Как только я запер за собою дверь, всё моё спокойствие исчезло, оставляя огромный след панике не только на моём лице, но и в груди. Что уж говорить о душевном спокойствии, когда ты не просто потерялся в собственных эмоциях; ты захлебнулся в их потоках.
Упав на пол, я согнулся в калачик и стал молотить кулаками по жесткому паркету. Мне хотелось разнести все, но я сдерживал свои потоки агрессии. Я пытался утихомирить свою ярость, которую так долго не видел в себе. Которая не проявлялась во мне уже долгие годы. Можно ненавидеть кого-то и спокойно жить с этой ненавистью, не принося тяжких вередов обществу. Но вот прожить с ненавистью к самому себе всю жизнь просто невозможно. В один прекрасный момент ты просто самоуничтожишься.
Истерика в данный момент стала единственным для меня спасительным кругом, хватаясь за который мне становилось легче и свободней на душе. Я так хотел научить Еву перестать испытывать к себе ненависть, что сам возненавидел себя. Подняв голову и оперившись двумя руками об пол, я несколько раз глубоко вздохнул. Мои мысли из огромной скомканной кучи вдруг выстроились в ровную линейку, отчего мне отчасти стало легче думать.
Не прождав больше ни секунды, я поднялся с чистого паркета и быстро направился в сторону большого платяного шкафа, где уже ждала меня полусобранная сумка. Я не готовился к тому, что мне придётся покинуть Еву, но и надежды на то, что я здесь продержусь надолго не было. Я знал, что когда-нибудь мне придётся покинуть этот дом. И я всей душой рассчитывал на то, что свершится это вместе с моей возлюбленной. Как оказывается теперь, все наши планы могут лететь к чертям, когда дело касаемо работы, перерастает в дело, касаемо любви.
Я не знал, что буду делать, покинув эту семью завтра. Я даже не представлял, что буду делать через пять минут. Слабая часть меня так желала остаться здесь, с девушкой к которой я не просто привязался, я влюбился. Но все сильное и здравомыслящее во мне кричало о том, чтобы я сбежал. И как можно быстрее, не объясняя ей ничего. Да, это не правильно. Но ещё не правильней ни в чем ей не признаться и жить так, как будто вовсе не я испортил ей лицо и жизнь.
Неосторожно кинув в сумку свои последние вещи и засунув в задний карман джинс свой паспорт, я взял с вешалки белую льняную рубашку, в которой был на балу у Майер, и одел её поверх черной футболки. Смыться вот так, никому ничего не сказав и не предупредив, было единственное, на что я вообще мог бы решиться. Трусливо с моей стороны, но по-другому я хотел поступать, ведь по-другому будет в сто раз больнее, как ей, так и мне.
Я совсем не представлял, что скажу тёте, и ещё больше я не мог представить, что скажу Луизе и Степану Сергеевичу или ещё хуже Еве, когда они попытаются меня найти. Наверное, я просто скажу, что не готов к чему-либо. В любом случае, сейчас меня это должно волновать меньше всего.
Оглядев комнату с секунду и в последний раз, я горько вздохнул. Мысли разрывались, почти равносильно расщеплению атомов. Бежать или остаться? Любить или проститься? Сказать правду или просто заставить себя ненавидеть? Все это так меня мучило. Все это так меня истощало и убивало. Я всегда хотел жизнь без трудностей, но всегда получал эти трудности в тройных порциях. Вот она справедливость.
Выбежав из комнат со скоростью света, я кинулся к лестнице, с которой чуть не упал, но благо перила меня спасли. Возможно, сейчас я был безумно неуклюжим, но вряд ли это трогало мой нездоровый мозг. Главная мысль, что сейчас крутилась в голове, так это как бы ни встретить Еву и ничего ей не объяснять. И по иронии судьбы, сбылось то, что не должно было сбыться. По крайней мере, я не желал этого. Очень сильно.
Я уже был на выходе из дома, преодаляя огромный светлый зал, где еще совсем недавно танцевали множество пар, смеясь и улыбаясь друг другу. Одной из таких пар были и мы с Евой. А теперь я сбегал. Сбегал, как мышь с тонущего корабля. А видели бы вы другой выход в этой ситуации? Просто признаться не то, что нужно. Не то, что заслужила моя дорогая Ева Майер.
Мой мозг зафиксировал то минимальное расстояние, которое мне оставалось преодолеть до момента, когда передо мной оказалась она. В своём белом кружевном платье, подол которого приподнимался и колыхался на летнем свежем сквозняке. Она стояла и улыбалась, совсем не подозревая о моих дальнейших намереньях. Но через секунду улыбка с её лица пропала, глаза расширились, а руки судорожно сжали тонкую плотную белую ткань платья.
