Спускались сумерки. Ада сидела в своей комнате и плакала: у нее не осталось ни работы, ни денег, ни друзей.
Она хотела пойти к Климу и попросить помощи или хотя бы совета, но на радиостанцию ее не пустили.
— Он вас приглашал? — спросил охранник.
— Нет.
— Ну и идите отсюда.
— Я его знакомая!
— Все вы, поклонницы, знакомые… Не велено пускать!
Ада знала, что ее ждет: чтобы прокормиться, она продаст все вещи, останется в одной рубахе, и Чэнь выгонит ее на улицу.
За стеной слышался смех и бренчание гитары — несмотря на войну, в иностранных концессиях праздновали Рождество.
Ада поднялась: надо идти в «Гавану»! Бэтти наверняка работает — сейчас, когда многие мужчины отправили жен на север, у нее было полно клиентов. Может, Марта разрешит подождать Бэтти в уголке? Лишь бы к людям! Лишь бы не сидеть одной!
Нацепив пальто, Ада выскочила на улицу. Шел снег и тут же таял, едва долетев до земли. Озябшие рикши курили одну папиросу на троих; на мокрых тротуарах расплывались отблески фонарей.
Из подворотни показались две японки: их деревянные сандалии стучали по тротуару, как молотки.
— Эй, девочки! — заорал пьяный матрос в берете. — Пойдем с нами!
Японки захихикали, прикрывая рты ладонями, и убежали.
Чем ближе к Северной Сычуань-роуд, тем гуще была толпа. «Боксерское кафе-буфет», «Хрустальный сад», «Эльдорадо» — из каждой двери доносилась музыка и звон посуды. Пьяные плясали прямо на тротуарах.
«Пир во время чумы, — с ненавистью думала Ада. — Вот придет Чан Кайши и всех вас перережет!»
В «Гаване» яблоку негде было упасть. В углу стояла настоящая елка, пахло хвоей и табаком, а на сцене шло представление: обезьяна в рыжем парике гонялась за клоуном. Публика умирала со смеху.
Ада протолкалась к бару:
— Где Бэтти?
— Она у нас больше не работает, — отозвался бармен. — Какой-то итальянский торгаш влюбился в нее и увез в Неаполь.
Ада сама не знала, зачем она пошла к Марте. Поплакаться на жизнь? В рождественскую ночь?
Она медленно поднялась по лестнице и застыла у раскрытой двери хозяйкиного кабинета.
Марта сидела за конторкой и разбирала счета.
— Ну что стоишь? Заходи, — кивнула она Аде.
Не вставая со стула, Марта потянулась к стеклянном шкафчику и вытащила рюмку и початую бутылку коньяка.
— На, запивай свое горе!
— Откуда вы знаете… — начала Ада, но Марта ее перебила:
— Ты пришла ко мне ночью — глаза на мокром месте, юбка до колен в грязи. С большой радости, что ли?
Ада выпила коньяк, и хозяйка принесла ей платье, туфли и черную бархатную маску.
— Переодевайся и иди вниз. Напейся в хлам: завтра голова начнет трещать — тебе не до горестей будет.
— А маска зачем? — удивилась Ада.
Марта засмеялась:
— Да ты глянь на себя в зеркало! У тебя вся рожа красная.
Ада разделась и натянула на себя вульгарное ярко-алое платье с бантом на бедре.
Марта повязала ей маску и подкрасила губы.
— Ну вот — теперь на человека похожа!
— Налейте мне еще коньяку, — попросила Ада.
Выпив залпом вторую рюмку, она побрела вниз по лестнице.
— Улыбайся! — крикнула ей вслед Марта.
— Что?
— Улыбайся! Мужчины здесь платят не за постель и вино, а за то, что у нас нет проблем, которые им надо решать.
6
Даниэль попросил Фернандо привезти из Сучжоу его аэроплан, и Дона весь день не было в Шанхае. «Авро» разобрали, рассовали по ящикам и отправили в порт.
Когда Фернандо вернулся в город, его ждал сюрприз: оказалось, что Даниэля арестовали. Дон очень сочувствовал своему другу, но при этом он сразу понял, что судьба дала ему шанс самому поиграть в большую политику. Он наведался к Олману и объяснил, что ему надо срочно встретиться с председателем Муниципального Совета.
Тони с изумлением выслушал его.
— Я правильно понял, что Чан Кайши хочет избежать большого кровопролития и готов к переговорам?
Через два часа к дому Большеухого Ду подкатил неприметный таксомотор. Из машины вышли Дон Фернандо, Тони Олман и мистер Стерлинг.
