— Никогда она не станет тоненькой, грациозной леди, — вздыхала Аликс, глядя на пухлые, мускулистые ножки дочери, делающей свои первые шаги.
— Все дети толстые, — смеялась Джудит, подбрасывая сына вверх, — но Кэтрин с каждым днем все больше становится похожей на Рейна. Как плохо, что он не может ее сейчас видеть. Один лишь взгляд в эти фиалковые глазки, на эти ямочки — и он растает. Он не сможет устоять перед ней.
Несколько дней Аликс преследовали слова Джудит, и в конце четвертого дня она приняла решение.
— Я собираюсь отослать Кэтрин к отцу, — однажды возвестила Аликс, когда Джудит пропалывала розы.
— Извини, что?
— Он может не прощать меня, однако нет никакой причины наказывать Кэтрин. Ей почти год, а он еще ни разу ее не видел.
Джудит поднялась и вытерла руки.
— А что, если Рейн не вернет тебе Кэтрин? Ты сможешь перенести утрату и мужа, и дочери?
— А я пошлю сказать, что это только до Рождества и Гевин приедет за ней. Рейн честно относится к договорам.
— Если он их заключает.
На это Аликс ничего не ответила. Она просто надеялась, что Кэтрин завоюет сердце отца.
Через несколько дней, когда Кэтрин уже подготовили к путешествию, Аликс почти что отменила отъезд, но Джудит обняла ее за плечи, и она стойко помахала дочке на прощание, которая отбыла в сопровождении двадцати рыцарей Гевина и двух нянь.
Аликс, затаив дыхание, ждала развития событий. По-прежнему Рейн молчал, но одна из нянюшек регулярно посылала отчеты через сложную сеть сообщения, налаженную Гевином с Джослином.
Няня описывала всеобщее удивление, вызванное прибытием леди Кэтрин, и храбрость маленькой девочки, хотя ее очень напугали сначала дом, люди Рейна и сам Рейн. Сперва няне казалось, что лорд Рейн не собирается уделять своей дочери внимания, но однажды, когда Кэтрин играла в саду, Рейн кинул ей обратно мячик и немного посидел на скамье, наблюдая за игрой. Потом Кэтрин покатила мяч к отцу, и он с ней занимался целый час.
Письма няни стали изобиловать рассказами. Лорд Рейн взял Кэтрин на верховую прогулку. Лорд Рейн уложил свою дочку спать. Лорд Рейн клянется, что его дочь уже умеет говорить и что она самый смышленый ребёнок во всем королевстве.
Аликс было приятно узнавать такие новости, но она чувствовала себя несчастной и одинокой. Она хотела вместе с ним делить радости родительской любви.
В середине ноября письма прекратились, и только перед самым Рождеством Аликс узнала кое-что новое. К ней пришел Гевин и сказал, что Кэтрин привезли домой и она внизу, в зимней гостиной.
Аликс слетела с лестницы как птица. Слезы залили ей глаза, когда она увидела свою дочь в вычурном платье, расшитом золотом, стоящую около огня. Прошло несколько месяцев, как они расстались, и Кэтрин отступила назад при виде матери.
— Ты меня не помнишь, моя прелесть? — умоляюще прошептала Аликс.
Ребенок опять отступил, а так как Аликс шагнула вперед, Кэтрин повернулась, подбежала к отцу и обхватила его ноги.
Аликс удивленно взглянула в его ярко-голубые глаза.
— А тебя я… не заметила, — пробормотала она. Рейн молчал.
Сердце Аликс ушло в пятки. Она едва не задохнулась от переполнявших ее чувств.
— Ты хорошо выглядишь, — сказала она как можно спокойнее.
Он наклонился, взял Кэтрин на руки, и Аликс ревниво отметила, как дочь прильнула к отцу.
— Я хотела, чтобы ты познакомился со своей дочерью, — прошептала она.
— Зачем? — спросил он, и, услышав его голос, этот низкий звучный голос, она едва не заплакала. Но плакать Аликс не собиралась.
— Зачем? — прошептала она. — Ты ни разу не видел дочь и еще спрашиваешь, зачем я послала ее к тебе?
Его спокойный, низкий голос зазвучал снова:
— Зачем ты послала ее к человеку, который бросил тебя и который предоставил тебе в одиночестве устраивать его дела?
Аликс раскрыла глаза. А Рейн погладил локоны своей дочери.
— Она красивый ребенок, добрый и такой же великодушный, как ее мать.
— Но я не… — начала было Аликс и осеклась, потому что Рейн направился к ней. Однако он миновал ее, открыл дверь и передал Кэтрин няне.
— Мы можем поговорить? Аликс молча кивнула.
Рейн подошел к очагу и с минуту смотрел на ярко горящее пламя.