Невольно я застыл перед ней, совсем спутывая в голове свои чувства и эмоции. Глупая, но отнюдь добрая улыбка как-то странно кольнула моё лицо. Увидев этот незначительный жест моей физиономии, Ева немного расслабилась и тоже выдавила из себя подобие улыбки, но её глаза все равно оставались такими же тревожными.
-Ева,- Глухо и непонятно произнес я, преодаляя метровое расстояние между нами. –Ты здесь.- На выдохи проговорил я.
-Я была у врача, Антон, и знаешь, он много всего мне сказал. Показал анализы, сделанные в этом году и с того года. Ты не поверишь, Антон, но…- Она не успела договорить, так как я прервал её волнительную речь.
-Ева, я ухожу.
Та искренняя счастливая улыбка, что была секунду назад на её лице, испарилась. Осталась лишь гримаса непонимания и, стоящие комом в глазах, слёзы. Она столько всего желала сказать, так же как и я, но оставалась немой. Видимо всплеск эмоций взял над ней верх.
-Прости. – На прощанье скромно кинул я и прошёл сквозь неё, но она резко обернулась мне вслед и схватила за руку, притягивая к себе.
-Что это значит, Антон Ермаков?- Стала истерически кричать она. –Почему ты уходишь? Что я сделала для тебя не так? В чем моя вина?
-Твоей вины здесь нет. – Я не хотел этого говорить и многое бы отдал за то, что произнёс. Ведь именно этих слов она ждала. Они были правдой. Правдой, которая могла сделать ей больно. И я этого не хотел. Не хотел, чтобы она продолжала жить с иллюзией любви ко мне. Ева должна меня ненавидеть. –Твоё ужасное лицо – вот главная вина.
Пронеслась ли на моем лице хоть одна эмоция? Не думаю. Я оставался безмятежным и непоколебимым, даже в тот момент, когда Ева кольнула своими аккуратными ногтями моё запястье.
-Значит, ты не можешь полюбить меня лишь из-за лица? Но ведь ты говорил обратное.- С надеждой посмотрела она своими слезящимися глазами в мои.
-Я обманывал себя. – Таким же тоном, как и прежде, кинул я.
-А если это станет не проблемой. Если я изменюсь. Если я верну своё лицо. Оно, конечно, не будет таким же, каким было до трагедии, но я не буду так ужасна.
-Господи, Ева, как же ты не понимаешь? Я не люблю тебя и не хочу любить. Ты мне безразлична, а твоё лицо мне омерзительно. – Я вырвал свою руку из крепкого захвата девушки, которым она желала меня остановить. Но этого было мало. Очень мало. Моя совесть сильнее девичьих горьких слёз.
Я готов был убить себя миллион раз за эти слова. Они были словно сказаны не мною, а дьяволом из преисподней. Все чувства, что смешались на моём угрюмом лице, были вовсе не отражением состояния души. Они стали истинным показателем моей совести. Моей грязной сердечности. Ева не заслуживала всего этого.
Как только моя рука избавилась от захвата, девушка упала на колени, умоляюще смотря на меня, и прикрывая своё лицо. В её взгляде читался стыд, которого Ева вовсе не заслужила. Она не заслужила и одной сотой доли того, что я говорил и ещё готов был сказать, чтобы она окончательно во мне разочаровалась.
-Я люблю тебя, Антон Ермаков, -Хриплым голосом проговорила она, продолжая скрывать лицо. Мне так хотелось убрать её руки и сказать, что она прекрасней всех на этом свете, но я не мог. –Я люблю тебя больше, чем собственную жизнь. Я готова ради тебя на многое. На все. Лишь прикажи мне что-либо, и я обязательно это выполню. Я буду делать для тебя все, что ты захочешь. Тебе никогда не придётся работать и в чем-то нуждаться, просто останься со мной. Я все сделаю для тебя. Мы даже можем встречаться единожды раз в неделю, но ведь главное встречаться. Ты можешь даже не целовать меня и не говорить со мной, просто дай быть рядом. Мне большего не надо, Антон.
От этих слов по мне пробежались холодные мурашки, становясь истинным отражением. И вовсе не меня, а моей возлюбленной, которая была готова ради меня на все. Как теперь оказалось, я был тоже готов ради неё на многое. И самое большее, что я мог для неё сделать, это уйти.