Вечер того дня я провёл в прострации. Воткнув пальцы ног в ворс ковра, а в руку – кружку с какао, я провёл в кресле больше часа, даже не включив телевизор. Кожей я чувствовал уют, носом – приятный дым из кружки, ушами – негромкое пение жены из ванной. Я никак не мог выбросить из головы то письмо. Четыре года. Он ждал четыре года, чтобы просто ощутить её тепло! Чтобы просто дотронуться рукой, показать, насколько он живой, показать, как сильно он её желает, окунуться в неё, как в водоём. Что мне тогда помешало пойти в ванную и окунуться в одежде в мыльную воду, и зацеловать хохочущую жену, и, расплескав воду на полу, не вспоминать, забыть о ней на много-много часов, потерянных по крупицам наших сухих жизней?

Это вопрос был третьим, начавший тогда терзать мой разум.

Заглотив в минуту кружку какао, и в пятнадцать минут ужин, я лёг спать с набитым животом и так проворочался с бока на бок до утра, так и не узнав, что такого страшного было в этой мыльной воде.



– А я говорю, что не стоит лезть целоваться с девушкой на первых свиданиях, – нависал над столом парень с белой рубашкой в линейку, и его галстук качался над кружкой с кофе секретарши, – его намерения итак понятны. Никто не станет девушку танцевать, если она просто интересна, как личность.

– Ты абсолютно не понимаешь женский характер, – отзывалась секретарша, метая грозные от кофе взгляды. – Думаешь, у женщин не бывает друзей? Да, ты знаешь, сколько я видела геев на той неделе? А женатых мужчин? А родственников?

– Нет, нет, нет, ты переводишь тему, – оборонялся парень, – мы начали говорить о моём брате, который клеится к очередной девчонке. Я-то знаю своего брата, и что ему нужно!

– А вдруг у него ранимая романтическая душа, которую он тебе никогда не показывал? – сцепила руки в замок, и повернула голову на бок секретарша.

– Ага, в тайне от меня коллекционирует бабочек и занимается балетом. Я уже помочь хочу. Говорю, пока девчонка тебя оценивает, пока она не влюбилась, не лезь с поцелуями. Тонкая ниточка слюней между зубов, запах волнения изо рта, желтизна зубов перестают замечаться, когда она наденет розовые очки.

Сидевшая рядом со мной женщина, неодобрительно сжав губы, покачала головой.

– Боже мой, какие глупости ты говоришь! – воскликнула секретарша, так напугав линейно-рубашечного, что он всё-таки макнул галстук в кружку, когда отстранялся. – Послушай, у меня есть подруга, которая спала с наркоманом, пока у него гнили ноги от «крокодила», только из-за его красивых глаз. Думаешь, если бы ты не стал выдирать волосы из носа, твоя за тебя бы не вышла?

Галстук призадумался.

Сидевшая рядом со мной женщина, подняв брови, взглянула на говоривших, и вновь покачала головой.

– Девушкам нужны интересные! Творческие, цельные личности! Люди, с которыми интересно, – так напористо говорила секретарша, что я призадумался о влиянии кофе на её эмоциональное состояние. Когда начальник просит чашечку для себя или для партнёров, клиентов или гостей, она всегда готовит кружку и себе тоже.

– Знаю я таких, – недобро отзывался парень. – Мне нужен творческий, эмоциональный, понимающий и сильный парень. Расскажи такой, что бьёшься головой об стену в процессе написания стихов, и стираешь кулаки о стену. Расскажи ей, что видишь в её глазах страх, который готов выбить хуком справа, и она мигом изменит свои взгляды.

– Вечно ты драматизируешь!

Каждый день я слышал что-то подобное. Споры, рассуждения, ругань, будто людям больше нечем было заняться. Впрочем, я не виню их. Они всего лишь люди, жующие и заблуждающиеся, как и все мы. Мы не можем протянуть тысячи рук к тому, что нам хочется. И тысячи рук, желая, не потянутся к нам. Нам успеть, хотя бы, обсудить все интересующие нас вещи, не об изменениях речь. Человек лишь дешёвый инструмент с китайского рынка, который могут взять попользоваться в аренду, но никогда не покупают, как старую собаку из питомника. Хотя, по большому счёту, это и не важно. Важно лишь видеть другие печальные глаза из клетки напротив.