Эльвира Барякина - Белый Шанхай

– Я ошибся складом, мне надо туда, где японцы… – произнес он с сильным русским акцентом.

– Какие, к дьяволу, японцы?!

– Они привезли контрабандные пулеметы, «гочкинсы».

– Врешь!

– Не вру! Я хотел купить для себя… Можешь проверить. Пароход «Сакура», стоит у четвертого причала…

Лемуан видел этот пароход сегодня. Люди доложили, что японцы привезли из Нагасаки фарфор и зеркала. Стало быть, конкуренты пожаловали?

– Они завтра будут вывозить пулеметы, – торопливо продолжил парень. – Всем постовым заплачено, чтобы они не задерживали грузовик.

Лемуан узнал развороченную морду.

– А я тебя видел… Ты в «Трех удовольствиях» бывал. Вот что, – сказал он матросам, – отведите его в контору да свяжите как следует, чтоб не сбежал. Сейчас разберемся.

Лемуан отправил людей посмотреть, что творится у четвертого причала. Через два часа они вернулись: «Сакуру» разгрузили прошлой ночью, что за товар – неизвестно, сторож думает, что посуда. За порцию опиума в бумажке он рассказал, что хозяин склада – японец и что завтра посуду отправят в магазин.

Лемуан устал бегать на протезах, и Одноглазый пересадил его в коляску. Сиденье на ней – из алого бархата, а спицы колес закрывали рыцарские щиты с львиными мордами. Поль Мари, француз по крови, любил рыцарство.

Он опять думал и цокал языком. Хорошо бы украсть пулеметы у японцев: одним махом убрать конкурентов и расплатиться с псевдоконсулом. Избитый пленник словно читал его мысли.

– Лемуан, тебе всегда пригодится оружие, – сказал он. – Его заберут со склада в пять утра; кроме шофера и сопровождающего, никого не будет. Их легко можно перехватить по дороге.

Лемуан почесал голову:

– Кто ты такой?

– Феликс Родионов.

– Откуда ты столько знаешь?

– От друзей.

Лемуан поднял руку, и Одноглазый подвез его к пленнику.

– Если в ящиках будет посуда, я разобью ее о твою голову, а потом заставлю жрать осколки. Ты понял меня?

– Я понял. Нужно найти грузовик – и тогда мы перехватим их.

Нашли и грузовик, и все, что требовалось для дела. Без четверти пять люди, выставленные на дорогу, доложили, что к японскому складу подъехал мотор.

Феликс Родионов, переодетый в чистую куртку и штаны, сел в кабину грузовика рядом с шофером-китайцем. В руках у него была монтировка. Лемуан смотрел на него со своей коляски, как хозяин на молодого бойцового петуха.

– Если добудешь пулеметы – награжу.

Феликс скривил разбитые губы, ухмыльнулся, но не стал ничего обещать. Это понравилось Лемуану.

Дозорный с биноклем подал знак с крыши, что мотор выехал с японского склада. Феликс закрыл дверцу, и грузовик помчался на перехват.

– Если он обманет нас или попробует удрать, мы его накажем, – сказал Лемуан Одноглазому. Тот кивнул и отправился следом на мотоцикле. Карман его куртки оттопыривался, будто там лежали миллионы. Но там лежал кольт М1911.

Одноглазому не пришлось применять его. Феликс Родионов сделал, что обещал. Его грузовик ехал впереди японского, на узкой улице перегородил дорогу и встал. Шофер высунулся из окна:

– Сломался, извините.

Оба японца выпрыгнули из кабины – хотели его бить. Одноглазый видел, как Феликс, поигрывая монтировкой, подошел к ним и через две секунды уложил их в грязь. Люди, прятавшиеся в кузове, живо перетащили товар. Японцев взяли с собой. Феликс сказал, что их грузовик надо оставить на дороге, ведущей в провинцию Фуцзянь: пусть думают на тамошнего губернатора.

В ящиках действительно оказались «гочкинсы». Проверили – все исправные, даже боеприпасы имеются. Лемуан вызвал Феликса в контору при складе.

– Я люблю русских женщин, а про мужчин думаю, что они пьяницы и хамы, – сказал он. – Если ты докажешь обратное, я возьму тебя на службу.

Феликс дернул ноздрями:

– Я никому не служу. А сработаться вместе можем.

Это понравилось Лемуану.

– Хорошо.

Он дал русскому денег и по лицу его понял, что тот не ожидал награды. И это понравилось Лемуану. Он хотел расспросить Феликса о его жизни, но тут в контору ворвался пан Лабуда, растрепанный, как после ночи любви.

