– Да ничего. – Я оглядываю комнату: всюду разбросана одежда и бутылки из-под Gatorade.
– Какой у тебя бардак, – говорит Моника, осмотревшись, и проходит к стулу у окна.
Я наслаждаюсь, глядя на ее медовую кожу и темно-каштановые волосы, резко контрастирующие со светло-зелеными глазами. От одного взгляда на Монику у меня учащается пульс и все напрягается между ног, как у какого-нибудь девятиклассника перед горячей старшеклассницей. Я, стараясь, как всегда, вести себя спокойно, сажусь на краешек кровати.
– А я думал, у вас с Треем сегодня свидание.
– А у нас и было свидание. – Моника медленно, с усилием выдыхает. – Но кончилось все просто ужасно.
Я рад это слышать, хоть и ненавижу себя за это чувство.
– Ужасно? Да ладно, неужели все было так плохо?
– «Да ладно»? Во-первых, – начинает она, массируя запястья, – мы поехали в «Бешеные развлечения». Я американские горки терпеть не могу, но Трей хотел, чтобы я преодолела свой страх. Это уже была плохая идея. А потом, когда я уже пошла на чертов аттракцион под названием «Молния», наш мальчик меня бросил.
Какого дьявола!
– Не может быть!
– Может.
Обычно Моника спокойная и рассудительная, но иногда ее что-нибудь цепляет, и она заводится. Вот как сейчас. Интересно наблюдать за переменой в ней – Моника как будто разрешает себе снять нимб.
– И угадай, – добавляет она, – с кем я оказалась рядом, когда меня пристегнули на этой чертовой карусели? Твой вариант?
– Ну давай говори.
Она скрещивает руки, и от этого ее грудь поднимается выше обычного. Черт, ну и испытание. Клянусь, это как экзамен, а экзамены я сливаю.
– Кого ты презираешь сильнее всех на свете? – говорит Моника.
В голову приходит только одно имя.
– Мэттью Бонк?
Она кивает.
Охренеть! Этот pendejo для меня враг номер один.
– Черт возьми!
– Вот именно! – говорит она, подавшись вперед. – И пока мы ехали, он курил травку. Да, и еще! Он нес какой-то безумный бред про то, что собирается на фремонтский бал выпускников с твоей сестрой Дани.
– Да ладно! Моя сестра с ним даже не знакома.
– А знаешь, чем занимался мой парень все то время, что я была насильно пристегнута рядом с Бонком? Он разговаривал по телефону! Он даже не пошел на эти горки!
Трей для меня elmero mero[14], и я за него всегда буду стоять горой. Надо сказать, мне тяжело дается совмещать дружбу с Треем и Моникой, особенно из-за моих чувств к ней. Монику я понимаю. Знаю, что она любит и что терпеть не может. Но, как она сказала, Трей – мой мальчик, мой партнер по команде и лучший друг.
– И с кем он разговаривал? – спрашиваю я.
– Он сказал, что с кузеном Дариусом. Представляешь? Конечно, я бы не злилась, если бы это был важный звонок, но Дариус? Чувак, который одалживает у Трея деньги, вообще не собираясь их возвращать? Дариусу плевать на то, что Трей небогат и не может сорить деньгами.
Трей никому не откажет в беде, даже если ему самому придется чем-то пожертвовать. Непростой разговор. Не то чтобы мы с Моникой никогда не болтаем или не тусуемся вместе. Наоборот. Но обычно она о Трее резко не отзывается.
– Может, тебе об этом с Эштин или Бри поговорить? – предлагаю я.
– Вик, ты знаешь Трея лучше всех. Ты не замечал, что он стал какой-то странный? Он объясняет это нервозностью, но мне кажется, за этим стоит что-то еще.
– Что?
Она пожимает плечами, как будто ничего не знает наверняка.
– Не хочу тебе рассказывать. Надо, чтобы ты с ним поговорил.
– Да нормально все. Просто будь к нему снисходительней. – Я с ним не найду общего языка, если зайдет разговор про школу, оценки и все такое.
Потеряв надежду, Моника хмурится:
– Ну, может, ты хотя бы попробуешь поговорить с Треем? Узнаешь, что с ним, не случилось ли чего?
Меня охватывают смешанные чувства.
– Ты хочешь, чтобы я шпионил за лучшим другом?
– Ну типа того.
Моника грызет ногти. Инстинктивно мне хочется обнять ее, прижать к себе и успокоить, чтобы она не волновалась. Но она не моя девушка.
– Я не знаю, что между нами происходит. То есть в последнее время я чувствую, что мне стали гораздо ближе другие люди и… – она замолкает на полуслове.
