзкая.
— Зато он рос счастливым, и если вспоминал отца, то, во всяком случае, больше не плакал. И видишь, он вполне счастлив сейчас. Натали не звонила из Парижа? — спросила Маренн, повернувшись к Джилл.
— Нет, пока, — ответила та. — Она сегодня первый раз ассистирует профессору Кабролю в университете. Мне звонил Пауль. Он сказал, что они с Алексом постарались ее подготовить, как следует. Она страшно волновалась. Всю ночь не спала.
— Я уверена, у нее все хорошо получится, — Маренн кивнула. — Пауль приедет к нам? — она внимательно посмотрела на Джилл.
— Да, он обещал. Они приедут вместе с Натали, когда все закончится. Я попросила, чтобы он не оставлял ее одну, может быть, какой-то совет или просто само осознание, что не одна, ее поддержит. Хотя с ней столько занимались, — Джилл вздохнула. — И ты, и Алекс. Тупица бы научилась все делать, а Натали очень способная. Я вообще не представляю, как она может все это делать. Я бы не смогла ни за что.
— Зато ты отличный переводчик, — Маренн накрыла рукой руку дочери. — Вы обе у меня умницы. Кстати, ты уже подобрала себе платья по каталогу Коко? — напомнила она.
Джилл отрицательно качнула головой.
— Нет еще, мама.
— Так поторопись, надо отослать ей. А то тетя Шанель опять будет ворчать, что мы задерживаем ей весь процесс. Это она умеет, ты знаешь.
— У твоей тети Шанель очень плохой характер.
— Ты кого-то ждешь, Джилл? — спросила она, заметив, что дочь украдкой смотрит на часы.
— Нет, мама, никого, — Джилл постаралась скрыть, что смутилась.
Маренн поднялась из-за стола.
— Я пойду, поработаю в кабинете. Ты еще побудешь здесь?
— Да, мама.
— Хорошо.
Когда Маренн ушла в комнаты, Джилл снова посмотрела на часы — остался всего час. Поезд, наверное, уже пришел. Главное — не показать волнения заранее. Главное — выдержать. Как будто ничего особенного и не должно произойти.
У ограды замка остановилась черная БМВ. Йохан вышел из машины. Джилл сбежала по лестнице с террасы, чтобы встретить его.
— Здравствуйте. Я просто места себе не находила, — призналась она. — В самый последний момент она решила ехать сюда из Парижа, я едва успела позвонить. Боялась, что она догадается. Потом переживала, как вы доберетесь до нас, я же не сказала, как доехать от Марселя.
— У меня большой опыт ориентирования на местности, — он улыбнулся. — Фрау дома?
— Да, она в кабинете, работает. Но скоро выйдет.
Он открыл заднюю дверцу, взял с сиденья большой букет белых роз.
— Да, вот такие я видела в Шарите, очень красивые, — Джилл радостно кивнула головой. — Я думала, это дарят те, кто лечился у нее. Я у нее спросила, а она мне — да, да, те, кто выздоровел. Мою маму правильно определили в Шестое управление к Вальтеру Шелленбергу. В разведке ей самое место, такая молчунья. Прошу, пойдемте, — она пригласила его в замок.
Ветер покачивал фиолетовые шапки глицинии, свисавшие с лиан, и доносил их сладковатый аромат. Внизу у террасы шумело, разбиваясь о камни, море. Маренн вышла на террасу. Йохан остановился около лестницы, глядя на нее. Она стояла к ним спиной. Она переоделась к вечеру, но платье было тоже черное, закрытое, с длинной застежкой-молнией на спине — безупречно стройная, точно натянутая струна, изящный музыкальный инструмент. Такая же, как почти пятнадцать лет назад, когда пела для американцев на БТРе в Арденнах — рождественский подарок генерала Брэдли. Ветер с моря шевелил длинные волосы, небрежно связанные в узел на затылке — так она делала в Берлине, так она делала на Балатоне, так делала всегда. Даже на расстоянии он ощутил волнующий аромат ее тела, шоколадный запах волос, чуть горький и сладкий одновременно. Такой же, как вся ее натура — и соблазнительная, и строгая. Этот аромат он помнил с юности, чувствовал его на поле боя, несмотря на дым и гарь, помнил в тюрьме. Теперь уже казалось, всю жизнь. Она смотрела на море.
— Неужели она ничего не ощущает? — Джилл пожала плечами. — Нет, я не поверю. Она знает. Мама, — позвала она. — Мама, повернись ко мне. Мама…
Маренн прижала к губам тонкую руку, чуть тронутую загаром. На безымянном пальце сверкнуло кольцо, его кольцо. Она повернулась. На бледных щеках блеснули слезы.
— Мама, — Джилл поспешно направилась к ней. — Мама, ты узнаешь? Это штандартенфюрер Пайпер.
— Я вижу, — прошептала она. — Ты все-таки сделала это, Джилл?
— Я не послушала тебя, мама, — Джилл подошла, обняла ее за плечи. — Я не могла тебя послушать.
— Спасибо, Джилл. Я хотела, чтобы ты это сделала, — Маренн с нежностью провела рукой по волосам дочери. — Но не могла заставить себя сказать тебе об этом.
— Правда, мама? — Джилл растерянно улыбнулась. — А я так волновалась. Ну, мама, — она тронула Маренн за руку. — Скажи же, как ты хотела сказать еще в сорок пятом. «Йохан, вот моя дорогая дочка Джилл, та самая, которая звонит Дитриху по оперативной связи и спрашивает, что ей делать с письмами фрейляйн Браун». Усаживать нас за стол и знакомить нет надобности, мы уже познакомились. Йохан все знает обо мне, а я кое-что знаю о нем. Но скажи хотя бы это.
— Хорошо, — Маренн произнесла едва слышно. — Йохан, вот моя дорогая дочка Джилл, та самая, которая звонит Дитриху по оперативной связи и спрашивает, что ей делать с письмами фрейляйн Браун.
— Здравствуй, Мари, — Йохан поднялся по ступеням и подошел к ней.
Джилл отошла в сторону. Сжав на груди тонкие пальцы, Маренн неотрывно смотрела, как он идет, словно сама всем своим существом проникала в каждое его движение, ловила его взгляд. Слезы текли по ее щекам. Она не нашла в себе силы ответить на его «Здравствуй, Мари», только едва заметно шевельнула губами. Он протянул ей розы. И она приняла их, едва прошептав, «спасибо».
— Я была… я… — она проговорила робко, все так же, глядя ему в лицо. — Я хотела…
— Я приехал, Мари, чтобы любить тебя, а не спрашивать, где ты была, что ты делала и что хотела, — ответил он, понизив голос. — Ты не поцелуешь меня, Мари? С тех пор как мы расстались на Балатоне, ты целовала меня только во сне. Но очень часто.
Одурманивающе сладко пахла глициния, золотая пыльца с цветков, обвивавших террасу, осыпалась ей на плечо. Она протянула к нему руки, он обхватил ее за талию, прижимая к себе, — долгий поцелуй, горячий и страстный. Ей на мгновение показалось, что время повернуло вспять. Они снова в Венгрии, в сторожке лесника Золтана, за окном идет дождь, но ей жарко от любви, жарко от взаимных чувств и ласк и упоительного счастья.
Джилл вышла с террасы в комнаты. Потом вернулась. Он все еще целовал ее. Джилл направилась к лестнице.