— Чего же ты хотел добиться? — спросила она так мягко, как только сумела.
Брайан заплакал. Его лицо, обычно бледное, густо покраснело. Сквозь слезы, он произнес:
— Я думал, если я повторю «Мамочка, вернись» миллион раз, то она вернется.
Он прижался лицом к блузке Кэйт и зарыдал.
— Но у меня не получилось. Я, наверно, сказал это два миллиона раз.
Глаза Кэйт наполнились слезами. Она глубоко вздохнула. Сквозь тонкую ткань блузки она чувствовала горевшее лицо Брайана. К черту эту профессиональную сдержанность. Она обхватила Брайана и отнесла его в кресло. Мальчик прильнул к ней. Через некоторое время он перестал плакать, но его молчание казалось еще горше. Они сидели так несколько минут. Кэйт понимала, что их сеанс почти закончен и ей нужно было говорить.
— О, Брайан, я сожалею, но колдовство здесь бесполезно, — начала она. — Я бы хотела, чтобы это было не так. Врачи сделали, что могли, для твоей мамы. Они не смогли сохранить ее, и волшебство не сможет. Ты не виноват в том, что врачи не смогли ее спасти, — она сделала паузу. — И ты не виноват, что твою маму невозможно вернуть, — Кэйт вздохнула. Разбивать детские сердца не входило в ее должностные инструкции. — Она не может вернуться, и твое колдовство бесполезно.
Брайан резко отстранился, стремясь вырваться из ее объятий. Он вскочил и сердито посмотрел на нее.
— Почему не может? — спросил он. — Почему мое волшебство бесполезно? — Он смотрел так на Кэйт еще мгновение, затем с силой оттолкнул ее и выбежал из комнаты, едва не споткнувшись о кукольный домик. Дверь кабинета хлопнула и от удара открылась вновь. Из коридора послышался голос Эллиота Уинстона, пытавшегося остановить Брайана.
— Заткнись, козел вонючий! — крикнул Брайан. Кэйт поморщилась. Она слышала затухающий звук шагов убегавшего мальчишки.
Через минуту голова Эллиота показалась из-за двери.
— Еще один недовольный пациент? — спросил он, выгнув брови почти до линии роста волос. — Боюсь, тебе не отделаться от французского.
Студенткой Кэйт специализировалась на французском. Одно время она даже думала продолжить изучение языка в аспирантуре, но впоследствии никогда не жалела, что не пошла по этому пути, поскольку работа с детьми была такой благодарной, хотя иной раз — как, например, в такие моменты — Эллиот, учитель математики и ее лучший друг, подтрунивал над ней подобным образом.
— Насколько я помню, немецкий аналог для «вонючий козел» — это riechende Steine. Как бы ты сказала то же по-французски?
— Я бы сказала, что ты слишком назойлив, — ответила Кэйт. — Этого достаточно. И я бы добавила, что у нас с Брайаном наметился некоторый прогресс. Сегодня он поделился некоторыми своими переживаниями.
— Что ж, он умудрился вполне внятно выразить свои переживания по поводу меня и моего мужского аромата. Если это прогресс, поздравляю. — Эллиот вошел в комнату и сел возле кукольного домика на стул — единственный предмет взрослой мебели в кабинете Кэйт. Эллиот был темноволос, среднего роста, слегка полноват и обладал коэффициентом интеллекта значительно выше среднего. На нем, как и обычно, были смятые хлопчатобумажные штаны, растянутая футболка и поверх совершенно не подходящая рубаха. Закинув ноги на ящик с игрушками, он открыл свой пакет с завтраком.
Кэйт вздохнула. Они с Эллиотом обыкновенно завтракали вместе. Но сегодня Эллиот выполнял крайне неприятную повинность дежурного по кафетерию, и только теперь, без мала в половине третьего, он получил возможность поесть. Кэйт была ему рада, но еще не развеялась грусть после сеанса с Брайаном. Эллиот, освободившись наконец от ужасов столовой, пребывал в беспечном неведении по поводу ее настроения. Он достал из пакета какие-то свертки и набросился на сандвич, источавший запах, напоминавший соленую говядину.
— Брайан учится в классе Шэрон, верно? — небрежно спросил Эллиот.
Кэйт кивнула.
— Бедняга. Его мать умирает, а учительница — злая ведьма Верхнего Уэст-Сайда, — тут Кэйт не смогла сдержать улыбки. И она, и Эллиот не слишком жаловали Шэрон Каплан, откровенно ленивую преподавательницу и весьма неприятную женщину.
— А помимо смерти матери, какие еще проблемы у Брайана? — спросил Эллиот.
