Андреа Парнелл - Безрассудная девственница

Глория замерла на месте, и ее брови изумленно поползли вверх.

Куэйд отвел глаза от красок.

— Комод входил в твое приданое, — сказал он. — Вот я и подумал, что жених уже есть.

Глория рассмеялась. Она еще не задумывалась о замужестве. Она даже еще не понимала, что так влекло ее к охотнику и почему она видела его во сне и ей нравилось повторять его имя.

— Нет, — тихо сказала она, — жениха нет.

С мешком, полным подарков от Моди-Лэр, Куэйд покидал дом Уорренов, подгоняемый привычным для охотника азартом. Однако на сей раз он уносил на губах сладостный поцелуй Глории.

Солнце еще не скрылось за горизонтом, и когда он, подойдя к лесу, в последний раз оглянулся на дом, то увидел смотрящих ему вслед двух женщин. И хорошо, что он не мог увидеть слезы на глазах Глории. — Мама, он вернется? Она уже привыкла слышать смех Куэйда и внимать по вечерам его рассказам из охотничьей жизни, и, хотя с первого дня знала, что он не останется, с трудом удержалась, чтобы не броситься ему вслед и не вернуть его назад. Она сама не знала, что с ней творится, но хорошо понимала, что вечерами, сидя с матерью у огня, будет думать только о нем.

Моди-Лэр в отличие от дочери не плакала и не сожалела. Она усмехнулась, словно ей была известна самая главная тайна человеческой жизни.

— Успокойся, доченька, — сказала она, ласково обняв Глорию за плечи. — Он обязательно вернется.

1692

Уильям Кук, которого местные ребятишки в самый добрый час обычно называли придурком, а в припадке злобы как только над ним ни измывались, теперь лежал на спине в пыли. Его руки и ноги, зажатые в колодки, уже давно онемели. Все тело Вилли было заляпано тухлыми яйцами и гнилыми помидорами, которыми осыпали его бессердечные мальчишки. Он лежал так уже много часов, и ни одному человеку в Сили-Гроув не пришло в голову хотя бы принести ему напиться.

Вероятно, наказание не показалось бы ему слишком жестоким, если бы Уильям был наказан за дело. Но ведь это те самые мальчишки, которые теперь забрасывали страдальца тухлятиной, послали его заглянуть в окно Мэри Принс, когда она надевала нижние юбки. Придурковатый Уильям имел обыкновение исполнять все приказания, и когда ему сказали, что благочестивая Мэри позвала его к окну, покорно пошел на зов.

Глория Уоррен, проходившая с матерью мимо, даже не задумалась на тем, виноват он или нет. Она просто не могла не принести воды, чтобы напоить его и не смочить обожженное солнцем лицо подростка.

— Мама, иди без меня, — попросила она мать, — а я сначала посмотрю, что с Уильямом, а потом зайду к Саре. Мальчику, вроде, совсем плохо.

Моди-Лэр взяла у дочери корзинку с травами и лечебными настойками и одобрительно кивнула ей. У нее тоже заныло сердце при виде Уильяма, тем более что, зная его безобидный характер, она тоже усомнилась в справедливости выпавшей на его долю кары.

— Посмотри, чтобы он не пил слишком много, — сказала она. — И пусть завтра приходит к нам ужинать.

Проводив мать глазами, Глория набрала воды в ковш и осторожно понесла его Уильяму, стараясь не расплескать по дороге.

Уильям был всего на год моложе ее, но у него не было ни отца, ни матери. Он был высок ростом и очень силен, но дурашлив с младенчества. Лет с четырнадцати он зарабатывал себе на жизнь всякой тяжелой и грязной работой, да еще был поденщиком у Асы Дугласа, который арендовал поле Уорренов. У Глории защемило сердце, когда она подошла к парню. Он выглядел совсем одиноким и несчастным, как большой ребенок, с которым любимые им люди обошлись слишком жестоко.

Бедняжка Уильям. Он был совсем одинок в этой жизни. Дуглас, правда, не притеснял его, но и не обращал на него особого внимания. Жалость-то какая. Глория не ошиблась, когда решила, что Уильям хотел поиграть с мальчишками, которые довели его до беды.

— Уильям, они жестокие, — Глория дала ему попить. И вода, и ее ласковый голос сделали свое дело. Краска немного сошла с его лица, особенно после того как Глория обтерла его концом передника, смоченного в воде. — Сейчас я найду твою шапку и принесу тебе, — пообещала она в ответ на неуклюжую благодарность Уильяма. — Надо тебе надеть ее, если ты еще долго здесь пробудешь.

