Энн Стюарт - Блаженство греха

Коридор, куда выходила дверь палаты Энджел, был пуст. Окошечко оказалось достаточно низко, чтобы Рэчел могла заглянуть туда, и представшее глазам зрелище потрясло ее.

Не было никакой сумасшедшей, сжавшейся в углу, пускающей слюни и бормочущей что-то невнятное. Женщина, которая сидела за столом и что-то писала, выглядела аккуратной, совершенно нормальной и даже симпатичной. Ее густые белокурые волосы волнами лежали на плечах, лицо выглядело решительным.

— Энджел? — прошептала Рэчел.

Женщина подняла голову и воззрилась на дверь. Глаза ее были ясными, спокойными.

— Что вам нужно?

— Я Рэчел. Дочь Стеллы Коннери. Вы знали мою мать, когда она была здесь?

Энджел отложила ручку.

— Я знала Стеллу, — сказала она. — Они убили ее.

Рэчел оцепенела.

— Это вы мне писали? — спросила она.

— Писала вам? Я даже не знаю вас. Я знала вашу мать. Они убили ее. — Если Энджел и была безумна, то на ее речи это никак не сказывалось — разговаривала она спокойно, деловито, вполне рассудительно.

— Но зачем? Она же все равно умирала.

— Так они говорят. Может, у нее на самом деле и не было никакого рака. Может, они ускорили ее уход, чтобы избавить от страданий. Может, именно так они поступали и со всеми остальными.

— Со всеми остальными?

Энджел встала и подошла к двери. Это была высокая, стройная женщина с сильными на вид руками.

— Всеми теми, кто умер здесь. Всеми богатыми людьми, которые приезжают сюда, чтобы следовать указанным Люком путем, но обнаруживают, что у них смертельная болезнь и им уже никто не может помочь. Они умирают. Умирают очень быстро. И оставляют свои деньги «Фонду Бытия».

— Откуда вы знаете?

Энджел горько усмехнулась.

— Почему, как вы думаете, я заперта здесь? Верите, что я действительно ненормальная, как сказал этот уродец Кальвин? Они пытаются заставить меня замолчать. Я слишком многое узнала, но убить меня они не осмеливаются. Пока.

— А разве ваши родители не могут ничего сделать?

— Родители? Мои родители давным-давно умерли. Еще одна ложь Кальвина. Я не знаю, что они для меня приготовили, но завтра, полагаю, мне будет уже все равно. Если только вы не поможете.

— А как я могу помочь вам?

— Выпустите меня отсюда. Дайте мне шанс сбежать от них. Вы не представляете, какое это на самом деле зло. Не знаете, на что они способны. В моем дневнике все доказательства: время, место, имена жертв, — но они ни за что не позволят мне сохранить его. — Она помолчала. — Я могла бы отдать дневник вам. Если со мной что-то случится, по крайней мере, все не останется шито-крыто. Вы ведь сделаете это для меня, да? Сохраните дневник, позаботитесь, чтобы он попал к нужным людям?

Рэчел не колебалась. Кому ей верить: правой руке Люка Бардела или женщине, оказавшейся в трудном положении, которая знает, какое зло притаилось под внешним благолепием «Фонда Бытия»? И все же Энджел отрицает, что написала то страшное письмо. А если это не она, то кому еще известна правда о «Фонде» и преступной побочной деятельности Люка? Сколько человек в этом замешано?

— А кто-нибудь еще знает, что происходит? С кем еще я могу поговорить о своей матери? — настаивала Рэчел.

— Ваша мать была твердой последовательницей Люка. Верила почти до самой смерти. Есть и другие, которые начали что-то подозревать, но нам не дают общаться и при малейшей возможности сажают под замок.

— Наверняка, у нее были здесь друзья?..

— Стеллу интересовало лишь то, что мог дать ей Люк.

«Это похоже на мать, — угрюмо подумала Рэчел. — Вся ее жизнь вертелась вокруг мужчины, с которым она в тот момент спала».

— Выпустите меня, — взмолилась Энджел. — А я назову вам имена людей, которые могут что-то знать о вашей матери.

Устоять было невозможно.

— Хорошо, — согласилась Рэчел.

Энджел не пошевелилась.

— Вам придется открыть дверь, — терпеливо напомнила она. — Я не смогу просунуть дневник под дверь. Вам понадобится ключ.

Рэчел огляделась, не обращая внимания на тревожное покалывание в затылке.

— Я не знаю, где он.

— В столе. Второй ящик снизу и справа. Помогите мне, Рэчел. Ради вашей матери. И помогите тем несчастным, которые уже мертвы.

