— Как и с тем, — добавила Демельза, — что она дочь баронета.
— Тьфу ты! Ну да.
Демельза потянулась.
— Ох, как я рада, что уже дома! В этом экипаже так трясло!
— Тогда на сегодня все! — он вложил руку в ее ладонь. — Пора спать!
— Еще кое-что, Росс. Как ты думаешь, кто пришел к нам на ужин в последний вечер перед отъездом? Ни за что не угадаешь! Жоди де ла Блаш!
— Господи! И как она? Что она делает в Лондоне?
— Сказала, что просто приехала на отдых. Разумеется, у нее много друзей в Лондоне. Но с Жоди ни в чем нельзя быть уверенным, правда?
— Что ты имеешь в виду?
— Как она частенько себя называла, какое-то слово? Une espionne. Она так долго была в числе заговорщиков, что теперь приходится только гадать.
— К счастью, теперь здесь для шпионов не очень много работы, ведь война окончена.
— С ней пришел юноша. Гораздо моложе ее. Я не думаю... Но он хорош собой и сказал, что играет на скрипке в оркестре в Париже.
— Кажется, от музыки нам никуда не деться.
— А ты хотел бы?
— Мне нравится музыка, которую играешь ты!
Она сжала его ладонь.
— Это не музыка. Так, мотивчики. В общем, я пригласила Жоди в гости.
— Ты серьезно, черт побери?
— Очень даже. Но не в этот раз, нет. В понедельник они отбывают в Париж. Когда-нибудь... Если она снова окажется в наших краях.
— Надеюсь, ты сказала ей, что наш дом не похож на Трелиссик, в котором она гостила несколько лет назад.
— Я сказала, что мы живем в фермерском доме, который слегка обновили.
Росс зевнул.
— Мне потушить свечу?
— Да, будь добр.
Он выполнил просьбу, и на некоторое время оба замолчали, хотя в комнате не стало тихо. В окна колотил град, словно капризный ребенок швырялся пригоршнями гравия.
— Погода все хуже. Вы вернулись как раз вовремя.
— Вы закончили с Длинным полем?
— Вчера. Закончили уже при лунном свете. Море так помрачнело, что стало ясно — будет буря.
— Так что все благополучно собрано.
— Ты знаешь, как это важно. Зерно могло просто смыть дождем или унести ветром... Даже Сэм и Розина пришли.
— Вот это жест доброй воли с их стороны. Как они поживают? Все хорошо?
— Кажется, да. Они остались помочь, но, по-моему, Сэм думал застать тебя дома. Он спросил, пришли ли мы к какому-либо решению насчет Изабеллы-Роуз.
— Он, очевидно, думает, согласно своим представлениям, что мы бросаем дочь прямо в пасть к Сатане, собираясь выпустить ее на сцену.
— Не уверен, что сам так не думаю.
— Ох, Росс!
— Ей-богу, шутка удалась.
Минуту спустя Демельза предложила:
— Что ж, еще не поздно все отменить.
— Поздно отменять. Иначе мы непорядочно поступим с Беллой.
— Я рада, что ты так считаешь.
В Кардью устроили прием в честь Рождества, но организовала его Харриет, а не Джордж. Пережить это ему удалось, но активного участия в приеме он не принимал. Приемы Джордж устраивал не только чтобы насладиться выложенной кругленькой суммой и развлечь знакомых; он всегда в большей или меньшей степени преследовал определенные задачи и цели. Даже если гостям особо нечего дать ему взамен, то они поспособствуют осуществлению его планов: Джордж либо произведет впечатление на почетного гостя масштабами своих владений, либо род занятий гостя и его предприятие заинтересовало Джорджа, либо гость — крупный инвестор Банка Уорлеггана или может им стать.
Джордж был всегда рад людям наподобие сэра Кристофера Хокинса из Тревитена, которые умеют все собирать воедино, чтобы обеспечить покупку продажного округа Сент-Майкл, как и другим таким людям из всего графства. С другой стороны, у Харриет имелась неприятная привычка оставлять гостей ночевать независимо от их положения, у нее вдруг появляется внезапная симпатия к кому-нибудь, как к этому юному Придо, который вечно ночует у них, а если не ночует, то постоянно захаживает к ним в гости, а если не гостит, то вдруг появляется и также неожиданно исчезает.
Разумеется, он приличный юноша, имеет хорошие связи в графстве, и Джордж ничего против него не имел; но хотелось бы чего-то другого. К примеру, ее брат, шестой герцог Лидс, еще ни разу их не навестил, а когда они жили в Лондоне, он как будто постоянно находился за границей. Харриет с ленивой усмешкой говорила, что никогда особо не ладила с Джорджем Уильямом; они слишком разные, считала она, и вечно раздражали друг друга. К тому же его жена ужасно нудная и никогда не охотится.
— Как и я, — ответил Джордж.
— Ох, да будет тебе. Иногда ты даже плетешься позади всех.
— Дань вежливости всегда пропускать жену вперед.
— Ты стал куда легче выносить мои издевки, Джордж. Во всяком случае, Джордж Уильям не очень хорош в верховой езде. Господи, почему на свете так много Джорджей?
— Недавно родился еще один.
— Как это?
— Валентин окрестил своего отпрыска Джорджем.
— Да ты что! Откуда тебе известно? Неужто он...
— Я узнал еще до Рождества, но бесконечные разъезды и суматоха, мои многочисленные дела, я вечно вижу только круп твоей лошади, когда ты уезжаешь... А потом этот прием...
Харриет вытащила из кармашка золотые часы.
— Скоро вернется Урсула.
— Сказали — в шесть. Через пятнадцать минут.
— Ты виделся с Валентином?
Джордж помедлил, а потом ответил:
— Да. Он приходил в банк.
— Он изменился?
— Как и раньше очень сдержан. Ни намека на извинения за свой поступок.
— Ты ведь знаешь, дорогой, я всегда считала, что мы тогда слишком сильно отреагировали.
— Точнее, я отреагировал. Ты это имела в виду?
— Если так настаиваешь. Валентин, нравится нам или нет, сильный духом юноша. Ты устроил ему брак. Мисс Тревэнион явно не нравилась ему так, как ты предполагал. Твои планы рухнули. Но разве ты никогда не задумывался, что сам подтолкнул его к миссис Поуп?
— Что ты несешь?
— Сколько ему было, двадцать? Валентин слишком боялся тебя, чтобы открыто не подчиниться твоим планам. Ты даже подгонял его, подталкивая к браку с Кьюби. Он воспользовался единственным орудием — законно женился на другой женщине, то есть на Селине Поуп. Когда он так поступил, ты стал бессилен что-либо сделать.
— И тебе приятно, что у Валентина получилось лишить меня власти?
— Ой-ой, Джордж, не надо так драматизировать. Просто пойми, то это неприятное событие — вовсе не конец света.
Он беспокойно заерзал.
— По-твоему, это пустяк, о котором лучше забыть, и нам следует возобновить отношения?
— Дорогой, он твой сын, а не мой. Поступай, как считаешь нужным. При любом раскладе я буду спать спокойно.
Джордж раздраженно коснулся пары щетинок под подбородком, которые Кингстон пропустил во время утреннего бритья. Паренек стал небрежен, уже второй раз за месяц.
— А как насчет нестерпимых оскорблений, которые он мне нанес во время последней ссоры, после чего я выгнал его из дома?
— Мне о них неизвестно. Но обычно оскорбления, как мне кажется, усыхают и тускнеют через несколько лет.
Джордж пристально разглядывал прекрасную, но раздражавшую его жену. Ей было всего тридцать девять, она немного подрастеряла красоту, но кожа все еще оставалась чудесной, волосы цвета вороного крыла сияли по-прежнему. Ни единого седого волоска. Если бы она только чуть больше заботилась о своих нарядах в сезон охоты. Бродит, как мужик, капает грязью на ковры, и несет от нее собаками. Джордж никогда не упоминал при ней и даже не намекал на ревность, постоянно отравлявшую его первый брак, и мерзкие сомнения относительно истинного отцовства Валентина. Все зависело от того, родился ли Валентин восьмимесячным на самом деле, но когда Элизабет умирала после рождения восьмимесячной дочери, Джордж поклялся, что никогда, никогда, даже если это слишком поздно для Элизабет, не усомнится, что Валентин — его сын.
Так и случилось. Сомнения исчезли, их заперли, как ядовитых змей, в темном подвале подсознания, и он стал считать Валентина на самом деле своим. Джордж все спланировал, не обращая внимания на внешность Валентина, его сарказм и проступки, договорился об отличном браке с замечательной девушкой из аристократической, но обедневшей семьи с прекрасным замком в Корнуолле — все это принадлежало бы Валентину, Валентину Уорлеггану из Каэрхейса. А сопливый щенок бросил все это ему в лицо, с наглостью, оскорблениями и, как подозревал Джордж, неприкрытой неприязнью. Выражение лица Валентина сказало больше, чем его слова, ярко запечатлевшиеся в памяти.