Мэдлин Бейкер - Безрассудное сердце

– Чем скорее армия очистит здешние места от краснокожих, тем скорее Запад станет приемлемым местом для приличных людей, – вещал Сол Грин, и его жена Ида от всей души с ним соглашалась.

Их пятеро детей, все мальчики, были совершенно неуправляемыми и лезли везде где можно и где нельзя, особенно их привлекали сладости, лежавшие на прилавке. Они мне тоже не нравились.

Зато Джон и Флоренс Сандерс были совсем другими. Их единственная дочь лет шести, очаровательная Кати Сандерс казалась мне лучше всех детей на свете. Джон Сандрес не скрывал, что обожает жену и дочь, а всех остальных женщин в долине считает завистницами.

Когда на вечеринках мужчины сходились вместе обсудить цены на урожай или индейцев, или еще что-нибудь, он стоял рядом с Флоренс, угощая ее то одним, то другим, словно она была его невестой, а не женой, к тому же лет десять, не меньше.

Один раз я застала их целующимися на крыльце, и Джон Сандерс ужасно покраснел, а Флоренс лишь улыбнулась мне.

Каролин и Сет Уолкер приехали с юга. Оба выросли в богатых домах и получили хорошее воспитание, и так или иначе им удалось несколько облагородить грубые манеры жителей долины. У них были две девочки-двойняшки семи лет и два мальчика, тоже двойняшки, восьми лет. Они единственные привезли с собой фортепьяно, поэтому вечеринки, как правило, устраивали у них в доме.

Каролин была гостеприимной хозяйкой и, казалось, без всяких усилий управлялась со множеством гостей к их удовольствию. Я считала ее самой красивой женщиной в долине после мамы. Безупречно правильные черты лица, густые каштановые волосы, выразительные голубые глаза. А уж слушать ее я могла без конца, стоило ей заговорить о своей прежней жизни на Юге.

– Это было прекрасно, – начинала она. – Воздух сладкий от аромата магнолий, так и хочется вдыхать его и вдыхать. Каждую неделю балы, приемы или вечеринки. Нет, Анна, ты не представляешь! Никаких огорчений и только одни удовольствия. Я помню, что самой большой заботой для меня в то время было выбрать подходящую к случаю шляпку. Знаешь, у меня было больше платьев, чем я могла надеть за год… А какие там мужчины… У всех отличные манеры, все очень красивые и… галантные. Не то что здешние грубияны. А потом началась война, и все пошло кувырком. Сет, конечно же, участвовал в военных действиях. Это было ужасное время. Шерман дотла сжег наши плантации. Ничего не осталось. Я поехала в Атланту к сестре и маме и пробыла у них до конца. Когда Сет возвратился, мы стали было восстанавливать дом, но у него к этому не лежало сердце, и тогда мы решили начать все с самого начала где-нибудь в другом месте, где нас не будут мучить воспоминания.

Она вздохнула и огляделась, а я подумала, каким, наверное, убогим ей кажется ее дом со всем его содержимым по сравнению с просторным дворцом, в котором ей пришлось прежде жить.

Однако Каролин недолго печалилась. Вскоре она с улыбкой сказала мне:

– Никогда не забывай, Анна, счастье не в красивых платьях и больших домах. Самое главное, чтобы рядом с тобой был человек, которого ты любишь и который тебя любит. Только ради этого стоит жить.

Нашими покупателями были не только соседи. Мы обслуживали также старателей, охотников и торговцев, чье прошлое было покрыто для нас мраком неизвестности. То и дело к нам заявлялись люди с бегающими глазами, они ни на одно мгновение не поворачивались ни к кому спиной. Едва такой человек заходил в магазин, как папа отсылал меня наверх.

В то же лето у нас случилась настоящая перестрелка во дворе. Я как раз развешивала сушить чистое белье, когда услыхала топот копыт. Обежав дом кругом, я увидела пропыленного мужчину, привязывавшего коня к стойке. Не успел он отойти на пару шагов, как появился другой мужчина, тоже весь пропыленный и тоже на коне. Он соскочил на землю, не дожидаясь, когда конь остановится, и я заметила у него на груди значок шерифа.

Не догадываясь о моем присутствии, мужчины стояли друг против друга на расстоянии шести футов.

– Я все равно тебя верну, Кори, – твердо проговорил шериф. – На коне или поперек седла – для меня не имеет значения.

