Чувства, которые Кирстен подавляла в себе долгие годы, чтобы просто выжить, вырвались наружу за эти последние две недели. И у нее больше не было желания загонять их обратно. Свершилось наконец то, чего она так долго ждала, — настало время действовать. Она подошла к платяному шкафу и открыла его.
Толстая коричневая папка лежала на своем обычном месте — на верхней полке среди коробок с обувью. Кирстен чувствовала себя на удивление спокойно, сдувая с папки пыль и усаживаясь с ней на коленях прямо на полу. Но, как бы ни была она внутренне спокойна, руки Кирстен, развязывавшие тесемки папки и срывавшие красную восковую печать, все же дрожали. Кирстен готовилась положить конец одиннадцатилетнему ожиданию.
— Кто такой Эф Эс Дьюкс? — спросил у Кирстен Эндрю, помахивая перед ее лицом большим коричневым конвертом.
Кирстен едва не уронила стакан, который мыла над раковиной.
— Че-человек. — От смущения Кирстен вдруг начала заикаться.
— В принципе я об этом догадывался.
— Он делал кое-что для меня в Нью-Йорке.
— В Нью-Йорке? — Эндрю взглянул на почтовой штемпель. — Точно — в Нью-Йорке. — Он передал конверт Кирстен. — У вас с Эф Эс Дьюксом какие-то секреты или кое о чем все-таки можно рассказать?
Но Кирстен уже выбежала из комнаты.
Эндрю решил было пойти за ней, но раздумал. Совершенно очевидно, что Дьюкс, кем бы он там ни был, имел к состоянию Кирстен самое прямое отношение. Эндрю попытался выбросить из головы дурные предчувствия — и не смог.
Когда Кирстен села вечером за стол, накрытый к ужину, глаза ее были припухшими и красными от слез. Эндрю и Маркос обменялись быстрым взглядом, но ничего не сказали. Во время ужина за столом царило непривычное молчание. Увидев, что мужчины почти не притрагиваются к еде, Кирстен решила положить конец их тревогам. Посмотрев сперва на Маркоса, потом — на Эндрю, она вытянула руки и наклонилась вперед на своем стуле.
— Прошу у вас прощения за то, что выглядела чем-то очень занятой эти последние недели, — нервно начала Кирстен, — но мне надо было подумать об очень важных вещах. — Она облизнула губы. — Послезавтра я улетаю в Нью-Йорк.
— Что? — одновременно воскликнули Эндрю и Маркос.
— Пока я не могу сказать вам, почему все так получилось… Но это очень для меня важно… В общем, я возвращаюсь, чтобы встретиться со своим сыном, встретиться с Джеффом. В июне ему исполнится восемнадцать, вы знаете. Это означает, что он станет совершеннолетним и будет в полном праве самостоятельно решить, хочет ли он встречаться со мной или нет.
— Но почему ты едешь сейчас? — перебил Эндрю. — Почему не подождешь до июня?
Кирстен нахмурилась:
— Насколько я понимаю, Джефф либо забыл меня, либо настолько был отравлен ненавистью ко мне, что, может быть, не захочет и видеть меня. И, если это действительно так, нужно время, чтобы разбудить его. Не для того я ждала все эти годы, чтобы сейчас потерять Джеффа навсегда. Он все еще мой сын, и я верну его себе.
Эндрю насмешливо вскинул брови:
— Как?
— Дав ему возможность снова узнать меня. — Ответ Кирстен звучал очень категорично, и Эндрю понял, что иного от нее ожидать и не приходилось.
— Но почему послезавтра? — не отступал Эндрю. — Почему так скоро?
Улыбка, которой его наградила Кирстен, была полна печали и боли.
— Может быть, потому что это будет Новый год. Может быть, потому что в этот волшебный праздник может свершиться чудо? Новый год — новое начало. Мне кажется это символичным, а разве не так? — Кирстен откинулась на стуле и взмахнула руками. — А еще я уезжаю послезавтра потому, что у вас не будет времени отговаривать меня.
Голос Кирстен сорвался, нижняя губа задрожала.
— А Эф Эс Дьюкс?
— Он — частный следователь, которого нанял мой адвокат. Я связалась с ним несколько недель назад и дала кое-какие поручения.
— На сколько ты едешь? — вступил в разговор Маркос.
Не получив немедленного ответа, юноша забеспокоился:
— Ты ведь не собираешься остаться в Нью-Йорке, а?
Кирстен взяла руку Маркоса и пожала ее.
