— Чего хотел тот парень, который утром приходил?
— А... этот... Я слышал, как вы мило общались за дверью, — сказал он так, словно пережил самое худшее предательство в жизни. — Этот урод снова втирал мне про то, какое я убогое ничтожество.
— В смысле? Почему?
— В начале года я готовил новый альбом. Написал пару песен, решил показать ему и ребятам из группы. Не понравилась ни одна песня. Никому из них, кроме Сэма. Он наша бас-гитара и клавишные. Они сказали, что я скатился, и это не похоже на то, что мы создавали на протяжении пяти лет.
Ричард выругался с вульгарным пренебрежением и зло хмыкнул.
— Я был не согласен, конечно. Я никогда не выходил за рамки, будь то альтернатива или гранж. Эти песни были отличные, мать их! Но на носу был юбилей, группа меня не поддержала... и Энни тоже. Мы поссорились, и я ушёл. Официально я не покидал группы, просто попал в своего рода загул. И в тот день... я напился в хлам, пришёл к нам в офис и...
Он замотал головой, выдохнул и отвернулся, чтобы Дэни не увидела его лица. Она уже знала, насколько он мог измениться, стоит ему выйти из себя. Даже сейчас, пока он говорил, от него веяло жуткой властностью и холодной силой самолюбия. Великие люди думают, что знают себе цену. Дэни чуть не высказала эту мысль вслух.
— Теперь он пришёл за тем, чтобы сказать мне — я больше не буду выступать.
Он снова взглянул на неё, с неясно откуда взявшейся тоской в прозрачных глазах. И этот пронзительный взгляд приковал Дэни к месту и не позволял пошевелиться или что-либо сказать.
— Предложил мне стать соавтором! Соавтором, блять, ты можешь себе представить?! Я написал два альбома, я создал им карьеру, а они меня вышвыривают... Неблагодарные сволочи. Я думал, что Сэм им возразит, но, видимо, он тоже...
— Может быть, просто нужно дать им понять, что ты скоро поправишься? — Дэни неопределенно пожала плечами. — Скажи, что тебе нужно время.
— У меня его нет. Им нужен сет-лист, а значит, не меньше семи новых песен, через две недели. Это будет юбилейное выступление в клубе, где планируется собрать полторы тысячи человек...
Он произнёс это с таким воодушевлением, словно там они готовились созерцать явление Христа народу. Дэни едва сдержала улыбку и сосредоточилась.
— Полторы тысячи человек могли бы смотреть на меня, как раньше. Но если я выйду к ним... таким... Я боюсь, они увидят меня и уберут, испугавшись.
— Ты себе льстишь, не настолько ты страшный.
— Это не смешно! — рявкнул он. — Я должен либо сдаться, либо... каким-то чудом написать несколько новых песен и исполнить их перед той толпой. А я даже на улицу сейчас выйти не могу! Блять... Не верю до сих пор, что это случилось из-за того, что я нажрался!
Дэни тактично промолчала, глядя на его лежащие поверх покрывала руки. Такие длинные пальцы, просто неприлично тонкие и длинные! Девушка представила, как эти пальцы перебирают гитарные струны или скользят по клавишам рояля. Наверное, это привлекательное зрелище. Если бы они ещё не были перебинтованы, а кожа на них не покрылась бы шрамами и толстой тёмной коркой...
— А зачем ты сам себя поджёг? Даже если был пьян. Неужели ты настолько не соображал?
— Я и не помню, как делал это, — ответил он мрачно, подумав полминуты. — Я пришёл туда, разбил мебель, порвал бумаги, сломал компьютер. Выпил виски, кажется. Потом помню, как всё заполыхало. Перед глазами до сил пор горит тот багрового цвета ковёр. Я как будто шёл по нему и ничего не чувствовал...
— Ты поджёг ковёр?
— Да, наверное... Не помню.
— Чем ты поджигал его?
— Я же сказал, что не помню! — резко выкрикнул он, и его голос сорвался до хрипа. — Отстань от меня со своими вопросами! У меня голова раскалывается.
Дэни сдержанно выслушала ещё не одно его проклятье в её сторону, пока не поставила капельницу и не ушла из комнаты.
В тот вечер хозяйка вернулась раньше, но предупредила, что на следующей неделе ей придётся задержаться на пару часов, каждый день. Дэни уверила её, что это не окажется проблемой, она-то помнила, что оплата почасовая.