Потрескавшиеся губы Уильяма сложились в слабую улыбку.

— Ты добрая, Глория. Ты не мучаешь меня, как другие.

Она тоже улыбнулась ему и от души пожалела беднягу, который хотел всех любить, а в итоге только набивал себе шишки.

— Ты тоже хороший, Уильям, и не заслуживаешь такого обращения. Хорошо было бы, если бы ты не всегда беспрекословно выполнял то, что прикажут тебе другие. Тебе это только пойдет на пользу.

Глория вздохнула, зная, что напрасно говорит все это. По виду Уильям был старше мальчишек, издевавшихся над ним, а вот по уму явно не дотягивал. Он все сделает, что они скажут, чем бы это ни грозило ему самому. Значит, на следующей неделе быть ему опять в колодках или с исполосованной спиной.

Поднявшись с колен, Глория отряхнула пыль с платья. Уильяму было очень плохо. Как же так случилось, что собрание, выносящее приговор, пошло за кучкой негодяев и назвало это безобразие справедливостью? Взволнованная увиденным, она припомнила одного подлеца, которому неплохо было бы побыть на месте Уильяма.

Преподобный Джосия Беллингем стоял неподалеку и одобрительно разглядывал Глорию Уоррен. Девушка необыкновенно красива и, что еще удивительнее, у нее доброе сердце. Он, правда, не сомневался, что Уильям Кук заслужил свое наказание, но его тронуло милосердие Глории Уоррен. Она была словно великолепно ограненный бриллиант между скромными жемчужинами.

Вечно озабоченный тем, как он выглядит со стороны, Беллингем осмотрелся. Никто не обращал на него внимания, и он вновь перевел голодный взгляд на очаровательную девушку, позволяя себе то, на что никогда не решился бы в присутствии паствы.

Глядя на это прекрасное творение природы, Беллингем ничего не упустил из виду. Ни черных, как вороново крыло, волос, блестевших на солнце, ни нежной оливковой кожи, ни румяных щек, говоривших о завидном здоровье Глории. Во время службы он часто замечал, что брови и длинные ресницы у нее такие же черные, как волосы, и такие же густые. Особенно завораживали священника губы Глории, напоминавшие спелые вишни. И он отлично помнил сверкающие голубые глаза, которые не раз уводили его мысли далеко от молитвы к Богу.

При взгляде на ее тонкую талию, пышную грудь под повязанным крест-накрест платком и округлые бедра у священника забурлила в жилах кровь и ему пришлось побороться с самим собой, чтобы никто ничего не заметил. Несомненно, он видел перед собой самую красивую девушку в здешних местах и даже, возможно, в целой колонии.

Беллингем вспомнил, что уже прошел почти год после того, как его жена умерла в родах. Этот год был для него тяжелым. Он не привык жить без женской заботы и тем более без женщины в постели. Если бы не кумушки, ухаживавшие за Эстер и пустившие слух, будто все могло быть в порядке, если бы он не спал с ней чуть ли не до самых родов, он бы уже подыскал себе невесту.

Беллингем тяжело вздохнул. Чего только он ни делал, чтобы замолить свой грех. И постился, и молился, стоя на коленях по многу часов. Откуда ему было знать, что это может ей повредить, ведь это законное право мужа — спать со своей женой. Правда, жена жаловалась на боли, но она жаловалась и раньше, до того как забеременела.

Что было, то прошло. Год он оплакивал Эстер и ребенка, и это был долгий год. Кстати, за это время и кумушки нашли себе другую пищу для разговоров. Теперь их, к счастью, занимали гораздо более волнующие дела. С марта в Сили-Гроув все только и говорили, что о ведьмах в Салеме. Чуть ли не каждую неделю приходили слухи о новых жертвах черной магии.

Беллингем был одним из первых, кого призвали допросить подозреваемых девиц. Опираясь на этот свой опыт и еще кое-что почитав, он написал несколько трактатов о сверхъестественном и дьявольском, которые были хорошо приняты, по крайней мере их даже сравнивали с писаниями одного признанного знатока в таких делах.

Теперь ему не о чем было беспокоиться. Вскоре он опять женится, и дай Бог, чтобы его будущая жена не меньше него любила супружеские утехи и чтобы у нее хватило приданного заплатить его бесчисленные долги. Приход бедный, и жалованья не хватает, особенно если живешь без жены и любишь пофорсить.

Глория улыбнулась Уильяму Куку, и Беллингем заметил, как преобразился несчастный парень, отчего плоть его опять восстала против вынужденного поста.