Ревную ли я? Возможно. Да, пожалуй, это действительно так. Прежде всего я должна признать, что завидовала каждой девушке, которая зашла в кабинет Мэйса. Не только из-за него самого. И уж точно не из-за полного отсутствия гордости и чувства собственного достоинства. В основном из-за их красоты. Все они были по-своему прекрасны. На первый взгляд я тоже выгляжу привлекательной, но на второй – уже нет. Я это знаю.
«Что, если у них то же самое?» – шепчет во мне голос надежды. Я тяжело сглатываю. Нет. Но даже если так. Что бы изменилось? Я останусь той, кто я есть. Моя кожа – тоже.
Я натираю стойку слишком рьяно, выпускаю пар.
Он просто уехал. Сначала так по-дурацки обхитрил меня, а потом сбежал. Как самый настоящий трус. Я не могу в это поверить!
Я даже собиралась позвонить ему вчера. Почти нажала на кнопку вызова, но, к счастью, помутнение рассудка прошло у меня так же быстро, как и началось. Даже при условии, что я бы просто наорала на него… он не заслужил того, чтобы я на него кричала!
Мне надо было найти другую работу. Я должна была избежать этого всего. Стажировка окончена, мне больше не нужно здесь находиться. Я могла бы пойти в общежитие и наконец закончить свой отчет, и останется только получить характеристику от Мэйсона, которую он все еще не написал. Я могла бы поискать что-нибудь новое. Но тогда я подведу Энди и всех остальных. И еще… мне здесь нравится.
Почему все обязательно должно быть так сложно? Почему мы не можем продолжать жить как раньше? Почему он меня не послушал? И почему я не могу перестать думать об этом?
Черт! Фыркнув от разочарования, я швыряю тряпку и мою руки.
Для меня тебя больше не существует, Мэйсон Грин!
26
Иногда нас так сильно ранят и оскорбляют, что спустя время мы не хотим замечать, что все уже изменилось. Или даже всегда было другим.
– Я слышал, ты вывел Гриффина из себя. И не раз.
– Ты поэтому позвал меня? – Я останавливаюсь перед отцовским столом и прячу руки в карманы брюк.
– Нет. Но мне интересно.
– Если бы Гриффин делал свою работу должным образом, я бы ничего не сказал. Я здесь не для того, чтобы вмешиваться в ваши дела.
Мой отец смеется. Алан Грин смеется! Я так сбит с толку, что не знаю, как на это реагировать. Как ни странно, смех даже кажется искренним.
– Это верно. И ты здорово справился.
– В чем цель этой беседы? – спрашиваю я уже более агрессивно.
– Я знаю, что ты хочешь вернуться в Сиэтл. И я не против. Ты пробыл здесь даже дольше, чем я осмеливался надеяться, и выполнил свою часть сделки. Ты побывал на всех необходимых встречах, ознакомился с самыми важными направлениями деятельности компании и смог получить представление обо всем. Несмотря на все мои попытки… – Он вздыхает, делает паузу и, отводя взгляд, смотрит из окна на панораму города. – Я понял, что не могу заставить тебя.
Это, в свою очередь, вызывает смех у меня. Он понял это слишком поздно. Тем не менее в нем что-то изменилось. Он не похож на человека, которого я помню. На того, с кем мне не о чем было говорить.
– Я хотел дать тебе время, дистанцию, отдых. Я думал, ты вернешься. И только когда ты остался там, я понял, как сильно обидел тебя. – Он на мгновение умолкает. – Для меня было важно, чтобы ты решил отказаться от этой жизни и этой компании, потому что ты действительно так хочешь. Я имею в виду, потому что тебе это действительно не по душе, а не просто назло мне, из принципа. Из-за того, что у тебя другие цели и мечты. А не из-за Эль, Гриффина и всего, что было. И, самое главное, не из-за меня.
Чувствуя подступающий к горлу комок, я смотрю, как он поворачивается ко мне и направляет на меня свой пристальный взгляд. Как он встает, обходит стол и останавливается рядом со мной, принимая такую же позу, что и я. Мы примерно одного телосложения, только я немного крупнее, но от этого он не кажется мне менее устрашающим.
