— Ты о ком? — обалдел Крутов, не ожидавший от бывшей одноклассницы такой экспрессии.
— Была у нас тут одна нимфоманка на практике. Где-то раздобыла вторые ключи от «опеля» и каталась по городу после работы — такое у нее развлечение было. У тебя ко мне все?
— Нет, не все. — Василий помолчал. — Я слышал, Крашенинников продал акции?
— Продал. — Галка ощутила прилив адреналина.
— С каких это пирогов?
— А разве ты не в курсе? — самым невинным тоном поинтересовалась Бочарникова.
— Был бы в курсе, не звонил бы, — огрызнулся Василий.
Галка провела кончиком языка, острого как жало, по губам:
— Об этом не по телефону.
— Не по телефону так не по телефону, — без особого желания уступил Крутов. — Где встречаемся?
Встреча была назначена, и собеседники простились, причем каждый считал, что ему повезло.
— Квартира Крутовых? — На площадке перед дверью маячила крепкая тетеха в сарафане, со шлейкой от почтальонской сумки на шее.
Множественное число было явным преувеличением, но чертовски льстило мужскому эго.
— Крутовых.
— Распишитесь, — строго велела тетеха и сунула клиенту сразу три вещи: ручку, квиток для подписи и конверт.
Помедлив с выбором, Крутов осторожно вынул из руки почтальонши ручку с квитком, поставил невразумительную закорючку и забрал явно страдающий анорексией конверт.
Захлопнув за посетительницей дверь, Василий разорвал бумагу и осекся — в конверте ничего не оказалось. Совсем.
Несмотря на явное отсутствие вложения, Крутов перевернул пакет и встряхнул на всякий случай — вдруг что-нибудь да выпадет. Однако сколько Крутов ни домогался, ничего не выпало.
Лицевая сторона конверта не внесла ни малейшей ясности: обратный адрес был смазан, как и печать, и навевал смутную тревогу. Что-то такое Василий уже слышал или видел. Где? В связи с чем?
На всякий случай Крутов прихватил конверт с собой в офис, решив посоветоваться с Леночкой.
— Как думаешь, что все это означает? — поинтересовался он у помощницы, изложив сюжетец с письмом-пустышкой.
— По моему скромному мнению, похоже на рейдерскую атаку.
— Точно-точно, — некстати обрадовался Крутов, — вот что это мне напомнило.
— Василь Василич, посмотрите, что вокруг делается. Предприятия уже все легли под москвичей. «Бланк-информ» пройдет процедуру банкротства и сделает то же самое.
Почти не слушая помощницу, Крутов высказал мучившую мысль:
— Как думаешь, стоит продать акции?
— Только если оформить сделку задним числом.
— Интересно, а почему ты раньше молчала? — В голосе Крутова прозвучала обида.
— Между прочим, вас не было.
Крутов поморщился:
— Так меня не было только две недели. А раньше-то я тут был.
Леночка фыркнула:
— А раньше вы отсутствовали присутствуя.
Крутов совсем не страшно сдвинул брови:
— Я уже начал переговоры о продаже.
Леночка похлопала ресничками:
— С кем?
— Боюсь сглазить, — уклонился от ответа Крутов.
Не Давос, конечно, но встреча была стратегической.
Разговор вертелся вокруг перспектив «Ведомостей». Мрачные картины сокращений и снижения тиражей, удорожания себестоимости и потери рынка Галка обошла стороной, упирала в основном на любовь к газете и желание потрудиться на ее процветание. В результате Крутов уже не сомневался, что дела в «Бланк-информ» идут из рук вон.
С этого момента Бочарникова как никогда была близка к своей мечте раздавить Дворяниновича как мокрицу. И как только Лера жила с ним — уму непостижимо. Рыжий, конопатый, мерзкий. Брр.
Состояние Галины можно было сравнить с состоянием олимпийского чемпиона (в конце концов, у каждого свои победы) — восторженное с креном в эйфорию.
Крен был настолько сильным, что Галина совершенно забыла про Валерию и испытала мимолетный укол совести, когда на мобильнике высветился квартирный номер Ковалевых.
— Аюшки?
— Наконец-то, — в ухе у Галины раздался душераздирающий вздох, — до тебя невозможно дозвониться. У тебя что, конференц-связь сегодня?
— Почти. — Галина вела машину и с опаской высматривала на дороге униформный костюмчик гибэдэдэшника.