«И я?» Вопрос вертится на языке, но я молчу.
Не имею права любить ее, а тем более делать частью моей жизни.
– Не могу гарантировать, что узнаю что-то, но поговорить – поговорю, – обещаю я.
Черт, вот бы кто-нибудь обо мне так волновался! Внутри у меня просыпается ревность, но я не обращаю на нее внимания. Главная проблема в том, что каждый раз после разговора с Моникой мои чувства к ней становятся сильнее.
Широкая улыбка – такая, что растопит лед, – расплывается на ее лице, которое похоже на сердечко.
– Спасибо тебе, Вик. – Моника встает, подходит ко мне и целует меня в щеку. – Ты лучший.
Ну да. Этот поцелуй надолго сохранится в моей памяти. Выпрямляясь, она слегка морщится и прикладывает ладонь к пояснице.
– Что с тобой? – спрашиваю я.
Она мотает головой:
– Ничего.
Ага, так я и поверил. Я давно за ней наблюдаю и уже заметил, что иногда ее мучает боль. Моника пытается это скрывать, но на этот раз у нее не вышло.
– Я тебе не верю. Рассказывай.
– Да нормально все.
– У меня две сестры. Знаю, что, когда девчонка говорит «со мной все нормально», – это бред. Говори давай. – Протянув руку, я беру ее за запястье, чтобы она не ушла. – Рассказывай.
Моника о себе почти не рассказывает. Ей будто больше нравится говорить о других, а не о себе самой. Наши взгляды встречаются, мое сердце пропускает один удар. Я не могу отвести глаз. Словно Моника меня держит, не отпускает. Не знаю, ощущает ли она связь между нами, но я точно ее чувствую. И не могу отвести глаза, потому что не хочу ее нарушить.
Напряженное лицо Моники и ее изумрудные глаза завораживают.
– Я не могу, – тихо говорит она.
– Расскажи, Моника. Почему ты все время морщишься от боли?
Молчание. Она сглатывает, отворачивается. Она выглядит слабой, будто сдалась. Я не отпускаю ее. Глубоко внутри я знаю, что что-то не так.
– Ну ладно, у меня артрит, – наконец говорит Моника, пристально глядя на меня. – Сейчас воспаление обострилось, а падение с забора на футбольное поле и катание на американских горках тоже не пошли мне на пользу. Я не хочу об этом говорить. Забудь, что я сказала.
Артрит? Когда услышал, какой у нее диагноз, я сразу захотел прижать Монику к себе и прямо сейчас унять ее боль.
– Трей знает?
Моника гордо поднимает голову:
– Нет. И не смей ему рассказывать. Обещай, что не скажешь, – просит она дрожащим голосом.
– Почему?
– Потому что болезнь почти под контролем и я не хочу, чтобы ко мне относились как к какому-нибудь инвалиду. Особенно Трей. Черт, вот зачем я тебе рассказала? – Своими ярко-зелеными глазами она смотрит на мою руку на своем запястье. – Если станешь по-другому ко мне относиться, клянусь, я перестану с тобой разговаривать.
– Американские горки, – говорю я. – Наверное, тебе не надо было кататься.
– Знаю. Дура.
Моника качает головой и кладет свою руку на мою. Это интимный момент, и сердце у меня начинает стучать еще быстрее.
– Слушай, Вик, я не хочу просто так сдаваться и потому заставляю свой организм работать на пределе возможностей. Разум против материи, так сказать. Я должна победить и этой победы добьюсь.
– Победить что? – Из коридора доносится знакомый голос.
Я оборачиваюсь: моя бывшая стоит в дверях и, удивленно выгнув бровь, смотрит на нас с Моникой. Я сижу на кровати и держу Монику Фокс за руку, а рука Моники лежит на моей. Вот черт!
Я отдергиваю руку.
– Привет, Вик, – говорит Кэссиди, чуть наклонив голову.
Раньше она так наклоняла голову, когда хотела отчитать меня за то, что я что-то сделал не так. А Кэссиди считала, что я все всегда делал не так.
Моника отходит от меня на два шага, осознав, что со стороны все выглядит подозрительно.
– Привет, Кэссиди.
– Привет, – говорю я, делая вид, что все в полном порядке. – Что ты тут делаешь?
– Позвонила Дани и попросила отвезти ее в торговый центр за платьем на бал выпускников. – Кэссиди слегка прищуривается. – Вот я и решила перед отъездом подняться и поздороваться. Разумеется, я не знала, что ты не один.
– Я уже ухожу, – говорит Моника, хватая сумочку со стула у окна. – До скорого, – говорит она мне, потом прощается с Кэссиди и выскальзывает из комнаты.