Пожалуйста, продолжайте искать Виктора Салазара. Он часть нашей школы, часть моей команды и часть моей жизни.
– Виктор, ты в порядке?
Я уставился на письмо. Никак не ожидал, что обо мне напишут такое, особенно Дитер, жесткий тренер, который никогда не показывает эмоций.
– Да, – говорю я, глотая подступивший к голу комок. – Все нормально.
– Я чем-нибудь еще могу тебе помочь?
Я протягиваю Стоуну письмо Дитера:
– Нет.
– Тогда можешь идти.
Когда я уже выхожу из полицейского участка, у меня за спиной раздается голос Стоуна:
– Виктор!
– Да? – Я поворачиваюсь к офицеру.
Он протягивает мне брошюру:
– Это про группу скорби. Вдруг тебя заинтересует.
Стоун уходит, а я смотрю на буклет. Подростки помогают подросткам. Засунув брошюру в задний карман, я иду на парковку. Зачем мне группа ребят, которые сидят и сами себя жалеют? Но, сев в машину и задумавшись о своей теперешней жизни, я вдруг кое-что понимаю.
Да я же сам себя жалею. Вот черт!
Глава пятидесятая
Моника
Я ЗАХОЖУ В ПОЛИКЛИНИКУ ПРИ БОЛЬНИЦЕ. Работник за стойкой регистрации показывает, как пройти в группу скорби.
Я вхожу в небольшую комнату с белыми стенами. В центре ее по кругу расставлены серые стулья. Здесь уже два парня примерно моего возраста. У одного светлые волосы до плеч, на нем футболка с изображением какой-то музыкальной группы и рваные джинсы. У второго короткие рыжие волосы, его нос и руки усыпаны веснушками. Еще в комнате девушка. У нее короткие, стоящие торчком волосы и огромные тоннели в ушах. Не уверена, что она член группы – просто стоит у окна в дальней части комнаты и смотрит на парковку.
Входит женщина, на вид ей лет тридцать. Она тепло улыбается, в руках стопка бумаги.
– Рада, что вас так много, – говорит женщина, садясь, и кладет свои вещи на соседний стул.
Я думаю только об одном: если эта женщина считает, что четыре – это много, то она наверняка самый ярый оптимист на всей планете.
Женщина приглашает меня сесть на один из стульев:
– Добро пожаловать в группу скорби для подростков. – Она смотрит на часы. – Похоже, пора начинать. Давайте для начала представимся друг другу. Хорошо?
Ей никто не отвечает.
– Начнем с меня. – Кажется, ее не беспокоит отсутствие энтузиазма у участников. – Меня зовут Уэнди Кейн, и здесь, в больнице, я веду группу скорби для подростков. У меня двое детей, две собаки и один муж.
Видимо, она ждала смешков после замечания про «одного мужа», но взгляды, обращенные на нее, пусты.
– Теперь я, – говорит парень в майке с группой. Он откидывает волосы и выставляет вперед подбородок, как будто хочет казаться суровее. – Меня зовут Брайан. Ну да, на этом, пожалуй, все.
Закончив говорить, Брайан снова садится.
– Я… э-э… Перри, – волнуясь, говорит рыжий парень. – Здесь я… э-э… потому что полгода назад мой папа, типа, покончил собой.
– Типа? – с вызовом переспрашивает Брайан. – Как это можно типа покончить собой?
– Ну так просто, типа, это не делают, – говорит Перри. – Я… я… хотел сказать, что он это сделал.
– Вот именно. – Брайан, кажется, доволен тем, что зацепил беднягу.
– Оставь его в покое, – буравя Брайана взглядом, говорю я.
Уэнди дважды хлопает в ладоши, призывая нас к порядку.
– Давайте лучше продолжим знакомиться. – Уэнди переводит взгляд на девушку у окна. – Хэйли, не могла бы ты представиться?
– Вы уже представили меня, – не отрывая взгляда от окна, говорит Хэйли.
– Мы были бы рады, если бы ты присоединилась к нашему кружку. Не хочешь подойти и сесть? – спрашивает Уэнди.
– Нет.
С выражением надежды на лице, Уэнди поворачивается ко мне:
– Теперь очередь за тобой. Не хочешь представиться?
– Меня зовут Моника, – говорю я ей. По выражению ее лица я понимаю, что нужно сказать что-то еще. – У меня умер бывший парень, – добавляю я.
О том, что Вик не хочет больше быть частью моей жизни, я не говорю. Зачем это делать? Ведь я здесь не поэтому. Я здесь, чтобы поговорить о своей скорби по любимому человеку. Но проблема в том, что Вика я тоже потеряла, и это гложет меня изнутри.