— Галь, как дела?
— Лучше не бывает. Крутов спекся. Когда я сказала, что получила заказное письмо, а в письме — чистый листок, он под страшным секретом сообщил, что получил вообще пустой конверт. Он же не вчера родился, знаком с признаками рейдерской атаки.
Гибэдэдэшник вынырнул как черт из табакерки.
— Блин! Говори, чего хотела, только быстро! — выкрикнула Галина в трубку.
— У меня опухоль головного мозга, — услышала Бочарникова бесцветный голос подруги и нажала одновременно на обе педали — газа и тормоза.
Изменение в реестр держателей акций было внесено с завидной оперативностью, выписаны новые бумаги, в которых скромно значилось имя владелицы — Валерия Константиновна Ковалева.
С тяжелым сердцем Лера передала Галине пакет документов:
— Считай это последней волей умирающего.
— Не говори ерунды.
Файл с документами исчез в известной своей выносливостью сумке Бочарниковой, и Лера испытала облегчение.
Теперь она могла полностью сосредоточиться на том, что у нее внутри.
— Лер, послушай, надо обследоваться, может, все не так страшно.
Они сидели в Галкиной трехкомнатной квартире, где были обжиты только кухня и спальня, и Галина с тревогой и болью рассматривала подругу: тени под лихорадочно блестевшими глазами, бледная, похудевшая, подурневшая, опрокинутая.
— Галь, мне страшно. Ты не представляешь, как мне страшно, — прошептала Валерия. Губы кривились, голос обрывался, как в приемнике, который ловит слабый сигнал.
— Выпьешь чего-нибудь?
— Нет. — От отвращения Лера вся передернулась.
— Ну подожди расклеиваться, Лер, ты еще ничего не знаешь наверняка. Это только твои домыслы. Не накручивай заранее. Так можно заболеть, будучи совершенно здоровым человеком.
— Ты помнишь, как у твоей мамы было?
— Конечно, — Галка тяжело опустилась рядом с Лерой, — конечно, помню.
— У меня те же симптомы.
— Голова болит, кружится и в глазах темнеет?
— Да, — прошептала Лера, давясь слезами. Галка прижала к себе подругу, и обе заплакали.
— Девочка моя, надо бороться. — Галина была слишком деятельным человеком, чтобы горевать.
— Хорошо. — Лере сейчас, как никогда, нужен был оптимизм подруги.
— У меня остались телефоны маминого врача-онколога. Профессор Батурин — прекрасный человек. Я договорюсь, он тебя возьмет к себе в отделение.
— Хорошо, — размазывая слезы по щекам, потрясла головой Лера.
— Ты еще не написала заявление на увольнение?
— Нет.
— Вот и отлично. И замечательно. Пусть Дворник оплачивает хотя бы больничные тебе.
— Ага, — поддакнула Лера. Мысли ее были далеко, с Крутовым.
Господи, что тебе стоит? Четыре года. Только четыре года — и она будет готова.
На заседании коллегии администрации присутствовало только физическое тело Крутова. Душа и мысли оставались на втором уровне скромного холостяцкого жилища, где беспокойно металась на подушках и сбивала простыни любимая женщина.
Игнатьевна сейчас, наверное, печет тонкие блинчики, мечтательно думал Василий, и взгляд его окончательно замаслился. Хотя блинчики находились под строжайшим запретом, как пагубно влияющие на работу пищеварения и вообще, Игнатьевна с завидным постоянством нарушала запрет.
Отвлекая от благостных мыслей, Крашенинников сопел в соседнем кресле, в которое с трудом втиснулся, шуршал бумажками, вертелся и толкался локтем.
— Перерыв до четырнадцати тридцати, — объявил почтенному собранию секретарь.
— Давай скорей, все разметут сейчас, останется один салат оливье, — шепнул Борисович, стартуя из кресла.
Действительно. Сильные мира сего ходко потрусили в буфет, мало чем отличаясь от оголодавших великовозрастных оболтусов в летнем лагере: похоже, в детстве вместо БЦЖ им привили привычку работать локтями.
Борисович, пыхтя, теснил конкурентов пузом.
Погруженный в воспоминания, от которых ускорялся пульс, Крутов сложил в кейс пресс-релиз, увесистую пачку сопутствующей макулатуры и блокнот, в котором накалякал несколько рожиц. Если он и испытывал голод, то совершенно другого рода.