Лина Мур - Без маски

Коул отошёл от нас, пропуская Леса, чтобы он открыл мне дверь машины. Я опустилась и устроилась на пассажирском кресле, друг сел рядом и, не говоря ни слова, отъехал от ресторана.

– Всё хорошо, – соврала я, смотря, как мой попутчик сжимает руль и губы.

– Ко мне, – единственное, что он сказал за весь путь. Я просто кивнула и закрыла глаза.

Когда-нибудь это окончится? Нет. Потому что главный бой ещё впереди. И как бы мне выбраться живой из него? Кто поможет? Никто.

– Красиво, – восхищённо прошептала я, стоя на балконе двадцать пятого этажа в новой квартире Леса. Вдохнула аромат… хотя какой аромат? Выхлопные газы, спёртость и надвигающаяся гроза над Нью-Йорком. Но Центральный парк был превосходен в искусственном освещении, как и весь город.

– Да, я здесь часто сижу, – улыбнулся Лес и показал на небольшой столик с двумя креслами. – Думаю о вечном…

– О, да прекращай, старик, – протянула я.

– Я ощущаю себя сейчас в старшей школе, и меня изгнали из компании крутых ребят, – выдал он свою глубокую мысль, из-за которой я опешила.

– Лес, ты взрослый мужчина. Нет никакой школы, никого университета. Ты хорошо устроился, так наслаждайся жизнью. Я с тобой, а ещё Тео, – напомнила я о брате, а друг горько усмехнулся.

– Знаешь, я весь вечер, пока мы ужинали мою подгорелую курицу, думал, что ты всегда готова поддержать меня, а я тебе ною. Но ты никогда не говорила о той ночи, – на его словах судорожно вздохнула и вернула всё своё внимание на парк.

– А о чём говорить? – Пожала плечами.

– Ты Его ещё любишь, – утвердительно сказал он, на что я зло сжала губы.

– Лив, мне кажется, это никогда не пройдёт. У тебя не пройдёт, потому что ты уже Его простила, ты уже мечтаешь о Нём. И это самое ужасное. Я даже не могу тебе передать, насколько мне Он противен за это всё. Он так просто живёт, ходит на вечеринки, смеётся, трахается с Амандой, – я удивлённо повернулась на него. – Да, я знаю о его новой превосходной жизни. Коул рассказал после того, как я ему позвонил. Это была середина сентября, и я почувствовал себя одиноким. Мы встретились в баре, я спросил о Нём. И Коул нехотя рассказал, что у него всё хорошо, что Он скучает по мне и часто вспоминает. Но ни одного слова о тебе. Он просто забыл, как и тогда. Знаешь, почему никто не узнал, что Он трахнул тебя, лишил девственности? Потому что я нашёл Гранда первым на твоей постели и со спущенными брюками, которые были в запёкшейся крови. Я убрал всё. Ты бы не вытерпела такого унижения. И я надеялся, что Он, когда очнётся, вспомнит. Но нет. Ничего. Так и сейчас. Он разрушил тебя… и забыл. Но я хочу, чтобы ты действительно делала, что говоришь. Жила. А сейчас посмотри на себя. Зачем эти изменения? Зачем испортила свои волосы? Нет, тебе идёт, но Он не вернётся. Зачем ты куришь? Травишь себя? Не делай этого, чтобы досадить Ему. Он не оценит, как обычно бывает. Он просто мудак.

Я стояла в шоке от его слов. Стыд за прошлое накатил с сокрушительной силой, что застонала и зажмурилась. Вот сейчас, стоя на такой высоте, хотелось просто прыгнуть и разбиться. Умереть и больше не мучиться.

– О-о-о, – снова простонала, и ноги дрогнули, а я рухнула на пол.

– Говори, Лив. Теперь твоя очередь, девочка, – Лес обнял меня и поглаживал по спине.

– Я так его люблю, Лес, так его люблю. Больше не страшно называть его имя, больше нет кричащих букв в голове. Только боль. Тупая. Невыносимая. Надоедливая. Я больше не принадлежу себе, я пуста. Как он мог так со мной поступить? Ведь он писал… он обещал любить меня. Он разрушил всё, всю мою душу. И это привычно, это отвратительная грязная смесь, которая во мне не даёт двигаться. Я застыла, умерла в тот день. Я хочу к нему, хочу, чтобы он пришёл и сказал, что рядом. Что он ошибся, что он… он… любит… простил меня. Я обманула его, я предала. Но и он предал меня. Мы квиты, только Гранд… навсегда изменил меня, сломал и… люблю, – жарко говорила я, срываясь на крик, а потом на сиплый одинокий вой.