– Где мои пулеметы, месье? – закричал он голосом, каким бабы ругаются с бабами.

Лемуан был само спокойствие. Он объяснил, что пан консул может забрать свои «гочкинсы» и подавиться ими. А «маринованные огурцы» будут на следующей неделе. Иржи выпучил глаза и затряс кулачками:

– Вы негодяй и вор!

Лемуан подобного отношения не терпел. Он сказал, что пан Лабуда надоел ему хуже клопов. Что он не консул, а дерьмо и за хамство Лемуан лично сдаст его в полицию вместе с его брюхатой бабой. Пусть судья разбирает, откуда у него консульская экзекватура.

Щеки псевдоконсула стали белыми, как рыбье брюхо.

– Здесь же посторонние! – сказал он, показав на Феликса Родионова.

– А мне дела нет! – рявкнул Поль Мари.

Застегнув пальто не на ту пуговицу, Лабуда пошел к двери:

– Это вам даром не пройдет!

– Сейчас утоплюсь от ужаса!

Лемуан еще долго чертыхался и негодовал, потом велел Феликсу катиться к чертовой матери и прийти завтра. Или вообще провалиться сквозь землю.

У вора есть шанс выйти из тюрьмы, у охранника, что сидит на жалованье, – нет шанса. Пройдет молодая жизнь в тюремных стенах – не воротишь.

Феликс брел, прихрамывая, по корявым улицам. Теребил в кармане полученные от Лемуана деньги. Никому твое геройство и честность не нужны. Будешь честным – будешь как Коллор: одинокий, гордый и подневольный. Всякая мразь, вроде Хью Уайера, в любой момент отправит тебя в Гонконг или еще куда подальше.

Будешь наглым и изворотливым – за одну ночь заработаешь тридцать долларов. А то бери выше: этот пан Лабуда на корабле был тише воды ниже травы. А гляди, как устроился: фальшивое консульство организовал, теперь пальто с тюленьим воротником носит.

Умберто однажды сказал:

– Сестренка мне пишет: «Ты в полиции служишь, ты такой смелый!» Ни черта! Не бояться смерти очень просто, а вот как не бояться жизни? Каждый день думаешь: «Вдруг уволят? Вдруг завтра Уайер вызовет к себе и наорет?» Смешно, да? А ты, Феликс, чего боишься?

– Что я не смогу.

Умберто, дурак, свел все на женщин:

– Тебе рано еще такого бояться.

Феликс не стал объяснять, что его до стылого ужаса пугает бессилие. Он поставил себя так, что другие люди решают, чем ему заниматься и сколько получать денег. Лемуан и Иржи небось никогда не сомневались: «А выйдет ли у меня?» Брали и делали.

Чем они лучше Феликса? Тем, что они пойдут сейчас заниматься своими делами, а Феликс пойдет охранять каторжников.

Он остановился посреди улицы. Не возьмешь судьбу в свои руки, не отважишься – будешь вечно сидеть в тюрьме и копить то на мотоциклетные очки, то еще на какую-нибудь дрянь.

Феликс развернулся и побежал в сторону участка. Вошел, поднялся по лестнице и, не слушая воплей секретаря, ввалился в кабинет к Хью Уайеру:

– У меня есть срочная информация. Консул Чехословакии является самозванцем.

В Берлине американский доллар стоил 4,2 триллиона немецких марок.

В Кантоне доктор Сунь Ятсен провозгласил три главных принципа своей политики: национализм, народовластие и народное благосостояние. Молодежь бурно ему рукоплескала.

В Шанхае Тамара Олман ждала Нину Васильевну Купину. Она приходила к ней, садилась в кресло и гладила свой живот – естественным и привычным, как дыхание, жестом. Смеялась над собой:

– Я пирожок с начинкой. Я фаршированная женщина.

Нина Васильевна обо всем забывала, все просыпала. Как знакомо! Во время беременности Тамара тоже уставала от того, что цветы ставила в вазу.

Бесконечные разговоры, чаи.

– Мне помогают, я делами вообще не занимаюсь, – говорила Нина Васильевна, отрезая от булки маковую верхушку (больше все равно не съесть). – А скольким женщинам никто не поможет? Беременная, не беременная – марш в поле работать. Ведь это ужас – в таком состоянии и за скотиной ходить, и белье стирать, и в огороде возиться. Как человечество не вымерло – непонятно.

Тамаре хотелось в магазины – выбирать приданое для младенца.

– Я поеду на Ятс-роуд, – сказала она Тони.

Он в ужас пришел: