Энн Стюарт - Блаженство греха

— И чего же это?

— Любви, — ответила она. — И ребенка. Я жду.

Он не спешил, остался на месте. За последние несколько часов все как-то сместилось, перекосилось. Все, во что Рэчел всегда верила, ушло, было выбито у нее из-под ног. Она взглянула на Люка и попыталась представить злодея, убийцу, бессердечного, безжалостного мошенника.

Он выглядел усталым. Потерянным. Невыразимо сексуальным. И она поняла, что хочет его. Поняла с несомненным спокойствием и радостью. Ей хотелось дотронуться до него, поцеловать его, принять в себя. Мысль о сексе с кем-то еще по-прежнему наполняла ее отвращением, но с Люком — другое дело. Вот так просто и так сложно.

Любовь, сказал он, когда думал, что она не услышит, не обратит внимания. Она, конечно же, услышала. Он не из тех, кто способен на любовь, и ей не стоило ждать от него любви. Она даже не была уверена, что верит в любовь. И все же, в глубине души, за цинизмом и рассудительностью, она ее чувствовала. Чувствовала связь между ними, безумную и очень сильную. Это глупо, но она была здесь, прорывалась сквозь ее страхи, сквозь его отстраненность. Она была тут, и ее было не разорвать.

Его свободная полотняная туника завязывалась на поясе. Пальцы Рэчел безуспешно пытались развязать узел, но он не сделал попытки помочь. Просто наблюдал за ней из-под прикрытых век безо всякого выражения на лице. В комнате было темно, свет исходил только от мерцающих черно-белых мониторов. Кровать позади них белела смятыми простынями Все было чистым и белым в этом средоточии неописуемого зла.

Она стянула с него тунику и уставилась на его грудь в тусклом свете. У него сухощавое, стройное, сильное тело, золотистая кожа, плоский живот и слегка очерченные мускулы. Длинные волосы убраны на спину, но глаза холодные и завораживающие, наблюдают за ней, бросают вызов. Она пожалела, что не может отступить, лечь на кровать, закрыть глаза и думать об Англии. Разве не это он ей советовал?

Она положила ладони ему на грудь легко, неуверенно, позволив пальцам пройтись по выпуклостям мускулов. Люк выдохнул, но выражение лица не изменилось, и он продолжал стоять совершенно неподвижно, пока ее ладони исследовали горячую, гладкую кожу.

Ей захотелось попробовать его на вкус. Не думая, она наклонилась и прижалась ртом к соску, пустила в ход язык. Он дернулся, потом опять затих, но она почувствовала, как лихорадочно заколотилось сердце, когда она скользнула по его груди языком.

Она поцеловала живот, ощутив напряжение мышц под своими губами. Штаны на завязках низко сидели на узких бедрах, и она положила на них руки, щупая их, гладя пальцами. Он издал приглушенный звук, но руки остались висеть по бокам, стиснутые в кулаки, пока он ждал.

Она знала, чего он от нее хочет. Знала, что ему нужно. Она закрыла глаза и прижалась лицом к нему сквозь тонкий хлопок, почувствовав, как он дернулся под ее прикосновением, и позволила губам скользнуть по внушительной выпуклости под тканью.

Он что-то пробормотал сквозь зубы, не то мольбу, не то проклятие. Поднял руки, чтобы взять за ее голову, направить, но потом снова уронил их. Предоставлял все ей. Ее выбор, никакого принуждения. Она поцеловала живот под свободным поясом штанов — медленно, томительно медленно. Приникла ртом к жестким волоскам, которые обнажила, когда потянула брюки вниз. Потом припала губами к его плоти, беря ее глубоко в рот.

Она почувствовала его руки у себя в волосах, мягкие, ненастойчивые, и это было как благословение. Она слегка отстранилась, вкушая его, потом снова опустилась и закрыла глаза, когда он задрожал.

Она хотела этого. Хотела его. Она опустилась на колени у его ног, обнаженная, и ласкала его ртом, пока все вокруг не померкло. Все свелось к чистейшим ощущениям, желанию и томлению, ласкам и прикосновениям, и она почувствовала, как сила нарастает в нем и что ее страсть не уступает его. И когда он хотел отстраниться, она вцепилась ему в бедра в отчаянной попытке удержать.

— Нет, — выдавил он хрипло, отступая назад.

Она осталась в том же положении, на коленях.

— Но я хочу.