Вот так горят души в одиночестве. Вот так люди сходят с ума. Вот так я сбросила свою маску. И не стало легче, стало душно внутри. Что крик… одинокий и холодный вырвался из груди и потерялся в прохладной ночи, развеяв мою боль над городом. И он ответил мне раскатом грома и яркой молнией, а затем сильным непрерывающимся ливнем. Мой голос тонул в этой первобытной природе, пытался смыть с меня отчаяние и пустоту внутри. Но принёс лишь усталость.

Лес подхватил меня на руки и донёс до постели, опустив на прохладные простыни, шепча что-то, но я не могла разобрать. Неживая кукла. А он говорил и говорил, гладил меня, целовал в волосы и щёки. Не ощущалось ничего, кроме многострадальной души. Так я и заснула под убаюкивающие ласки Леса, в его руках, в его тепле, которым он щедро делился со мной.

***

– Оливия, ты сегодня спишь, – на мои колени упала папка с анамнезом больного, и я подняла глаза на нейрохирурга Шермана Бэйтса.

– Простите, – промямлила я.

– В четыре часа двадцать минут у меня операция. Останешься? – Доктор достал из кармана халата карамельку и закинул в рот.

– С удовольствием, – улыбнулась я.

– Тогда читай, – усмехнулся он и пошёл по коридору, оставляя меня на четвёртом этаже между палатами интенсивной терапии на холодном полу.

А мне хотелось только домой, к маме. Свернуться рядом с ней калачиком и быть маленькой, как раньше. И не было проблем, не было переживаний. Только веселье и глупости вокруг.

Я открыла папку и углубилась в чтение. На самом деле пряталась тут от самой же себя и от Лайлы, которая пыталась заговорить, за что-то извиниться, передать сообщения от Коула. Ещё мелькнуло имя Гранд, тогда уже сорвалась на бег, и вот я здесь. Не желала слушать. Нет, я была на неё не обижена. Но вот все знают это ощущение отстраненности, когда нет желания тратить свою жизненную энергию ни на что, даже на движения. Но я не могла позволить своему прошлому перечеркнуть возможное будущее здесь и свою карьеру, поэтому взяла себя в руки и завела моторчик в попе, как последний рывок перед выходными, которые нам подарили в этом городе. И они пройдут снова с Лесом: мы напьёмся как два тихих одиночества в клубе, потом отдадим честь и всё содержимое желудка белому другу, а затем будем стонать от похмелья. Но рядом с ним жить было проще и веселее.

– Готова, каракатица? – Спросил Лес, когда я вышла из нашей квартиры на высокой шпильке и в коротком белом платье.

– Что за приветствие, бабуин? – Удивилась я.

– Ты так смешно в них ходишь. Как цапля, – он указал на мои красивые серебристые туфельки.

– Сам ты цапля, я грациозная лань, – обиженно ответила я.

– Ладно, мир животных, садись. Такси не будет ждать вечно, – рассмеялся Лес и открыл мне дверь.

– А ты сегодня мальчик-гей? – Критически осмотрела его обтягивающие голубые джинсы и розовое поло, на что получила болезненный щипок в бок, а нападавший от меня оплеуху.

– Всё, бои без правил давай оставим, – примирительно сказал Лес.

– Эх, а я только встала в стойку, – протянула я и ещё раз пихнула его в плечо.

– Оттачивать свои удары будешь на похотливых уродах, которые будут тебе лезть под юбку. Я на сегодня нянькой не нанимался. У меня в планах великий трах, – высокопарно заявил он.

Шофер такси фыркнул, а я рассмеялась.

– Куда едем-то? – Спросила я, осматривая окрестности.

– «Pacha клуб», там у моего знакомого вип-столик. Как раз познакомлю с сыном босса, отличный парень. Ему двадцать четыре года, высокий, любит себя, растрачивает свою жизнь на тела и не курит, только бухает. То есть я три года назад, но я был помягче, чем он. Этот напористый, и если приметил кого-то, то лучше сдаться, – ответил будничным тоном Лес.

– Это предложение его трахнуть тихо и мирно, без сопротивления с его стороны? – Усмехнулась я.

– Ну, это всё от тебя зависит. Хотя, не сломай ему член, если всё-таки решишься, – Лес получил от меня новую оплеуху, но заржал на весь салон, а я просто ждала, когда его смешинки отпустят.

Мы остановились не у входа, а немного поодаль, туда было просто не пробиться машине. Расплатившись, Лес подал мне руку, и я ухватилась за неё, на ходу опуская платье, готовое вот-вот показать всем мои белые стринги.

У клуба было огромное количество людей, и он не отличался практически ничем от других, только местоположением. Лес уверенно провёл меня ко второму входу и назвал фамилию. На нас надели белые браслетики, и мы вошли в пространство, которое тут же сорвало весь мой слух басами.