У Кори в глазах были страх и ярость, но рука, сжимавшая кольт, не дрожала.

– Еще чего! – крикнул он.

Они выстрелили одновременно, и, когда дым рассеялся, Кори лежал на земле. В глазах у него застыло удивленное выражение, а на груди с левой стороны расплывалось красное пятно. Я в первый раз видела мертвого человека, и, когда побежала в дом мимо шерифа, меня вдруг затошнило.

Чуть позже я узнала, что мертвый Кори успел хладнокровно застрелить трех мужчин и одну молоденькую девушку после того, как убежал из тюрьмы.

К счастью, обыкновенно наши дни были куда тише и спокойнее.

Когда мне исполнилось пятнадцать. Джошуа и Орин уже откровенно ухаживали за мной. Наверное, мне бы это льстило, если бы я не была единственной белой девушкой подходящего возраста на сотню миль кругом. Миссис Берлин и моя мама очень подружились и не скрывали, что были бы рады, если бы я выбрала одного из братьев. Мне кажется, мои родители, особенно папа, предпочитали Джошуа, так как он был старше Орина и гораздо рассудительнее. А я предпочитала Орина. У него была сияющая улыбка и отлично подвешенный язык. Вечерами, когда мы, держась за руки, сидели на крылечке, он говорил мне, что я прекраснее всех цветов на земле, и иногда шептал на ухо стихи, своим дыханием щекоча мне шею.

Джош тоже любил держать меня за руку, но редко произносил слова, которые так любят молоденькие девушки. Вместо этого он рассказывал мне о своих планах на будущее, как он заведет ранчо и будет выращивать коров и лошадей, какой построит уютный дом и какие у него будут прелестные дети. Двое. Все это было прекрасно, но, увы, совсем не романтично. Иногда мне даже чудилось, будто он произносит речь перед слушателями, а не старается завоевать сердце любимой девушки.

Орин и Джошуа одновременно попросили у папы моей руки, однако папа предложил им подождать год, пока мне не исполнится шестнадцать, а потом прийти еще разок и выслушать мой ответ, потому что решать буду я, а не он.

Вот так я жила. Помогала маме по хозяйству, потом делала уроки, а по выходным переходила в распоряжение папы. По вечерам я училась шить и готовить, ведь на одном яблочном пироге не проживешь, мечтая о том дне, когда у меня будет свой дом и любимый муж. Ночью, лежа в постели, я пыталась представить свою замужнюю жизнь. Закрыв глаза, я воображала себе замужней дамой, воспитывающей детей и спящей в объятиях мужа, как, предполагала я, мама спит в папиных объятиях. Странно, но каждый раз, стоило мне мысленно представить эту картину, у моего мужа обязательно были черные волосы и черные глаза. Когда я поделилась этим с мамой, она рассмеялась и сказала, что не исключено неожиданное появление незнакомца, который похитит мое сердце.

Папа тоже посмеялся, но сказал, что у меня ровно столько же шансов найти себе черноглазого мужа, сколько встретить принца, если только Орин или Джошуа не решат покрасить ради меня волосы, или в долину, пока мне не исполнилось шестнадцати лет, не приедет еще какая-нибудь семья, в которой сын будет соответствовать моим мечтаниям.

Шли дни, безоблачные, как небо летом, и я старалась забыть о черноволосом муже, сосредоточившись на выборе между Орином и Джошуа.

1871–1874

Для шайена стать настоящим воином было делом нелегким. Ему многому приходилось учиться. Как распознавать следы человека и зверя, как правильно предсказывать погоду, как снимать скальп с головы врага, как экономить воду и еду в дальнем походе, как делать и чинить оружие. К тому же ему постоянно приходилось доказывать, что он бесстрашен и умен, отлично знает ритуальные песни и танцы и понимает в них каждое слово и движение.

Он должен был в одиночестве подняться на высокую гору и попросить Майиуна послать ему видение, потому что без этого ни один мужчина не мог рассчитывать стать великим воином. Он должен был познать радость и отчаяние солнечного танца, святая святых индейцев.

В шестнадцать лет Тень был готов идти за своим видением. Обычно мальчики делали это в четырнадцать лет, но, так как Тень слишком много времени проводил с Кинкайдами, шаман посоветовал ему немного подождать. Боги не посылают помощь тому, чье сердце не открыто полностью для Великого Духа. А как оно может быть открыто, если Тень стал учеником белого человека? Так говорил великий шаман Лось Мечтатель.