***
Три последующих дня пролетели незаметно, во всяком случае, для Дэни. Иных разговоров про музыку или группу Ричарда не было. Гости к нему тоже больше не наведывались. Зато для Дэни эти дни стали вполне познавательными в одном конкретном плане: она узнала Ричарда Филча с разных сторон. И каждая из них по своему повлияла на мнение об этом удивительно талантливом, но странном человеке.
Иногда она слышала, как он разговаривал с кем-то из своих знакомых по телефону, и её обескураживало его отношение к разговору, собеседнику, и сама его манера общения. Он никогда не здоровался, не прощался, но всегда переводил тему исключительно в то русло, какое было поставлено им. Он эгоистично требовал, мог прикринуть и поставить на место. В такие моменты Дэни думала — а был ли он таким всегда, или это лишь результат его травмы?
С ней же самой он держался холодно, и порой казался безразличным ко всему, что бы она ни делала. Единственное, что, как казалось ей самой, приводило его энтузиазм к пику, это процесс принятия ванны. Ему всё ещё было сложно справляться с этим самому, поэтому она раздевала его и помогала с нанесением медицинского крема. Ричард ни разу не коснулся её так, чтобы вызвать омерзение, или застать её врасплох. Но его взгляды были странными, пронизывающими до мозга костей. И Дэни не могла избавиться от ощущения, что он пытался вызвать в ней иные противоречивые чувства. Она старалась просто не обращать на это внимание.
Как оказалось, ему понравилось смущать её своими взглядами. И так, как она была единственной, кто мог спокойно смотреть на него, отыгрывался на ней: следил, как она готовит, убирает или меняет ему бинты. Порой их молчание было обоюдным, но Дэни хотелось, чтобы он просто перестал глазеть на неё вот так. Ей не нравилась собственная реакция на его взгляды; словно она прислуживала молчаливому, загадочному призраку, ожидавшему, когда его жертва отойдёт к нему, в Мир Иной.
При более близком знакомстве Дэни отметила, насколько был переменчив его характер: его настроение нельзя было предугадать. Он мог часами сидеть на постели и смотреть в одну точку, мог слушать музыку и не замечать ничего вокруг себя, или вдруг мог в очередной раз пошутить так, что Дэни не могла припомнить: а веселил ли её когда-нибудь так кто-то из её окружения?
Ближе к вечеру пятого дня Дэни поднималась на второй этаж, но остановилась, услышав громкие, тяжёлые стоны, доносившиеся из «палаты» Ричарда. Она подумала, что ему в очередной раз стало дурно, и поспешила оказаться рядом, однако, в комнату так и не вошла. Стоило ей мельком взглянуть на то, чем он там занимался, она отскочила к стене, подальше от приоткрытой двери. Конечно, мельком увиденное зрелище так и стояло у неё перед глазами: она ни разу в жизни не видела, как парни мастурбируют.
Уверяя себя, что это его личное, интимное дело, она решила забыть всё и никогда больше не думать об этом. Вообще, это было унизительно, по её мнению, парня просто стоило пожалеть: сейчас его потребности вряд ли решится исполнить самая изысканная проститутка Бристоля.
За два часа до возвращения его матери домой, Дэни услышала, как он запел. Мисс Филч, видимо, решила, что он уже был достаточно здоров, поэтому за день до этого вернула сыну ноутбук и гитару. Дэни уже готова была потревожить его, но не смогла. Она осталась стоять на пороге комнаты, пока Ричард сидел на койке и играл. Это была печальная песня [2], долгая и тяжёлая, и его голос... О, его голос звучал, несмотря на горькие слова, как бальзам для души, как сладкий мёд, и Дэни посмела слушать его, закрыв глаза.
Когда песня прервалась, девушка очнулась и встретилась с холодным взглядом голубых глаз; на изуродованном лице его была маска мрачного спокойствия, сменившаяся очень быстро пугающей бесстрастностью:
— Ты снова за мной подглядывала? Берегись. Иначе твои маленькие, невинные визиты ко мне закончатся чьими-то слезами.
Впервые за всё время она испугалась его тона. Ей захотелось бежать так далеко, чтобы его голос навсегда перестал звучать в её голове. Дэни просто ушла, чересчур быстро закрыв за собой дверь и покинув второй этаж.