— Нет, — повторил он, и она увидела, как рябь прошла по его сильному прекрасному телу. — В следующий раз. Если он будет. — Люк потянул ее вверх на себя, подняв так, что ноги ее повисли над полом. — Так детей не делают.

Кровать оказалась мягкой, и он склонился над ней, и его длинные волосы завесой упали вокруг них. Она взяла их в руки и втянула в рот, притянула его к себе и поцеловала. Он накрыл ладонями ее груди, и яростный, острый спазм отклика пронзил ее — немыслимое ощущение, которое потрясло и ошеломило. Он легонько сжал соски, и она вскрикнула, задрожав всем телом, потянувшись к нему, желая большего, страдая от жгучего желания, неутолимой жажды.

— Нет, — сказал он снова с ноткой веселья и отчаяния в голосе, когда она хотела обхватить его ногами. — Твоя очередь. — И перевернулся на спину, ожидая ее.

Ей хотелось закричать от огорчения. Она не пошевелилась, и он потянул ее на себя так, что она оседлала его, коленями упираясь в кровать.

— Помоги мне, — пробормотала она, дрожа, боясь, что не выдержит этой пытки. — Я не могу… не знаю…

Он обхватил ее бедра своими большими ладонями и приподнял так, что она оказалась над его членом. Он был огромным, и она знала это. Она же брала его в свое тело, в рот. А еще он был горячим и пульсирующим, и она хотела его так неистово, что могла просто разлететься на кусочки.

— Возьми меня в себя, — велел он хрипло. — Медленно, не торопись. Не сделай себе больно. Просто опускайся на меня. Позволь телу вести тебя. Скользи вниз по мне, вот так. Да, вот так. Медленно… еще медленнее. Да, так. До самого конца. Так глубоко, чтобы почувствовала меня прямо в горле. Еще, Рэчел. Глубже. Давай, Рэчел. О, боже, да!

Она тяжело и часто дышала, силясь контролировать себя. Сдвинулась, беря его еще глубже, опускаясь на него полностью, и он наполнил ее всю, без остатка.

На несколько мгновений она замерла, не в силах пошевелиться. Лишь дрожь прокатывалась по телу. Тело ее взмокло от пота, и она слышала его слова. Они были не о борьбе и страхе, они были о боли и желании, о пустоте, которая должна быть заполнена. О любви и глубинной затаенной радости, и ей требовалось больше.

Его ладони все еще сжимали ей бедра, и она чувствовала силу в них, напряжение жестокого самообладания, грозящего вырваться на свободу. Он помогал ей двигаться, приподнимая, затем давал опуститься назад, и она начала ощущать ритм, гладкий, скользящий, возбуждающий.

— До остального можешь сама дойти. Прокатись на мне, Рэчел, — прошептал он. — Заставь меня кончить.

Она задвигалась вначале осторожно, опасаясь боли, боясь совершить ошибку. Но она была влажной, скользкой, и хотя он и казался таким большим, она приняла его в себя с легкостью, от которой все внутри задрожало. Как будто она создана для него. Движения ее были мягкими, неуверенными, но он не делал попытки поторопить ее. В мерцающем свете мониторов он лежал на спине с закрытыми глазами, впитывая ощущения.

Люк положил ладони ей на груди, и она сделалась рисковее, быстрее, жестче, пытаясь вырвать у него отклик. Она не могла перевести дыхание, кожа пылала, и она наклонилась вперед, опершись руками по обе стороны от него, толкая, вбирая его, жаждая больше, больше, больше…

Он скользнул руками по ее телу, снова обхватил бедра, словно больше не мог сдерживаться. Выгнулся навстречу ей, с силой ударяясь о нее, и она приветствовала это с криком радости, желая его отчаянно, встречая его толчки, обволакивая его снова и снова, и тихий сдавленный крик заклокотал у нее в горле, когда она начала дрожать. Ей хотелось, чтобы он дотронулся до нее между их телами, помог ей, когда внезапно в этом не стало нужды. Все ее тело конвульсивно дернулось, дыхание перехватило, сердце остановилось, кожа вспыхнула жарким пламенем, и все, что она чувствовала, — это как он пульсирует, растекаясь в ней, по ней.

Он поймал ее руки в свои, переплел ее пальцы со своими в крепкий, сильный замок, который невозможно разорвать. Она вскрикнула, но не знала, что сказать. Да и какая разница. Он длился целую вечность, бесконечный спазм вожделения, который рассеялся в любовь, и когда он закончился, она упала на его крепкое гладкое тело, слишком обессиленная на этот раз, чтобы даже плакать.