— Поосторожнее, пожалуйста, так, не спеша.
— Плед?
— Да, спасибо, фрау Цисси.
Почему он благодарит? Что же она сделала? Что со мною происходит? Ах, как хорошо, как хорошо. Я парю. Я парю вниз. Несут меня, несут меня, несут меня к могиле.
— Для нас это дело привычное, господин доктор. Носили мы и более тяжелых. Прошлой осенью даже двух сразу.
— Тсс… тсс…
— Будьте добры, фрау Цисси, пойдите впереди, взгляните, все ли в порядке у Эльзы в комнате.
Что делать Цисси у меня в комнате? Веронал, веронал! Только бы она его не вылила. Мне ведь пришлось бы тогда выброситься в окно.
— Очень вам благодарен, господин директор, не утруждайте себя больше.
— Я позволю себе наведаться позже.
Лестница трещит. У носильщиков тяжелые сапоги. Где мои лакированные туфли? Остались в гостиной. Их украдут. Я хотела их завещать Агате. Фред получит мое самопишущее перо. Несут меня, несут меня. Погребальное шествие. Где Дорсдай, убийца? Ушел. Авантюрист тоже ушел. Он опять отправится в экскурсию. Он возвращается только для того, чтобы увидеть разок мою белую грудь. А теперь опять ушел. Он идет по головокружительному пути между скалою и пропастью… Прощай, прощай… Я парю, парю. Пусть несут меня выше, все выше, на кровлю, на небо. Это было бы так удобно.
— Я ведь это предвидела, Поль.
Что предвидела, тетя?
— Все последние дни я предчувствовала что-то в этом роде. Она вообще ненормальная! Ее необходимо поместить в больницу.
— Но, мама, теперь ведь не время об этом говорить.
Больница?.. Больница?..
— Не думаешь же ты, Поль, что я в одном купе с этой особой поеду в Вену? От такой поездки можно Бог знает чего ждать.
— Ничего решительно не случится, мама! Я тебе ручаюсь, что у тебя не будет никаких неприятностей.
— Как ты можешь ручаться?
Нет, тетя, у тебя не будет неприятностей. Ни у кого не будет неприятностей, ни даже у господина Дорсдая. Где же мы? Мы во втором этаже. Я приоткрою глаза. Цисси стоит в дверях и говорит с Полем.
— Сюда, пожалуйста. Так. Так. Сюда. Поднесите носилки к самой кровати.
Поднимают меня. Несут меня. Как хорошо. Теперь я опять дома. Ах!
— Спасибо. Так, хорошо. Закройте, пожалуйста, дверь… Могу я вас просить помочь мне, Цисси?
— С удовольствием, господин доктор.
— Полегче, пожалуйста. Вот тут возьмите ее, будьте добры. Тут, за ноги. Осторожнее… А теперь… Эльза?.. Ты слышишь меня, Эльза?
Ну конечно же слышу, Поль. Я все слышу. Но что вам до этого? Так ведь хорошо быть в обмороке. Ах, делайте что хотите.
— Поль!
— Ты в самом деле думаешь, что она в бессознательном состоянии, Поль?
Ты? Она говорит ему «ты»? Поймала же я вас! Она говорит ему «ты»!
— Да, сознание отсутствует совершенно. Это бывает обычно после таких припадков.
— Ах, Поль, какая умора, когда ты напускаешь на себя такую докторскую важность.
Поймала я вас, мошенники! Поймала!
— Тише, Цисси.
— Почему же тише, если она ничего не слышит?
Что со мною? Я лежу в постели голая под одеялом. Как они это сделали?
— Ну что? Лучше ей?
Это ведь тетя. Что ей надо?
— Все еще в обмороке?
Она на цыпочках подкрадывается ко мне. Пусть идет к черту. Я не дам себя поместить в больницу. Я не сошла с ума.
— Разве ее нельзя привести в сознание?
— Она скоро сама очнется, мама. Теперь ей нужен только покой. Тебе, впрочем, тоже, мама. Не пойдешь ли ты спать? Опасности нет решительно никакой. Я вместе с фрау Цисси проведу ночь у ее постели.
— Да, сударыня, я буду на страже. Или Эльза, смотря по тому, на какую точку зрения стать…
Отвратительное существо. Я лежу тут в обмороке, а она изволит острить.
— И ты обещаешь, Поль, разбудить меня, как только придет врач?
— Но ведь его не приходится ждать раньше утра.
— Она как будто спит. Дышит совершенно спокойно.
— Это и есть своего рода сон, мама.
— О, все еще не могу в себя прийти, Поль. Такой скандал!.. Ты увидишь, это попадет в газеты!
— Мама!
— Но ведь она ничего не слышит, если это обморок. Мы говорим ведь совсем тихо.
— В этом состоянии чувствительность бывает иногда необыкновенно обострена.
— У вас такой ученый сын, сударыня.