Ключ был в ящике. Он легко вошел в замок, и, когда Рэчел распахнула дверь, Энджел стояла в нескольких шагах с улыбкой облегчения на лице и дневником в руках.

— Вот видите, — сказала она. — Здесь все ответы.

Рэчел взглянула на раскрытые страницы дневника. Рваные, кривые строчки, скачущие слова, и все — непристойности, складывавшиеся в безумный бред.

Рэчел сделала шаг назад, один малюсенький шажок от надвинувшейся на нее женщины. Но было уже слишком поздно.

— Ну нет, — прошептала Энджел. Лицо ее оставалось пугающе бесстрастным. — Ты ведь одна из них, не так ли? Мне следовало понять. Тебя подослали, чтобы искушать меня. Так не бывать этому. Это он послал тебя. Но он мой! Люк мой! Ты его не получишь!

Рэчел наполовину повернулась, чтобы бежать, когда Энджел врезалась в нее и сбила с ног. Пальцы сомкнулись на горле. Рэчел пыталась оторвать их, но чувствовала, как воздух вытекает из легких. Визгливо крича что-то, Энджел колотила ее головой о пол.

И тогда Рэчел поняла, что умрет.

Старейшины собрались еще раз, и лица их в неровных отсветах костра были мрачны.

— Время истекает, — сказал чужак.

— Какая дерзость, — неодобрительно прошипел Джордж Лэндерс. Он дорожил своей властью, и ему не нравилось, что на их закрытые собрания допущен человек низшего ранга. Но Джордж был трусом. Охотно предоставляя другим рисковать по-крупному, он предпочитал играть с акциями и облигациями.

Альфред поднял руку, и шум постепенно стих.

— Эта женщина опасна, — начал он. — Она всем нам здесь мешает. Вынуждает форсировать события, а излишняя поспешность нам совсем ни к чему. Мы должны действовать с оглядкой, не допуская ошибок. Вот почему от нее необходимо как можно скорее избавиться.

— Я работаю над этим, — сказал чужак, не обращая внимания на Джорджа. — У меня все под контролем.

— Ничего больше ты нам не скажешь? — мягким голосом спросила сидевшая рядом с ним пожилая женщина. Она спала с чужаком и, наверное, знала ответ. Джордж недовольно засопел.

— Чем меньше людей знает, тем лучше. О ней позаботятся. Она будет наказана.

— А Люк? — Джордж сердито сверкнул глазами.

— Всему свое время, Старейшина, — ответил мальчишка с издевательской вежливостью. — Всему свое время.

Было темно. И больно. Что-то теплое сжимало и окутывало ее. Где-то в уголке сознания трепетал огонек, и Рэчел крепко зажмурилась. Открыв глаза, она признала бы боль, а она этого боялась. Боялась, что не справится со всем тем, что на нее навалилось, боялась снова стать уязвимой — после того, как столько лет преодолевала в себя проклятую чувствительность, ранимость.

Она рано узнала, что люди, стоит им только дать волю, не преминут причинить тебе боль. И, открыв эту истину, старалась убедить всех — и себя тоже, — что никогда и никому не позволит обидеть себя.

Но кто-то же это сделал. Горло горело, в голове стучало, тело болело так, словно по нему прошлось стадо слонов. Рэчел не знала, где она и как сюда попала. Знала только, что должна бежать, спасаться.

Ничего не поделаешь, глаза придется открыть. Она разлепила веки. В комнате было темно, от едкого запаха дыма першило больное горло. Она не сразу смогла вспомнить, где находится и что произошло.

Доносящиеся откуда-то издалека слабые звуки флейты послужили первой подсказкой, хотя никогда раньше она этой музыки не слышала. Она в Нью-Мехико. На зачарованной земле, хотя приют затворников в Санта-Долорес отнюдь не очаровал ее.

Мало-помалу Рэчел разобралась, что лежит на полу, на каком-то тонком тюфяке в темной, напоминающей пещеру комнате. Откуда-то издалека лились звуки флейты, в воздухе висел дым. Одежда на ней была другая, свободная и удобная. Даже не глядя, она поняла — Люк наконец-то добился своего, натянув на нее одну из этих дурацких пижам.

Рэчел попыталась поднять голову, но боль резанула с такой силой, что она со стоном опустилась на подстилку. Вспомнилась Энджел, это чудовище с обманчиво милым именем, сумасшедшая, пытавшаяся убить ее. Это Энджел душила ее, схватив за горло, и била головой о пол.