Их провели в гостиную, у входа в которую стояли два пулемета. Комната была обставлена на европейский манер: вот радиоприемник, электрическая лампа и телефон. А вот Ду — существо из другого мира, из другого столетия: высокий, сутулый, с двухдюймовым ногтем на мизинце. Голову Большеухого прикрывала черная шапочка, а на костлявых плечах болтался серый шелковый балахон. Только ботинки у Ду были европейские, привезенные из Италии.
Гости уселись в кресла, слуги принесли чай, и Олман принялся переводить Стерлингу тихую речь Большеухого:
— Главную опасность для нас представляет не Чан Кайши, а коммунисты, которые готовят восстание в Шанхае. Сейчас на северных окраинах окопалось около четырех тысяч вооруженных рабочих, которых называют «красногвардейцами». Но чтобы полностью захватить город, требуется в три раза больше бойцов. У коммунистов есть резервы, но пока этих людей нечем вооружить.
— Коммунисты ждут пароход из Владивостока, который привезет им новую партию контрабандного оружия, — встрял Дон Фернандо. — Мы должны первыми нанести удар по красногвардейцам, иначе они разобьют нас — численный перевес будет на их стороне.
Стерлинг смертельно побледнел.
— У нас есть договоренность с китайским военным комендантом — он не допустит восстания!
— Я бы на вашем месте не особо рассчитывал на него, — отозвался Большеухий. — Губернатор намерен вывести солдат из Шанхая, чтобы сохранить армию; корабли Великих Держав далеко, так что у нас нет иного выхода: мы должны перекупить Чан Кайши и договориться, чтобы он стал нашим союзником в борьбе с коммунистами. Если он вычистит их из армии и пообещает не громить Шанхай, Зеленая банда сама разделается с красногвардейцами. Но для этого моим ребятам нужны пять тысяч винтовок с боеприпасами и пропуска на территорию Международного поселения. Красногвардейцы точно не ждут, что на них могут напасть с стороны иностранных концессий.
— Мне надо посовещаться с коллегами, — упавшим голосом проговорил Стерлинг.
Когда они сели в машину, Олман тяжело вздохнул:
— Если мы вооружим людей Большеухого, они запросто могут присоединится к коммунистам.
— Этого не будет, — заверил его Дон Фернандо. — Коммунисты не станут делить власть в городе с Зеленой бандой и первым делом натравят разъяренную толпу на ее главарей. Ду прекрасно это понимает.
— А если Большеухий сначала расправится с красногвардейцами, а потом с нами? — спросил Стерлинг.
— И этого не будет. Сами подумайте: если Зеленая банда тронет иностранцев, то завтра в гавань войдут корабли Великих Держав, и расстреляют всех к чертовой матери. Кому это надо? Большеухий Ду так же, как и вы, мечтает, чтобы все разрешилось миром.
— Дай-то бог! — нервно усмехнулся Стерлинг. — Ну что ж, надо собирать Муниципальный Совет и принимать решение.
Распрощавшись с Тони и Стерлингом, Дон Фернандо зашел в церковь помолиться за успех предприятия. Он ощущал себя гением дипломатии. Если ему удастся помирить Чан Кайши, Большеухого Ду и иностранцев, Шанхай будет спасен, а у самого Дона появятся надежные связи на самом высоком уровне. Уже никто не посмеет называть его бандитом: он превратится в респектабельного джентльмена, и ему будут рады в лучших домах Шанхая.
«Женюсь! — с восторгом думал Дон Фернандо. — Возьму за себя банкирскую дочку — чтоб и на рояле тренькала и в бассейне ныряла, как рыбка».
Вспомнив о Даниэле, Фернандо поднял глаза на статую Девы Марии.
— Я мог бы попросить за него, но тогда он заменит меня на переговорах, а это нежелательно. Ты меня знаешь: я добрый человек и никому не желаю зла. Сделай, пожалуйста, чтобы Даниэля просто подержали в тюрьме, а потом выпустили!
Но рассчитывать на это не приходилось. Даже если Стерлинг договорится с Чан Кайши и объявит амнистию для всех пойманных шпионов, это случится не скоро, и к тому времени Даниэля уже расстреляют по закону военного времени.
Ему некого было винить, кроме себя. Он должен был сразу отправиться в Муниципальный Совет, а не шляться бог весть где: тогда бы сегодня вечером он сидел не в камере, а в хорошем борделе и праздновал Рождество в кругу нарядных девиц.