Антон Вереютин - Бальтазар

Перед отбытием родственников из графства, кузен успел застать Гуинивер, упаковывающей свои чемоданы вместе с камеристкой, и попросил последнюю оставить их наедине с госпожой.

– Я помню, что в детстве обижал тебя, Джинни, и хвалился, что тётя Маргарет любит меня больше, чем тебя, – на минуту замявшись, произнес Бальтазар.

Кузина удивленно на него взглянула, но тут же надела привычную ей маску хладнокровия и безразличия.

– Не понимаю, о чем ты говоришь, – резко отозвалась она и продолжила складывать вещи.

– Уверен, что ты лукавишь сейчас, и я тебя не виню. Многие годы мы не общались с тобой, и у тебя нет причин считать, что я изменился. Однако я все же попрошу у тебя прощения за эгоистичные умозаключения, которые не имели под собой твердую и объективную почву. Твоя мать всегда гордилась Вами с Аделаидой. Это абсолютная правда. Возможно, тебе казалось, что тетя Маргарет мечтала иметь сына, поэтому и обращалась с тобой соответствующе, но думаю дело в другом. Она старалась закалить твой характер и воспитать в тебе уверенность и любовь к себе.

– Откуда ты все это знаешь? – дрожащим голосом спросила Гуинивер, но не обернулась.

– Она дала мне это понять сразу после смерти отца. Мы обсуждали с ней его завещание, и вдруг она стала рассуждать на тему детских психологических травм, которые родители неосознанно причиняют своим детям, желая сделать, как лучше, однако лишь усугубляют их неуверенность в себе. Тетя Маргарет раскаивалась, Джинни, но гордость не позволяла ей открыто извиниться перед тобой.

Кузина повернулась к Бальтазару и больше не пыталась сдержать слез.

– Мама не одна виновата в наших недомолвках, – сказала она, поднеся носовой платок к лицу. – Я тоже много раз хотела искренне с ней поговорить при наших редких приездах, но каждый раз откладывала разговор на потом. А теперь… а теперь её нет, Бальтазар, и она ушла в мир иной, не узнав, как сильно я ее люблю.

Сэр Барроу обнял двоюродную сестру и дал ей выплакаться на своем плече. Он уверял ее, что тетя Маргарет, безусловно, знала о любви дочерей, и Гуинивер не в чем себя винить. Теперь леди Хёрвуд пребывает в лучшем мире.

Вечером он простился с ней и Аделаидой. Бальтазар помог им расположиться в карете и удостовериться, что все личные вещи дам на месте. После этого он пригласил своих слуг в гостиную и велел им написать письма своим родным, раздав по десять фунтов каждому для вложения в конверт. Прислуга очень удивилась, однако указание господина выполнили все.

Эстелла вышла навстречу подъехавшему экипажу и дождалась, пока прибывший сойдет с облучка кареты. На ней было зеленое платье из тонкого сукна с открытым рукавом, хотя май 1852 года выдался прохладным. Чуть вьющиеся волосы были просто уложены на затылке, а бледное личико еще сильней проявляло солнечные веснушки на щеках и носу.

– Боюсь, ты зря приехал, сэр Барроу, – серьезно отчеканила девушка. – Мы отменили свадьбу с Саймоном, поэтому можешь забрать свои подарки. Они аккуратно сложены в твоей комнате наверху.

– Где мама? – спросил Бальтазар, не желая влезать в душу несостоявшейся невесте.

– В Церкви Петра и Павла в Моттистоуне. Нужно предупредить отца Брауна об отмене обряда венчания.

– Надеюсь, вы все основательно взвесили, – словно желая убедиться в сказанном, произнес гость.

– Если я молода, это не значит, что я также глупа и взбалмошна. Ты проголодался с дороги?

– Чашечку чая я бы с удовольствием выпил вместе с тобой.

Эстелла проводила Бальтазара в столовую и составила ему компанию.

– Ты не будешь сожалеть о содеянном? – снова поинтересовался он, но сестра не ответила.

– Зачем ты поцеловал меня у озера? – переменила она тему. – Этот поцелуй явно не походил на братский.

Сэр Барроу глотнул чаю и чуть исподлобья взглянул на собеседницу. Она же, краснея, отвела взгляд.

– А почему ты ответила на мой поцелуй? – спокойно спросил он.

– Я не отвечала на этот противоестественный поцелуй! Не надо винить меня в том, что произошло не по моему ведому!

– Но ты не оттолкнула меня, когда мои губы касались твоего лба, век и щек.

– Я была дезориентирована из-за страха за мою Берёзу. А ты воспользовался моим смятением.

– Тогда тебе нечего волноваться. Забудем этот случай и всё.

– Как ты не понимаешь, я не могу забыть! – воскликнула девушка и вскочила с места.