— Пожалуйста, мама, иди спать.
— Завтра мы уезжаем во всяком случае. И в Боцене возьмем сиделку для Эльзы.
— Что? Сиделку? Ну, на этот счет вы ошибаетесь.
— Обо всем этом поговорим завтра. До свидания, мама.
— Я велю себе подать чай в номер и через четверть часа загляну еще раз.
— Да ведь это совершенно не нужно, мама.
Конечно не нужно. Вообще, убирайся к черту. Где веронал? Мне нужно еще подождать. Они провожают тетю до дверей. Теперь меня никто не видит. На ночном столике должен он стоять, стакан с вероналом. Если я его выпью, все будет хорошо. Сейчас выпью. Тетя ушла. Поль и Цисси стоят еще у двери. Ха. Она его целует. Она его целует. А я лежу голая под одеялом. Как вам не стыдно!
— Вот теперь я знаю, Поль, что она в обмороке. Иначе она непременно вцепилась бы мне в горло.
— Сделай милость, Цисси, молчи.
— Да что же ты хочешь, Поль? Либо она в самом деле потеряла сознание, тогда она ничего не слышит и не видит, либо дурачит нас, тогда ей поделом.
— Кажется, постучали, Цисси.
— Мне тоже показалось.
— Я тихо открою дверь и погляжу, кто там… Добрый вечер, господин фон Дорсдай.
— Простите, я только хотел спросить, как больная…
Дорсдай! Дорсдай! Неужели посмел. Все звери спущены с цепи. Где же он? Я слышу, как они шепчутся за дверью. Поль и Дорсдай. Цисси становится перед зеркалом. Что делаете вы там перед зеркалом? Это мое зеркало. Разве в нем уже нет моего отражения? О чем они там говорят за дверью, Поль и Дорсдай? Я чувствую взгляд Цисси. Она смотрит на меня из зеркала. Что нужно ей? Зачем она приближается ко мне? Помогите! Помогите! Я ведь кричу, а меня никто не слышит. Что нужно вам у моей постели, Цисси? Зачем вы наклоняетесь надо мною? Задушить меня хотите? Я не могу пошевельнуться.
— Эльза!
Что нужно ей?
— Эльза! Слышите вы меня, Эльза?
Я слышу, но молчу. Я в обмороке, я должна молчать.
— Эльза, ну и нагнали же вы страху на нас.
Она обращается ко мне. Обращается ко мне, словно я не сплю. Что надо ей?
— Знаете, что вы сделали, Эльза? Представьте себе, в одном только манто вошли вы в гостиную, вдруг предстали нагою перед всем обществом, а потом упали в обморок. Говорят, истерический припадок. Я этому совершенно не верю. Не верю также, что вы в бессознательном состоянии. Бьюсь об заклад, вы слышите каждое мое слово.
Да, я слышу, да, да, да. Но она не слышит моего «да». Почему? Я не могу шевельнуть губами. Что же со мною? Смерть? Мнимая смерть? Сон ли это? Где веронал? Выпить бы мне веронал! Но я не могу вытянуть руку. Уйдите, Цисси! Зачем вы склонились надо мною? Прочь, прочь! Никогда она не узнает, что я ее слышала. Никто этого не узнает. Ни с одним человеком уже не буду я говорить. Никогда уже не проснусь. Она идет к двери. Еще раз оборачивается. Открывает дверь. Дорсдай! Там он стоит. Я увидела его закрытыми глазами. Нет, я вижу его действительно. У меня открыты глаза. Дверь приоткрыта. Цисси тоже в коридоре. Теперь они перешептываются втроем. Я одна. Если бы я могла теперь пошевельнуться…
А, я могу, ведь я могу. Рука у меня движется, пальцы движутся, я вытягиваю руку, широко раскрываю глаза. Я вижу, я вижу. Вот стоит мой стакан. Живо, прежде чем они не вернулись. Достаточно ли только порошков? Мне больше нельзя просыпаться. Что мне нужно было сделать на свете, то я сделала. Папа спасен. Никогда бы я уже не могла быть среди людей. Поль заглядывает в дверную щель. Он думает — я еще в обмороке. Не видит, что я уже почти вытянула руку. Вот они опять стоят втроем в коридоре, убийцы!.. Все они убийцы. Дорсдай, и Цисси, и Поль; Фред тоже убийца, и мама убийца. Все они меня убили и делают вид, будто этого не знают. Она сама наложила на себя руки, будут они говорить. Вы меня убили, вы все, вы все! Мой стакан! Наконец-то! Скорее, скорее! Я должна! Не пролить ни одной капли. Так. Живо. Это вкусно. Дальше, дальше. Это совсем не яд. Никогда мне не было так вкусно. Если бы вы знали, как смерть вкусна. Спокойной ночи, мой стакан. Дзззинь! Что это? На полу стакан. Внизу он лежит. Спокойной ночи.