Я знаю, мне нужно было ругаться, кричать, бить тарелки, говорить, что я люблю ее, что она мне нужна и что я умру, если она уйдет. Потом мы занялись бы любовью – и таким образом продлили бы это еще на пару-тройку дней. Но к тому времени у меня внутри что-то перегорело, и я готов был сделать все, только бы это закончилось. Мне нужна была определенность. Пусть даже если эта определенность привяжет к моей шее мешок с песком и бросит меня на дно реки – к тому самому демону, изображением которого она когда-то восхищалась на выставке. Мне не хотелось искать правых и виноватых, потому что каждый из нас был одновременно и прав, и виноват. И еще меньше мне хотелось, чтобы она страдала.
(4)
Граф подошел к картине, обнюхал ее, пошевелив усами, и сел рядом.
– Нравится? – спросил я у него. – Повесим ее над камином?
Кот повернул голову на звук голоса, пару секунд смотрел на меня, словно пытаясь осмыслить мои слова, после чего его вниманием снова завладела картина.
– Не больно ты разговорчивый, – упрекнул я. – Хотя я тебя понимаю, лучше рассматривать картины в молчании. Самые искренние чувства – это чувства, которые не были высказаны вслух.
Большие настенные часы пробили двенадцать. Я подумал о том, что следует поужинать, а потом вспомнил, что должен позвонить отцу и сообщить, что у меня изменился телефонный номер. Будучи в отъезде, по вечерам он звонил не на сотовый, а на домашний. Я присел на подоконник, убрав книгу на полку, поставил перед собой пепельницу, закурил и набрал номер отца.
– Самуэль Мун, – ответили мне на другом конце провода.
– Привет, пап. У меня новый номер. Пожалуйста, запиши.
Отец зашуршал листами блокнота.
– А что случилось со старым? – спросил он.
– Не согласились переводить на другую квартиру. Сказали, что разная инфраструктура, разные компании… что-то вроде того. В общем, пришлось купить новую линию. Завтра позвоню и попрошу, чтобы на старом номере установили автоответчик – он будет переправлять звонки сюда.
– Лентяи и бюрократы, – буркнул отец. – Какая разница, где ты живешь и какая там инфраструктура? За телефонные линии платят одни и те же люди! Диктуй.
Я продиктовал новый номер, и отец записал его.
– Как прошел переезд? – спросил он.
– Утомительно. Уже разложил вещи и никак не могу привыкнуть к тому, что тут так тихо.
– Да, район у тебя теперь превосходный. Только на работу нужно будет вставать на час раньше, а?
Я красноречиво промолчал. Если на свете и было что-то, что я ненавидел всей душой, то этого удостаивались утренние подъемы.
– Как тебе новая квартира? – продолжил отец.
– Квартира прекрасна. Гостиная, спальня, кабинет, еще одна маленькая комната для хлама и приличных размеров балкон. Еще тут есть камин и старинный книжный шкаф. И сожитель .
– Красивая женщина? – высказал отец предположение, которое было вполне в его духе.
– Огромный черный кот, которого зовут Граф. Остался от прежних хозяев. Как Англия?
– Холодно и мокро, уже хочу домой. Ты уже придумал себе костюм для Апрельской ночи?
Я потушил сигарету.
– По правде говоря, не уверен, что пойду на карнавал.
– Даже если и не хочешь, Анна тебя туда затащит. Она умеет тебя уговаривать, упрямая ты башка.
– Папа. – Я сделал паузу. – Мы с Анной расстались.
Отец чиркнул спичкой.
– В каком это смысле? – спросил он.
– В прямом. Мы больше не вместе.
– Вот это новости, Эдуард! И как давно?
– С неделю назад. Ты разве не читаешь газеты?
– Не думаю, что ты настолько известен, что твои романы будут обсуждать в здешних таблоидах . Ну и новости, Эдуард! Ты решил меня расстроить? А я только на днях думал о том, что надо у тебя поинтересоваться – вдруг вы готовите свадьбу, но держите это в секрете?
Я протянул сидевшему рядом со мной Графу руку, и он лизнул мою ладонь шершавым языком.
– Нет, пап.
– Что произошло?
– Мы не сошлись характерами.
– Кто бы спорил! Анне нужно поставить памятник при жизни за то, что она протянула с тобой так долго. – Он помолчал. – Ну, а вообще…. как ты там? В порядке?