— Помнишь, когда ты был маленьким, я говорила тебе, что мой настоящий дом — Нью-Йорк и я обязательно когда-нибудь туда вернусь?
Маркос кивнул.
— Ну, вот наконец этот день и настал.
— Но ты все-таки не ответила мне.
Взгляды Кирстен и Эндрю встретились. Два последних года они держали свое обещание — жили днем сегодняшним, открыто деля его между собой. И хотя Кирстен порой в минуты слабости подмывало поговорить с Эндрю о будущем, она ни разу и не заикнулась о нем: слишком много осталось дел, выполнить которые она должна была только сама. Битон же всей своей натурой был открыт будущему. Кирстен вспомнила себя в лондонский период ее жизни, когда она дерзко заявляла: «Хочу иметь и то и другое», и улыбнулась. Она вернула себе музыку — это правда, пришло время вернуть себе сына, но что касалось любви, то тут, вероятно, приходилось еще подождать.
Повернувшись к Маркосу, Кирстен честно призналась:
— Возможно, я пробуду там несколько недель, а может, даже и несколько месяцев. Я правда не знаю.
— А что, если он попросит тебя остаться? Останешься?
— Маркос! — Эндрю покачал головой.
Но молодость упорствовала:
— Ты останешься, Кирстен? Останешься?
— Это всего лишь визит, Маркос, — заверила Кирстен. — Сейчас я не думаю о будущем.
— А если это только визит, почему мы не можем поехать с тобой?
— У тебя школа.
— В Нью-Йорке тоже есть школы.
— Эндрю ненавидит холод. Он никогда и не думал возвращаться в Нью-Йорк в январе.
— Ты чертовски права, я ни за что не вернусь в январе. — Эндрю с сочувствием посмотрел на Маркоса.
В тот вечер не было игры дуэтом после ужина. Торопливость, с которой они с Эндрю занимались любовью той ночью, напомнила Кирстен ее «ворованные» часы с Майклом, когда оба не знали времени следующей встречи.
— Я буду скучать по тебе, Кирстен. — В голосе Эндрю звучали нежность, напряженность и горе.
— Почему бы тогда тебе не поехать со мной?
— Ты сама назвала причину — я никогда не вернусь в Нью-Йорк в январе.
— Нет, милый, — Кирстен ласково гладила грудь Эндрю, — это ты сказал мне когда-то, что вообще не вернешься туда.
— Я и теперь не вернусь.
— А я вернусь.
— Но ведь и здесь ты что-то оставляешь.
— Я знаю, что оставляю, и поэтому обязательно вернусь. Обещаю. Ты от меня так просто не отделаешься.
Как странно они поменялись местами! Неужели Эндрю не видит, как мучительно ей разрываться между двух желаний? Почему он молчит? Кирстен кончиком пальца провела по красивому профилю Эндрю.
— Временами мне кажется, что я прожила одиннадцать жизней, а не одиннадцать лет. Знаешь, я не только поклялась вернуть себе сына; я поклялась когда-нибудь вернуться на концертную сцену. Именно это мне и предстоит сделать. Они украли у меня жизнь, Эндрю, и я очень долго ждала момента, когда они заплатят за свои злодеяния. У меня в памяти совершенно четкий список всех их имен. И они уже начали расплачиваться. Клодия, несчастная душа, стала первой. — Кирстен пальцем поставила в воздухе галочку. — Но она — только начало, Эндрю, только начало.
Эндрю в тревоге обернулся к Кирстен посмотреть, было ли в ее взгляде то же, что звучало в голосе? Было. Выражение, которого он никогда прежде не видел.
Лицо Кирстен стало жестким, почти каменным. Эндрю едва узнал ее.
— Мы оба знали, что это неизбежно, не так ли?
Голос Кирстен дрогнул.
— Да, кажется, я знал, — согласился Эндрю. — Но почему же я, черт возьми, так удивлен? — Он вдруг рассмеялся своему риторическому вопросу. — Кирстен… Кирстен, я не хочу тебя потерять.
Но она вновь была погружена в собственные мысли.
Проезжая на такси из аэропорта Кеннеди по улицам Нью-Йорка, Кирстен снова совершила путешествие назад во времени. Стоял холодный, промозглый день, и, несмотря на теплый костюм и пальто, Кирстен не переставала мерзнуть; она даже дважды просила водителя включить в салоне машины печку.
Впервые за одиннадцать лет вернувшись в Манхэттен, Кирстен испытывала примерно то же, что при возвращении в Лондон, только хуже. Лондон никогда не был ее домом, а Нью-Йорк был.