К несчастью, из-за проклятых духов Стивен никак не мог сосредоточиться и поэтому одним резким движением стащил с нее сорочку, зачерпнул еще воды и стал умывать ее, начиная с шеи. Капая, вода струилась по телу Беаты, плясала на коже влажными поцелуями.
Его пальцы скользнули по ее ключицам, по рукам, по груди и вниз… Он стоял на коленях, охлаждая ее горящую кожу, пока не дошел до ее бедер… и тут выдержка ему изменила. Беата дрожала так сильно, что не могла ни говорить, ни шевелиться. Она даже не заметила, когда Стивен поднял ее и положил на влажную половину постели. Он уже умудрился сбросить с себя одежду, и ее тело, извиваясь, устремилось ему навстречу. В следующий момент он раздвинул ей ноги, и тут же между ними затемнела его голова. А потом Беата корчилась, кричала, молила…
Наконец он обнял ладонями ее лицо и прижался губами к ее губам, а она с радостью распахнулась ему навстречу, обвив ногами за талию; ей просто не терпелось раствориться в волнах наслаждения.
Глава 36
ЧТОБЫ ПРИЗНАТЬ ОШИБКУ, ТРЕБУЕТСЯ НЕМАЛАЯ СМЕЛОСТЬ
Маркиза Боннингтон испытывала довольно странное ощущение. Ей потребовалось некоторое время, чтобы понять: это не начинающийся приступ подагры, не несварение желудка и не предчувствие скорого дождя; только после того, когда джентльмены удалились выпить портвейна, а дамы собрались в гостиной леди Ролингс за чашкой чая, Гонория со всей ясностью поняла, что означало это странное беспокойство внизу живота. Существовала вероятность — весьма малая, но все же вероятность, — что она совершает ошибку.
Странное ощущение, решила про себя Гонория. По известным причинам она испытывала подобное впервые.
Ошибки всегда вызывали у нее в желудке странное ощущение разлития желчи; оно возникало у нее всякий раз, когда она смотрела на леди Ролингс, которая впервые после рождения ребенка присоединилась к ним за ужином. Она была поразительно красива, эта девушка; ее кожа имела сливочную белизну магнолии, а сочность губ происходила явно не из флакона с помадой. Хотя маркиза считала, что привлекательность Эсме складывалась главным образом из ее характера, но это были еще и забавные комментарии, и блеск глаз, сиявших радостью, когда кто-то говорил о ее ребенке.
Фанни, очевидно, не одобряла нрава дочери; она напрягалась всякий раз, когда леди Ролингс смеялась.
— Понизь голос, моя дорогая, — отчетливо прозвучало ее замечание за ужином. — Тебе не пристало хохотать без причины.
— Прошу прощения, матушка, — тотчас отозвалась леди Ролингс, которая, по-видимому, всей душой желала добиться материнского расположения. Увы, Гонория не сомневалась, что ее шансы весьма малы.
— Я нахожу вырез этого платья неприлично глубоким, — объявила Фанни, как только дамы сели.
Леди Ролингс нервно подтянула лиф вверх.
— Просто моя грудь при сложившихся обстоятельствах увеличилась в объеме.
— Да, ты прибавила в весе, — согласилась Фанни, окидывая дочь взглядом. — Может, быстрая ходьба по утрам и диета из огурцов с уксусом окажутся эффективными. Дорогой мистер Браммел признался мне, что даже он порой использует особые методы для похудения.
— О, я бы так не смогла, — ответила Эсме с неуверенной улыбкой. — Позволь предложить тебе лимонную тарталетку, матушка.
— Что ты! Что ты! Я никогда не ем сладости по вечерам. Надеюсь, впредь ты тоже не станешь этого, делать.
Гонория не могла не улыбнуться, заметив, как леди Ролингс, быстро сориентировавшись, перенесла тарталетку, которую собиралась положить в свою тарелку, в тарелку леди Годуин.
— Почему бы тебе не сесть на бгуречную диету? — продолжала Фанни.
— Боюсь, кормящим матерям не очень полезно предпринимать столь драматичные шаги. — Леди Боннингтон всегда считала себя подругой Фанни, но, заметив явные признаки ее недовольства, несколько стушевалась.
— Хелен, правильно ли я поняла, что ты покидаешь нас? — поинтересовалась леди Ролингс, поворачиваясь к леди Годуин.
— Увы, это скорее необходимость, — поспешно откликнулась леди Годуин — видимо, и она уловила признаки недовольства Фанни. — Джина, герцогиня Гертон, пишет, что ждет ребенка и будет рада моему обществу. Я планирую отбыть через два дня…
— Кормящая мать? Ты, должно быть, нарочно придумала эту остроту, чтобы огорчить меня. — Брови Фанни поползли вверх. — У меня внутри все переворачивается от одной этой мысли.