Я закурил в очередной раз, и Граф тут же с любопытством обнюхал пачку сигарет.
– Более-менее.
– Ладно. – Отец сделал очередную паузу. – Знаешь, в душе я всегда желал тебе такую же судьбу, как у меня, за исключением беспорядочных связей. Но, похоже, у Вселенной иногда отказывает слух. Посмотри: мне скоро шестьдесят, я был трижды женат, трижды развелся, у меня шестеро детей, слава и куча денег, а я все не угомонюсь.
– Отличные перспективы.
Граф столкнул на пол мою зажигалку, и я наклонился для того, чтобы ее поднять.
– Знаешь, Эд, о чем я подумал? – снова заговорил отец. – Тебе нужно было сделать ей ребенка .
Я поперхнулся сигаретным дымом и закашлялся.
– Ребенка?!
– Все так кричали о том, что она дама строгих правил. Она бы точно вышла за тебя замуж.
– Не хочу вдаваться в подробности, но в наши дни появилось много женских средств контрацепции, и сделать ребенка не так просто, как раньше.
– Понимаю. И все же, согласись, отличная мысль.
– Чудовищная мысль даже для тебя, если ты хочешь знать мое мнение.
– Прекрасная мысль, – уверенным тоном сказал отец. – А пока тебе только и остается, что обсуждать со своими друзьями в баре ее любимые позы и говорить о том, что она была плохой любовницей.
– Твой цинизм порой действует на нервы, – сообщил ему я.
– Не чаще, чем твое занудство . Ладно, Эдуард, тебе давно пора спать. Деньги нужны?
У этой шутки выросла многометровая борода, но она до сих пор смешила и меня, и отца.
– Сотня долларов не помешала бы.
– Надеюсь, ты потратишь ее на женщин. И сделай милость, не сиди дома, поедая себя изнутри. Я знаю, как ты любишь предаваться этому занятию. Лучше сходи куда-нибудь. И не увлекайтесь там с котом, ладно?
– Спокойной ночи.
Глава пятая
Лорена
(1)
– Тут направо, а на следующем повороте – налево, и мы на месте.
– Ах, так это «Северная змея»?
Я в последний раз оглядела макияж, спрятала зеркало в сумочку и посмотрела на Винсента. Он, следуя моим указаниям, повернул направо и медленно поехал по ярко освещенной улице. Быстро тут ездили разве что те водители, которым хотелось расстаться с правами, сбив одного пешехода, а то и парочку: пять минут назад мы пересекли невидимую, существующую только для жителей Треверберга границу и оказались в районе, который считался центром ночной жизни. Тут нельзя было и шагу ступить без того, чтобы наткнуться на какой-нибудь бар или ночной клуб. И, соответственно, тут постоянно шатались пьяные компании. Некоторые напивались до такой степени, что даже не помнили, как их зовут – и уж точно не замечали едущих по дороге машин. Мэр вел личный блог на официальном сайте города, и однажды там появилась запись о ночной жизни. Какой-то умник предложил поставить в этой части города специальные знаки для водителей, и изобразить на них людей, переползающих дорогу: «Осторожно, пьяные пешеходы». Мэр отнесся к предложению с известной долей юмора, но знаков тут, конечно, не поставили. Зато полиция всегда была настороже.
Мы с Винсентом ехали по направлению к центру района: там располагались самые дорогие и элитные клубы. По мере продвижения пьяных пешеходов на улицах становилось все меньше, и все чаще нам попадались элегантно одетые мужчины и женщины, а дешевые автомобили и мотоциклы сменились «ягуарами» и «порше». «Северная змея», клуб, принадлежавший Маре, был одним из самых крупных – и одним из самых закрытых заведений в городе. Для того чтобы попасть внутрь, пройдя двойной фейс-контроль, и окунуться в атмосферу, за которой многие приезжают в Треверберг, нужно было либо лично знать Мару, либо кого-то из ее знакомых. А также иметь в кармане приличную сумму денег и желание с этими деньгами расстаться. Но в клиентах у Мары недостатка не было, потому что все бизнесмены, зарабатывавшие деньги на любителях ночной жизни, заводили близкие знакомства, и, как следствие из этого, имели на девяносто процентов общую клиентуру.