— Мне казалось, я способен убить тебя, когда ты отправилась к королю, — сказал он, волнуясь. — Это было все равно, как если бы ты объявила на весь мир, что Рейн Монтгомери не может сам за себя постоять.
— Но я никак не хотела…
Он поднял руку, чтобы заставить ее молчать.
— Нелегко мне говорить, но это должно быть сказано. Когда мы жили в лесу, нетрудно было понять, почему люди невзлюбили тебя. Ты чересчур заносчиво себя держала, и они тебя не признавали в той же мере. Но когда ты поняла, что ведешь себя нехорошо, ты стала это преодолевать в себе. И ты переменилась, Аликс.
Он долго молчал.
— Но судить себя не так легко и приятно…
Он стоял, повернувшись к ней широкой спиной, склонив голову, и ее сердце рванулось к нему.
— Рейн, — прошептала она. — Я все понимаю. Ничего не надо больше говорить.
— Но я должен. — И он повернулся к Аликс. — Ты думаешь, это легко для меня — для мужчины — понять, что такое маленькое существо, полуребенок-полуженщина, способно сделать невозможное для меня?
— А что такое я сделала? — искренно удивилась она.
При этих словах он улыбнулся, а в его взгляде она прочла нежность.
— Представь себе, я считал, что могу действовать, как мне заблагорассудится. Например, пожертвовать всем своим достоянием ради грязных нищих. Может быть, мне даже нравилось быть королем преступников.
— Рейн! — И она коснулась его рукава. А он схватил ее за руку и прижал кончики пальцев к губам.
— Зачем ты поехала к королю Генриху?
— Чтобы испросить для тебя прощение. Чтобы убедить его дать разрешение на брак Элизабет и Майлса.
— Это уязвило мою гордость, Аликс, — прошептал он. — Я-то мечтал явиться к королю, сверкая серебряными доспехами, и говорить с ним на равных. — На щеке у него появилась ямочка. — А вместо этого к нему явилась моя жена и умоляла его пощадить мужа. И это очень больно.
— Но я не хотела… О, Рейн, да я бы любого умоляла, только бы спасти тебя от смерти.
Он, казалось, не замечал, что его рука вот-вот раздавит ее пальцы.
— Меня изуродовала гордыня. И я хочу… просить у тебя прощения.
Аликс же захотелось крикнуть, что она все-все прощает, по время для скоропалительных обещаний прошло.
— Думаю, нет, я уверена, что в будущем я еще не раз уязвлю твою гордость.
— Я тоже в этом уверен.
Она немножко вздернула подбородок:
— И как же ты поступишь, когда я это сделаю опять?
— Накричу на тебя. Очень, очень разозлюсь. Буду угрожать, что убью.
— Ох, — тихонько ответила Аликс, смаргивая слезы, — но тогда, может быть…
— Аликс, я хочу видеть рядом тебя, а не еще кого-нибудь, кто будет соглашаться с каждым моим словом. — Он запнулся и поморщился. — Ты правильно сделала, что отправилась к королю.
— А что насчет Роджера Чатворта? Глаза Рейна полыхнули огнем, но это было всего одно мгновение.
— Насчет него ты ошиблась. Если бы я его тогда убил, Майлсу не пришлось бы…
— Если бы ты убил его, король Генрих убил бы тебя! — крикнула Аликс.
— Нет, я бы сумел разделаться с телом. Никто бы…
— Но потом тебе пришлось бы каяться на площади перед казнью, — сказала она с отвращением. — Нет, я правильно поступила.
Рейн хотел возразить, но, подумав, согласился:
— Возможно, ты и права.
— Я — что? — спросила пораженная Аликс и вдруг увидела на его щеке ямочку.
— Да ты меня дразнишь! — И решительно сжала губы.
Рейн рассмеялся своим низким, искусительным смехом и привлек ее к себе, не давая вырваться.
— По-видимому, мы никогда ни в чем не будем согласны, но, может быть, сумеем действовать вместе. Может, ты захочешь сначала обсудить со мной то, что собираешься сделать?
Она с минуту размышляла над его предложением:
— А что, если ты станешь возражать? Нет, я, наверное, буду поступать, как прежде.
— Аликс, — почти прорычал он и рассмеялся. — Аликс, Аликс, Аликс.
Смеясь, он подбросил ее вверх и поймал на лету.
— Да, мы, наверное, всегда будем ссориться. Ты сможешь так жить?
— Но мы не станем ссориться, если ты будешь сначала думать, а потом действовать. Хоть изредка, но ты должен думать о завтрашнем дне. Если бы ты остановился тогда и подумал, что делаешь, может, в не возглавил бы королевскую армию против… — И голос ее затих, потому что Рейн стал покусывать се шею.