— Мама, мы можем поговорить об этом наедине? — Спросил Пенн.
— Нам больше нечего сказать друг другу, — решительно заявила она. Похоже, она поняла, что ничего не добьется с ним. Вероятно, они спорили на эту тему ни один раз. Проигрышная ситуация в самом лучшем виде. — И тебе тоже. — Она ткнула в меня пальцем. — Ты нарушила условия контракта.
— Что? — Ахнула я.
— Ты спала с моим сыном!
— Мама, ты же знаешь, что это не имеет никакого отношения к работе Натали, — прямо заявил Пенн. — Ты расстроена только из-за меня. Давай поговорим об этом спокойно и разумно.
— В тебе больше нет ничего разумного, Пенн. Ты не мой сотрудник, но она нанятый персонал. Так что держись от нее подальше.
— Уверяю вас, что я выполнила всю работу по контракту. Я все время жила здесь. Я присутствовала на всех посещениях дизайнеров и подрядчиков. Я уложилась в срок. Декоратор должен быть здесь через несколько часов, чтобы обсудить окончательные планы веранды. Вам может не нравиться, что я была с Пенном, но свою работу я выполнила.
Мэр прищурилась, проницательно оглядывая меня.
— Собирай свои вещички и убирайся из моего дома.
— Но…
— Ты уволена, — решительно заявила она.
— Мама, зачем так? — Разозлившись, спросил Пенн.
Она не сводила с меня глаз.
— Сию минуту.
Я сглотнула, с трудом сдерживая слезы. Уволена. Меня... уволили. О боже мой. О боже мой. О боже мой. Я не знала, что делать, что думать. Я только и могла стоять и смотреть с ужасом на мэра, пока ее слова снова и снова крутились у меня в голове.
— Ты не получишь от меня никаких рекомендаций. Кроме того, я свяжусь с агентством и попрошу, чтобы тебя удалили из базы. Уверена, что другие хотели бы узнать, какого человека они нанимают.
При этих словах у меня на глаза навернулись слезы. Резкие, ужасные слова. Не просто лишить меня этой работы. Отрезать от... перспективы работы.
— Ты не должна так поступать, — сказал Пенн. — У Натали еще осталось несколько дней до завершения контракта.
— Разве ты недостаточно уже сделал? — сказала его мать с холодными, яростными глазами.
Я не стала дожидаться его ответа. Я ничего не могла поделать. Спорить было бессмысленно, поскольку и так ясно, что мэр приняла решение. Она не стала бы таким успешным адвокатом, судьей и политиком, если бы меняла свои решения. Все было кончено. Меня уволили. Теперь оставалось только собрать вещи и уехать.
Я повернулась и почти бегом бросилась в хозяйскую спальню.
Повышенные голоса доносились из коридора, но я не могла точно услышать, о чем они спорили. Я решила, что это не очень красиво. Что они часто ссорились, хотя и были сливками общества, как крем на торте.
Кстати о креме…
Мне нужно было кое-что купить.
Замороженный крем способен исправить все. Целая туба замороженного крема.
Я проглотила слезы при этой мысли и выхватила оба чемодана из шкафа. Открыла и положила на кровать, принявшись яростно укладывать свои жалкие пожитки.
Я даже не стала тратить время на то, чтобы все вещи уложить правильно, как привыкла. Просто побросала их, надеясь, что как-нибудь смогу закрыть чемодан.
Уволена.
Меня уволили.
У меня дрожали руки, когда я вытащила туфли и бросила их в сумку. А потом я уже не могла сдерживать слезы. Черт, я не хотела показаться таким слабаком. Плакать из-за потерянной работы. Но, боже, это была работа, которая мне очень нравилась, и я хорошо с ней справлялась. И она давала мне возможность писать, когда я хотела, а также путешествовать. Эта работа помогла мне выбраться из Чарльстона и оторваться от семьи. Это была идеальная работа, которую я так хотела и так ждала, чтобы писать.
Теперь ее не будет.
И я почувствовала, как что-то оборвалось у меня внутри.
Внезапно я оказалась на коленях перед кроватью, чемоданы были разложены передо мной. Слезы рекой катились по щекам. Рыдания сотрясали все тело. Руки вцепились в пододеяльник.
Мне хотелось закричать, кричать и кричать. Но я не могла этого себе позволить, мэр все еще была в коридоре. Я не доставлю ей такого удовольствия.
Конец света еще не наступил. Это я точно знала. Я рационально понимала, что могу решить, что мне делать дальше. Но будущее казалось таким мрачным. Я только что упала с обрыва на краю мира, и меня несло вниз по спирали. Ужас был не в приземлении, а в свободном падении. В том, что я не знала, где приземлюсь в конечном результате.