Кэйт чувствовала, что пока не способна поддерживать обычную для них веселую беседу.
— У тебя на подбородке горчица, — заметила она, и когда Эллиот попытался вытереть лицо, капля упала прямо на рубашку.
— Упс, — вымолвил он и попытался стереть пятно с помощью одного из грубых бумажных полотенец из школьной душевой, но безуспешно. Желтое пятно особенно предательски выделялось на зеленой рубашке. «Это настоящее развлечение — смотреть, как он ест», — частенько думала Кэйт.
— Он верит, что колдовством можно вернуть его маму обратно, — сказала она с глубоким вздохом.
— Знаешь? Знаешь что? Они все только и думают, что о ведьмах и колдунах. Проклятый Гарри Поттер! — проговорил Эллиот — и откусил огромный кусок сандвича. — И каковы же твои предписания? — спросил он, жуя и потому с трудом выдавая слова.
— Я хочу убрать колдовство и прикоснуться к его гневу и боли, — отвечала Кэйт.
— Ой вей! — воскликнул Эллиот с лучшим еврейским прононсом, какого только можно было ожидать от гея из Индианы. — И как ты себе это представляешь? Как ты сможешь лишить этого мальчика из Эндрю Кантри, когда соприкоснешься с его подлинными переживаниями? И зачем это делать в его случае? Что еще осталось у ребенка?
— О, брось, Эллиот! Затем, что все это бессмысленно, и он не должен винить себя за то, что у него ничего не получается. Ты как все. Опытный статистик. Человек, который мог бы бросить эту работу, утроил бы свое жалованье, устроившись в любой пенсионный фонд. Ты советуешь мне поощрять их колдовство?
Эллиот пожал плечами:
— Тебе не приходилось видеть, как сбываются мечты?
Кэйт отказалась от борьбы. Эллиот, выросший на Среднем Западе и стоик до мозга костей, как-то сказал ей: «Только благодаря неизведанности жизнь стоит того, чтобы прожить ее». Он часто провоцировал ее на предмет эффективности психологии. Сейчас, чтобы подразнить ее, он собирался принять вид, будто разделяет парадоксальные толкования о магии.
— Если ты надеешься затеять спор сегодня, — предупредила она, — выбрось из головы. — Затем, чтобы досадить ему, для его же блага, она добавила: — Полагаю, соленое мясо не слишком способствует поддержанию баланса твоего холестерина.
— Да ну, что значит пара сотен единиц вверх или вниз по шкале? — весело ответил он, пережевывая очередной кусок.
— Ты хочешь умереть, — сказала Кэйт.
— О-о-о! Суровые слова из уст психиатра, — он скроил насмешливую гримасу, открывая банку сока.
— Я ухожу, — сказала она, собирая какие-то записки со стола и рассовывая их в шкаф с папками. Если уйти сейчас, можно еще успеть за покупками до встречи с подругой Биной. Она достала из сумки губную помаду и зеркальце, подправила губы и широко улыбнулась, чтобы убедиться, что помада не испачкала зубы. — Увидимся за ужином.
— Куда ты направляешься?
— Любопытной Варваре на базаре нос оторвали.
— Секрет? Брось. Скажи! Что, если я закачу истерику, как Брайан? — Эллиот запустил ногу в ящик для игрушек. Затем он швырнул тряпичного медведя в сторону Кэйт. — Так ты мне расскажешь? — Плюшевый снаряд попал ей прямо в лицо. Эллиот скрючился на стуле, закрыл руками лицо и стал скороговоркой умолять: — Это был несчастный случай. Я виноват, виноват, виноват.
— Я тебе покажу «виноват»! — предупредила Кэйт. Она бросила медведя назад в Эллиота, но промахнулась.
— Ты бросаешь как девчонка, — высмеял ее Эллиот. Затем он достал другую зверушку и швырнул ее в Кэйт. — Утка! — провозгласил он, дотянувшись до следующей игрушки. Это и правда была утка, желтая и пушистая.
— Ну, держись, ты, тупой математик, — почти кричала Кэйт, схватив пушистого кролика и принявшись тузить им по голове Эллиота. Было полезно слегка выпустить пар.
— Насилие! Насилие! — кричал довольный Эллиот, отворачиваясь со стулом, чтобы защититься. — Насилие над учителем! Насилие над учителем! — продолжал он вопить.
— Заткнись, идиот! — бросила Кэйт, поспешно закрывая дверь кабинета. Она повернулась спиной к двери как раз вовремя для того, чтобы получить прямо по лицу тряпичным слоником. Она на миг оторопела, но тут же схватила несчастное животное и бросилась на Эллиота.