Быстрым шагом достигнув двери, она остановилась и сообщила, что жалеет о приезде Бальтазара и что ему необходимо покинуть графство как можно скорей.

Миссис Харрингтон приехала домой лишь поздней ночью. Она застала сына одного в гостиной. В руках он держал какую-то книгу, но взгляд его был устремлен куда-то сквозь огонь в камине.

– Мой дорогой! Когда ты вернулся? – радостно поинтересовалась мать, снимая перчатки.

– Мама, прошу тебя, присядь. Мне нужно с тобой поговорить, – не отрываясь от камина, попросил сын.

– Что случилось?

– Скажи мне, кто является отцом Эстеллы?

Миссис Харрингтон с недоумением воззрилась на Бальтазара, но ответила.

– Клифтон, конечно. Твой отец.

– Тогда почему Эстелла носит фамилию Капитана?

– Это ее решение, Балти. Она не простила Клифтону его отказ от нее. А Оливер воспитывал ее как свою дочь и обеспечивал нашу семью.

– Тогда почему отец вплоть до смертного одра не признавал ее своей? Мы с тобой сейчас одни. Прошу, скажи мне правду!

– Я говорю правду, сын! Я не изменяла твоему отцу с Капитаном, пока была замужем за ним. Зачем ты обо всем этом спрашиваешь?

– Я люблю Эстеллу, – глубоко дыша, проговорил Бальтазар.

Мать улыбнулась и, присев возле сына, взяла его за руку.

– Я очень этому рада, Балти. И уверяю тебя, что ты можешь любить сестру, не боясь предать память отца.

– Я люблю ее не как сестру, – признался собеседник и встал к окну, чтобы взглянуть на луну.

Миссис Харрингтон хотела что-то сказать, но слова застыли у нее на языке. Кровь отлила от лица.

– Я люблю ее и отвезу в Миддлсекс. Никто, кроме отца и тети Маргарет не знал про нее. Слуги не в счет. Никто не знает ее имени, и я смогу спокойно привезти ее в поместье и представить в качестве своей будущей жены.

– Ты потерял рассудок? Ты думаешь, я позволю дочери покинуть остров, чтобы вы… чтобы вы совершили столь постыдный поступок? Вразуми себя, Бальтазар!

– Ты не понимаешь. Она моя судьба.

– Господь мой! Да, если бы даже у Эстеллы был другой отец, я все равно прихожусь Вам обоим матерью! И ты говоришь сейчас об инцесте!

– Я принял решение, мама!

Бальтазар повернулся к матери.

– Я не упущу свою судьбу и свое счастье в ее лице. Все препятствия разом растворились с уходом отца и тетки, а также с отменой венчания Эстеллы с Фитцем. Это было предначертано судьбой, понимаешь!

– Не могу поверить, что слышу подобное от тебя. Столь гадкую мерзость ты смеешь говорить с абсолютным хладнокровием? Тогда, боюсь, что ты всё-таки сын своего отца, которого ничего на свете не волновало, кроме собственного удовольствия.

– Ты не права, мама. Я как раз делаю все, чтобы отличаться от него.

– Если это так, то ты обдумаешь происходящее и, надеюсь, откажешься от мыслей о прелюбодеянии. Я ничего не скажу дочери. Не хочу травмировать ее сестринские чувства к тебе. А ты завтра проснешься и, молю Господа, одумаешься. Всё, я устала. Погаси камин перед тем, как идти спать!

Сын проводил миссис Харрингтон взглядом, и тут его пробила дрожь во всем теле. Хотелось вынуть из себя весь негатив, выплакать боль, печаль и отчаяние. Но он с детства не позволял себе плакать, и сейчас не будет.

Бальтазар потушил огонь в камине и погасил свечи. Потом поднялся в спальню с полной уверенностью, что завтра увезет Эстеллу в Миддлсекс.

На следующий день он проснулся довольно поздно. За окном ярко светило солнце и щебетали птицы. Спальня матери находилась прямо по коридору, и перед тем, как спуститься в столовую, он постучался к ней. Никто не ответил, тогда гость спустился на первый этаж, однако обеденный зал был уже убран. Значит, его на завтрак не дождались. Ну, что ж, придется перекусить на кухне.

Переход на лестницу, ведущую в цокольный этаж, там, где располагалась кухня, проходил через библиотеку. Когда Бальтазар поравнялся с ее дверью, то расслышал голоса, доносившиеся изнутри. Эти голоса принадлежали Эстелле и Саймону Фитцу. Сначала гостю хотелось постучаться, чтобы присоединиться к беседе несостоявшихся молодоженов. Однако в момент, когда костяшки его пальцев уже готовы были коснуться деревянной обивки, он разобрал фразу, которую произнесла возлюбленная сводная сестра: