Эльвира Барякина - Белый Шанхай

Однажды у Нины все-таки вырвалось: «А вот Даниэль помогал мне!» Сказав это, она испугалась и долго просила прощения за бестактность.

Я ответил, что у меня хватает ума не обижаться на случайные оговорки.

На самом деле не хватает.

Насколько я знаю, Даниэль уехал из Шанхая сразу после начала забастовки, но меня охватывает мрачная тоска каждый раз, когда я слышу это имя. Мистер Бернар стал для меня символом всех бед, какие только могут свалиться нам на голову: предательства, болезни и смерти.

Когда Даниэль снова уехал, Эдна даже обрадовалась: отныне ей не надо было гадать, где и с кем он пропадает.

Правда, теперь ей каждый день приходилось встречаться с отцом, которого отправили в отпуск «до выяснения обстоятельств». Ему хотелось сочувствия и внимания, и его визиты выматывали Эдне все нервы.

— Русские коммунисты хотят свергнуть законную власть в Шанхае и подбивают китайцев на бунт! — бушевал он, распаляясь все больше и больше. — В Шанхае полно оружия, и, как только представится возможность, коммунисты поднимут восстание. Я предупреждал об этом Стерлинга, но он ничего не желает слушать!

Между тем полицейские, поддержавшие забастовку, рассказали газетчикам о том, как капитан Уайер получал взятки от контрабандистов и отдавал распоряжения не досматривать склады с оружием из Советской России.

Что Эдна могла сказать? «Папа, ты сам во всем виноват»? Но отец никогда и ни в чем не считал себя виновным. Ему казалось, что он олицетворяет прогресс, Британскую Империю и благочестие, а выступать против него могут только дикари и коммунисты-богохульники. Если же ему указывали на факты, то он либо отметал их, либо вспоминал, как мистер Х. или Y. поступали еще хуже. Эту линию самообороны не могли пробить ни логика, ни здравый смысл, ни призывы иметь совесть.

Вскоре Уайера вызвали в Муниципальный Совет на закрытое заседание, посвященное событиям 30 мая. В зале сидели высшие чиновники, богатейшие коммерсанты и наиболее доверенные журналисты иностранных газет. Китайцев туда, разумеется, не пустили.

— Мои враги нарочно подстроили бойню на Нанкин-роуд! — кричал с трибуны Уайер. — Они подкупили демонстрантов, раздав им по пять долларов на брата. Они готовы пойти на все, лишь бы скомпрометировать меня и подточить нашу оборону. Но люди белой расы никогда не уйдут из Китая! Мы построили здесь цивилизацию, и мы не позволим уличным хулиганам диктовать нам свою волю!

Эдна думала, что ее отца поднимут на смех: о да, студенты пошли умирать за пять долларов! Но к ее удивлению речь капитана вызвала бурные аплодисменты: Уайер был совсем не одинок в своих воззрениях. Страх перед огромным, враждебно настроенным Китаем вытворял с колонистами странные фокусы. Им хотелось верить в собственную неуязвимость и исключительность, и они упорно отказывались признавать, что мир изменился, и жить так, как раньше, уже не получится.

Поднявшись на трибуну, Стерлинг поблагодарил капитана Уайера за безупречную службу.

— С забастовкой будет покончено в самое ближайшее время, — пообещал он собравшимся. — Шанхайская промышленность работает на нашем электричестве, и мы отключим энергию всем фабрикантам, которые финансируют забастовщиков. Если они выступают против европейской цивилизации, пусть попробуют обойтись без наших технических достижений.

Речь Стерлинга была встречена с еще большим восторгом. Чиновники и коммерсанты хлопали друг друга по плечам, хохотали и грозились перевешать на фонарях всех организаторов забастовки. А Эдна с горечью думала о том, что в Шанхае к власти пришли совсем уж незатейливые люди — без чувства прошлого и будущего, без горизонтов и без миссии. Сама система была устроена таким образом, что наверх пробивались только те, кто не имел принципов и считал насилие идеальным решением любого вопроса. Разумеется, люди с более тонкой душевной организацией не могли сработаться с ними и уходили в другие сферы, а законодательство, вооруженные силы и казна оставались в руках тех, кто не отличался особой политической мудростью.

Шанхайских правителей ни в коем случае нельзя было назвать глупцами — они прекрасно справлялись с делами, которые не требовали сложных расчетов и исторического предвидения. Они были тактиками, а не стратегами, но в силу должностей принимали именно стратегические решения, медленно, но верно вымывая почву у себя из-под ног.

Уайер был уверен, что после выступления в Муниципальном Совете его снова призовут на службу, но спустя неделю тот самый Стерлинг, который так горячо восторгался заслугами капитана, объявил прессе, что скоро в Международном поселении появится новый комиссар полиции. Уайер же выйдет в отставку и вернется в метрополию.

Взбешенный капитан примчался к Эдне:

— Этот негодяй даже дату прощального обеда назначил, не спросив меня! — заорал он, ворвавшись в кабинет к дочери. — Я знаю, это его Нина Купина настраивает против истинных патриотов Британии! Она втерлась в доверие к Стерлингу, и теперь эта русская дрянь ему дороже, чем все мы вместе взятые!

Эдна нехотя оторвалась от книги.

— Ты прекрасно знаешь, что мисс Купина тут ни при чем.

Лицо Уайера перекосилось.

— О, так ты защищаешь ее?! А как ты посмотришь на эти снимки?

Он вытащил из планшета пачку фотографий и бросил их на письменный стол.

— Я показал их Стерлингу, но его не волнует, что творит эта мерзавка. Может, тебе тоже все равно?

Эдна покосилась на карточки, на которых были изображены Даниэль и его любовница, и бросила всю пачку в мусорную корзину.

— Мне все равно.

Ада очень надеялась, что прислуга Бернаров присоединится к бастующим, и тогда ей предложат место горничной, а если повезет, то и экономки. Но Юнь собрал всех слуг у себя на кухне и сказал, что тот, кто обидит мисси, станет его личным врагом.

— Один мой ученик работает поваром у губернатора, а другой — у главы Зеленой Банды, так что я найду на вас управу, — грозно пообещал старик.

Аде ничего не оставалось, как ждать возвращения мистера Бернара и мечтать о том, что он купит ей ресторан или магазин, чтобы у нее появился надежный источник дохода.

Однажды Сэм ворвался в библиотеку и сунул Аде неровно сложенную пачку фотографий:

— Смотри, что у меня есть! Я выносил мусор из кабинета мисси, а там в корзине вон что лежало!

Ада охнула. Сначала она подумала, что это старые фотографии, сделанные два года назад, когда мистер Бернар ухаживал за Ниной Купиной. Но потом она узнала новую, недавно купленную шляпу Даниэля, да и волосы у Нины были куда длиннее, чем раньше.

— Интересно, откуда взялись эти карточки? — спросил Сэм. — И что теперь с ними делать?

— Я оставлю их себе, — едва слышно отозвалась Ада.

С того дня она потеряла покой. Если мистер Бернар был влюблен в Нину Купину, то зачем он морочил голову Аде и с какой стати подарил ей аэроплан?

Объяснение могло быть только одно: «Авро» был краденый, и Даниэль решил использовать Аду как подставное лицо, чтобы в случае чего свалить на нее вину. Это было идеальное прикрытие: Ада не могла ни продать свою машину, ни воспользоваться ею — она даже не запомнила, где они ее оставили.

Кто поверит, что хозяин подарил своей библиотекарше аэроплан стоимостью в несколько тысяч долларов? Хозяйка точно не вступится за Аду, а про Клима и говорить нечего: она так нагрубила ему в прошлый раз, что он никогда ее не простит.

От беспокойства Ада похудела, и за обедом Юнь стал подливать ей лишний половник супа.

— Ты что, беременная? — спросил он. — Или у тебя глисты завелись?

— Моя двоюродная тетка очень хорошо умеет лечить все болезни, — встрял в разговор Сэм. — К ней даже один мясник ходит бородавки выводить.

— Оставьте меня в покое! — взвыла Ада и убежала к себе в библиотеку.

По вечерам она разглядывала фотографии, принесенные Сэмом, и чуть не плакала от обиды.

Почему мужчины, которые ей нравились, никогда не влюблялись в нее? На одном из снимков Даниэль Бернар целовал руку Нине Купиной и смотрел на нее такими глазами, будто перед ним стояла королева. Что в ней такого особенного? Она же старая — ей почти тридцать лет!