Судя по ее виду, Фанни не преувеличивала; в какой-то момент Гонория даже испугалась, что ее подруга оставит свой ужин на ковре.
— Матушка, не могли бы мы обсудить это несколько позже? — леди Ролингс умоляюще положила руку на рукав матери, но Фанни с отвращением стряхнула ее.
— Я не позволю себя провести. Уверена, присутствующие здесь дамы ошеломлены не меньше, чем я!
Гонория продолжала спокойно пить чай. Когда леди Ролингс впервые объявила, что собирается сама кормить ребенка, она испытала шок. Уже сама идея позволить ребенку жевать интимные части тела вызывала у нее инстинктивное отвращение. Но когда вчера, находясь в детской, она увидела, как Эсме кормит Уильяма, ее мнение об этом физиологическом акте заметно изменилось.
— Хотя я сама пользовалась услугами кормилицы, — объявила маркиза, — тем не менее для меня нет в действиях леди Ролингс ничего отталкивающего.
Фанни тут же бросила на нее враждебный взгляд; она словно забыла, что занимает куда более низкое положение в обществе, чем леди Боннингтон, и только доброта со стороны последней позволяет их дружбе существовать.
— Возможно, но большая часть светского общества согласится со мной. Возможно, Эсме, то, что тебе приходится выставлять свои пышные телеса напоказ, — результат этой отталкивающей практики?
Леди Ролингс спокойно допила чай.
— Да, матушка.
Гонория не могла не признать, что Эсме Ролингс обладает весьма твердым характером.
— Если бы Господь благословил меня ребенком, надеюсь, мне хватило бы смелости стать такой же отличной матерью, как Эсме, — дерзко заявила Арабелла.
Сестра повернула к ней голову и взглянула на нее взглядом змеи, готовящейся к атаке.
— Потому Господь и не дал тебе детей. Ты получила то, что заслужила!
Побледнев, как полотно, Арабелла неожиданно поднялась с кресла и стремительно покинула комнату. Все происходило в полном безмолвии, если не считать тихого шуршания шелка и стука закрывшейся за ней двери.
— Это недостойно тебя. — Леди Ролингс укоризненно посмотрела на мать.
— Но я всего лишь сказала правду!
— Я должна просить тебя извиниться перед Арабеллой. Тетя никогда не таит зла, и, если ты поторопишься, она, возможно, сделает вид, что ничего не произошло.
Пропустив замечание дочери мимо ушей, Фанни громко отхлебнула из чашки; у нее был вид триумфатора, хотя она и старалась не демонстрировать своей радости.
— Ну вот, — произнесла она почти весело, — теперь мы можем закончить демонстрацию критического мнения. Заверяю вас, наша семья в целом не такая уж невоспитанная!
Эсме встала.
— Вам придется меня простить, — сказала она, обращаясь сразу ко всем гостям. — Матушка, знаю, что в мое отсутствие ты отлично сыграешь роль хозяйки, а я должна поговорить с тетей.
Когда она ушла, Фанни повернулась к леди Беатрикс Леннокс.
— Вы ведь компаньонка моей сестры? — произнесла она с многозначительной улыбкой. — Отчего бы вам не присоединиться к ней? Моя дочь считает, что леди Уидерс расстроена…
Беатрикс бросила на нее ледяной взгляд и, встав, сделала реверанс.
— Не знаю, что могло бы доставить мне большее удовольствие.
— Теперь мы можем расслабиться, — сказала Фанни, как только дверь закрылась. — Я нахожу, что присутствие нечистых женщин является сущим испытанием для моих нервов. Инстинктивно хочется помочь, и все же никакой помощи тут не хватит. Погубленную женскую репутацию не восстановишь никакими силами. — Она покачала головой. — Боюсь, тут все дело в природе и моя дочь унаследовала нрав моей сестры.
В этот момент леди Боннингтон поняла, что чувствуешь, когда совершил ошибку; принимая из рук Фанни пирожное, она все с большей тревогой размышляла об этом. Графиня Годуин всегда представлялась ей миловидной, но несколько бледноватой женщиной, но когда она наклонилась вперед, Гонория так и обмерла: в профиль графиня походила на карающего ангела или даже на каменное изваяние Святого Михаила, стоящего с мечом у врат рая.
— Я хочу, чтобы вы первой узнали кое о чем, — начала Хелен, тщательно подбирая каждое слово.