И прямо сейчас я кувыркалась и конца этому не было видно.
Внезапно я почувствовала, как кто-то обхватил меня за талию, и тихий голос произнес на ухо:
— Шшшш.
Он заключил меня в объятия и крепко прижал к себе, а слезы продолжали литься. Он целовал мои волосы и гладил меня по спине, покачивая взад-вперед.
— Все будет хорошо, — успокаивающе бормотал он.
— Ты не... знаешь этого, — сказала я сквозь всхлипывания.
— Знаю. Я знаю, что так и будет. Все будет хорошо.
— Я ... потеряла работу. Я потеряла... все.
Он снова поцеловал меня в волосы.
— Я знаю. Мне так жаль, Нат.
— Мне даже... некуда податься.
— Ты можешь остаться со мной, — спокойно сказал он.
— А твоя мама не будет... злиться? — Спросила я, пытаясь вдохнуть полной грудью, так как почувствовала, что начинаю задыхаться.
— Мне наплевать, что она будет или не будет. — Он отстранился, чтобы заглянуть в мое красное, опухшее лицо. Вытер мои слезы и поцеловал меня в губы. — Я хочу, чтобы ты вернулась ко мне. Мы сможем все решить вместе.
IV. НЕКОТОРЫЕ ВЕЩИ ЛУЧШЕ ОСТАВИТЬ НЕВЫСКАЗАННЫМИ
34. Натали
У меня было два чемодана с моим именем.
Именем, которое теперь ничего не значило.
Абсолютно ничего.
За эти годы оно имело определенное значение — дочь военного, пловчиха, завоевывающая призы, звездная студентка университета, наблюдатель за элитными домами, теперь мое имя не имело никакой ценности. Потому что мне пришлось снять не только все предыдущие звания, но и это тоже. Поскольку мое имя жестоко сорвали. Оставив меня голой, не стесняясь дав понять, кем я вообще была.
Единственное звание, которое я хотела себе оставить — писатель и известный автор был для меня такой далекой мечтой, что напоминал мираж. А мираж ведь что-то совсем не настоящее. Просто мечта глупой девчонки, которая уцепилась за нее, чтобы уцелеть, когда все вокруг рушилось. И даже сейчас, стоя голой, надеясь все же укрыться своим званием писатель, как плащом, мне казалось это неправдоподобно.
Я ввалилась в квартиру Пенна в Верхнем Ист-Сайде, толкая перед собой один из чемоданов. Он нес другой, держа Тотла за поводок. По дороге к нему домой мы почти не разговаривали. Он включил музыку одного из своих плейлистов на телефоне, я находилась в задумчивости, глядя в окно.
Слезы высохли. Головокружительное чувство давящей тревоги осталось. И что-то еще сжимало горло и удерживало меня на расстоянии.
Я бросила чемодан в гостиной, сняла куртку и упала лицом вниз на диван.
— Моя жизнь кончена.
Металлические маркеры на ошейнике Тотла звякнули, когда он бросился через комнату и прыгнул мне на спину. Потом подполз ближе и лизнул меня в лицо.
— Да, да, знаю. Я буду любить тебя. — Я прижимала его к себе, пока он не плюхнулся на диван и не начал пыхтеть.
Пенн стоял, положив руки на спинку стула.
— Твоя жизнь не кончена.
— А ощущается, что именно так.
— Мы можем все исправить.
— Мы? — Спросила я, изогнув брови. Я отпустила Тотла и села. — Невозможно уже исправить, Пенн. Все кончено. У меня нет работы. Мне негде жить. У меня ничего нет.
— Мы можем попытаться уговорить мою мать изменить решение.
Я фыркнула.
— Твоя мать никогда не изменит свое решение по поводу меня.
— Ну, может не по поводу твоей работы, но мы могли бы попросить ее не звонить в агентство. Тогда они тебе смогут предложить другую работу в другом месте, — с надеждой сказал он.
Для реалиста Пенн был настроен невероятно оптимистично.
— Скорее всего она уже позвонила. Все кончено. — Во мне кипела ярость. — Все, над чем я трудилась последние полтора года, просто исчезло. Пуф!
— Я знаю. Извини. Я не ожидал, что такое может случиться.
— Конечно, не ожидал. Почему твоя мать вообще приехала в летний коттедж?
Он нахмурился, будто этот вопрос не приходил ему в голову. Ярость отразилась на его лице, а затем исчезла.