– Больше всего я боялся, что ты продолжишь смотреть на свою жизнь глазами раненого и разочарованного мальчика, а не глазами мужчины, которым ты стал. – Каждое его слово поражает меня, как удар, и в груди как будто горит. У меня сжимается горло. Но гнева, которого я жду, нет. Как и ответа… – Если ты уйдешь сейчас, я приму это. Только хочу попросить тебя остаться до воскресенья. Сходи со мной на торжественный вечер.
– Ты хочешь, чтобы я пошел с тобой на какой-то праздник? – Это все, что у меня получается спросить.
Его губы растягиваются в улыбке.
– Именно. Я заеду за тобой в отель. В субботу в семь.
Выйдя за стеклянную дверь, я вдыхаю свежий вечерний воздух. Перед отелем ожидает классический черный лимузин, водитель уже открывает мне дверь, и я сажусь в автомобиль, поблагодарив его.
– Разве менее помпезной машины было бы недостаточно?
– Добрый вечер и тебе, Мэйсон. Хочешь чего-нибудь выпить?
Я отказываюсь. Перегородка для водителя закрыта, в салоне пахнет кожей и коньяком из бокала отца.
Лимузин трогается с места.
– Куда мы едем?
– Капитолийский холм. Поездка не займет у нас много времени.
Ну да, может, минут пятнадцать при небольшой загруженности на дороге.
Пока плавное движение автомобиля и слабый шелест привода и двигателя понемногу успокаивают мои нервы, я думаю о последних нескольких днях. Хотел бы я сказать, что они измучили и свели меня с ума, но это неправда. Я увидел, что папа создал, увидел, как он работает, и поверил, что это значит для него больше жизни. Вопрос в том, что это значит для меня? Могу ли я оставить позади все и перешагнуть эти годы разочарований, лжи и притворства? Могу ли я тоже существовать и работать в этом мире, не становясь при этом его частью? Остаться собой. Возможно ли совместить и то и другое?
Я невольно достаю из кармана сотовый. Новых сообщений нет. Действительно, почему же? Потому что я, трус, тоже ничего не отправлял. Когда отец сказал мне подождать до субботы, я написал Куперу. Я сказал ему, что мне нужно еще немного времени и что я пока в Вашингтоне. Что он должен сказать это Энди. И Джун. Я снова стер черновики сообщений, предназначенных ей. Вот дерьмо… Я так сильно сжимаю зубы, что чувствую боль в челюсти.
Ответ Купа пришел через день, и сейчас я перечитываю его, кажется, в сотый раз:
Ты должен написать ей.
– Как ее зовут?
Мне хочется скривиться. Я поспешно убираю телефон, будто меня поймали за чем-то запрещенным.
– Не понимаю, о чем ты, – напряженно отвечаю я.
– Я знаю этот взгляд. Я старше тебя, но этот взгляд всегда одинаковый. – Он на мгновение улыбается, прежде чем его лицо снова принимает серьезное выражение. – У тебя был такой же тогда, с Эль.
– Ты серьезно думаешь, что я стану разговаривать с тобой об этом? – Я незаметно качаю головой. – И перестань все время называть ее имя. Я оставил это позади. Как и ее саму. Тебе тоже стоит так сделать.
– Надеюсь.
Я стараюсь игнорировать слова отца. Пытаюсь по-прежнему видеть в нем высокомерного эгоистичного монстра, которого я видел в нем всю свою жизнь. Пара дней перед Рождеством никогда ничего не меняла, но последняя неделя…
Я чуть не выругался вслух.
– Джун. Ее зовут Джун.
Не могу поверить, что сказал это.
– Она чувствует к тебе то же самое?
Теперь моя очередь улыбнуться. И вспомнить обо всех моментах с Джун: о коктейле, вылитом мне на грудь, о настольных играх или наших киновечерах, а еще о клубе, о поцелуях и…
– Я так не думаю. На самом деле я ее раздражаю.
– Надеюсь, что когда-нибудь познакомлюсь с ней.
А я? Я тоже на это надеюсь? Я бы однозначно сказал «нет» три недели назад. Без колебаний. А сейчас? Теперь мне интересно, был ли прав мой отец. Может, я действительно не мог все это отпустить. Может быть, я видел все глазами несчастного мальчика, мать которого сбежала, а отца вечно не было дома. Который ничего не понимал. Который застал первую девушку, которую он действительно любил, в постели человека, который работал на его отца, и обнаружил, что он сам был лишь незначительной фигурой в игре денег и власти. Может, я был наивен. Может, мне стоит открыть глаза и начать быть тем мужчиной, которым я стал?