– Родители сказали, что мне стоит прийти, поэтому я здесь.
– Ну так иди домой, – с презрительной усмешкой предлагает Брайан.
Перри, который до этого разглядывал пол, поднимает голову:
– Я думаю, мы все здесь, потому что родители заставили нас прийти, а не потому что мы на самом деле хотим здесь быть.
Брайан вытягивает ноги вперед и скрещивает руки на груди.
– Никто не заставит меня делать то, чего я не хочу. Ни родители, ни кто-то другой.
По-прежнему стоящая у окна Хэйли вдруг громко фыркает:
– Ага, как же!
– Ты меня не знаешь, – говорит ей Брайан.
Уэнди из своих запасов достает листок бумаги:
– Предлагаю всем поиграть в одну игру.
– Я не буду, – бормочет Хэйли. – Играйте без меня.
– А какая игра? – осторожно спрашивает Перри.
Уэнди радостно ерзает на стуле, хотя, конечно же, ей явно не радостно возиться с абсолютно безынициативной группой.
– Что-то вроде игры, где надо заполнить пропуски. – Все молчат. Она продолжает: – Давайте начнем с Моники. – Она читает с листка: – Моника, заполни пропуск. Когда мне грустно, я…
– Предпочитаю быть одна, – говорю я Уэнди.
– Какая ты жалкая, – вставляет Брайан.
– Неверных ответов здесь нет, – отвечает ему Уэнди.
Так проходит остаток встречи. Я сочувствую Уэнди, но ее, похоже, не беспокоит отсутствие у остальных какого-либо интереса. Когда час проходит и я уже собираюсь встать со стула, в комнату кто-то входит.
У меня перехватывает дыхание. Это Вик, он в футболке и джинсах, будто только что вышел из автомастерской.
– Привет, – говорит он, глядя прямо на меня.
– Здравствуй. Ты пришел в группу скорби? – спрашивает Уэнди.
– Типа того, – глядя на остальных, говорит он.
– Ты опоздал, приятель, – постукивая по часам, говорит Брайан. – Мы закончили.
Видно, что Вик напрягся после «приятеля», но молчит.
– Не забудьте, на следующей неделе мы снова встречаемся, – настойчиво напоминает Уэнди. – Тебе дать брошюру про нашу программу? Там объясняется, почему полезно делиться скорбью со сверстниками.
– У меня уже есть, – говорит Вик.
Понятия не имею, зачем он здесь, но вопросов не задаю. Если хочет, пусть ходит. Не буду обращать на него внимания. Выходя из комнаты вместе с остальными, я прохожу мимо Вика.
– Давай поговорим, – следуя за мной, просит он.
Я высоко поднимаю голову:
– Мне действительно нечего тебе сказать.
– Не уходи.
– Почему же, Вик? Ты ведь ушел.
– Ну больше не ухожу, передумал.
Я продолжаю идти к своей машине. Вик следом. Воздух между нами наэлектризован.
– Я не хочу с тобой разговаривать.
– Почему? Потому что не хочешь услышать правду? Ты умеешь хранить секреты, Моника. Просто мастер. Прекрати прятаться за своими страхами, будь самой собой. Хочу убедиться в том, что после той ночи ты в порядке. – Он откашливается. – Я вел себя как последний козел, и я… ну просто не был готов к тому, что произошло. И черт побери, все это было слишком для меня. И я хочу об этом поговорить.
– А я говорить об этом не хочу. Все нормально, – с комом в горле говорю я.
Я всерьез как ненормальная влюблена в него. Это правда, и я хочу кричать об этом. Отдавшись Вику той ночью физически, я отдала ему и свое сердце. Но признаться ему в любви мне не хватает смелости.
– Точно? – спрашивает он.
– Ничего особенного не случилось.
Если честно, то случилось, конечно. Я хотела близости, слов о том, что я кому-то небезразлична. Может быть, даже хотела, чтобы он признался мне в любви. Пора бы уже забыть все это, но я до сих пор не могу прийти в себя.
– Я много думал и хочу попросить прощения, – говорит Вик. – Ты заслуживаешь большего.
– Извинения приняты, – говорю я, и мои губы вытягиваются в тонкую линию.
Надо защитить себя от этой боли. Может быть, если соврать, то боль испарится из сердца, словно по волшебству. – А теперь уходи. Не хочу иметь с тобой ничего общего.
Засунув руки в карманы, он отходит на шаг: