Но вот отчего-то прицепились к Петрову.
К тому времени война окончилась.
Петров отбыл в Москву и ушел в отставку, а комиссия, прибывшая по поводу трофеев, их изъятия и количества, прихватила Витьку за хвост, он уже не был порученцем и сидел на "губе", то есть гауптвахте. Наломала ему бока комиссия так, что Витька слезами умылся. Послал письмо в Москву, генералу Петрову, но тот не ответил. Сам объяснялся на другом уровне по поводу "опель-адмирала" и каких-то драгоценностей, которых, - якобы, - в глаза не видел.
Но генералу-то в отставке ничего, кроме порицания, а Витьку отправили прямо из Германии на службу в дальний гарнизон, в Забайкалье, - город Читу.
Оттуда он снова написал генералу Петрову, снова на Управление, но генерал опять не ответил или же ему письмо вовсе не передали.
Генерал умер и осталась Ираида одна, с маденчиком Жориком.
Замуж больше не вышла, хотя и сватались, и сватали, - боялась чужих мужиков. Обведут вкруг пальца, обманут и оберут. И останется её любимый сынок Жорик босым-бос, голим-гол.
Любовника же имела, из простых, - на постройке дачи познакомились. Парень, что надо, - лихой, красивый, хромал, правда: на фронте разведчиком был, пулю схватил нехорошую.
Парень тот, Петро, остался при дачном поселке, "умельцем".
Ираида ему земли отрезала.
Он построился, женился на местной девчонке, а к Ираиде ходил часто, и с любовью, и с делами, и выпить-закусить.
А Витька, с горя, в той Чите, озоровал как хотел, и погнали его из Армии за пьянство. Хорошо, не посадили по хулиганке.
Люто возненавидел генерала Петрова, считая главным виновником своих бед.
Все Витька пропил, что привез и устроился работать в ЖЭК.
Женился нескоро, на новой жэковской секретарше, - тихой молоденькой девчонке, с прижитым мальчоночкой на руках.
Витька его усыновил, - своих не случилось, девчонка, хоть и молоденькая совсем, - вся больная. Померла от почек.
Витька затосковал и наверное бы сам каюка дал, если бы не привязалась к нему суровая бабища, начальница общей их жэковской конторы ( Витька ещё был симпатичный), - непьющая, не курящая, только по постельному делу зверь.
После своей квелой первой жены Витька сильно соскучал по этому делу и с бабищей они давали перцу, - пух из перин летел.
Пасынка звали Илья.
Был он тихий и симпатичный на мордашку, как и его несчастная мамаша. В школе учился справно, приемных родителей, если и не любил, то уважал. В институт поступил педагогический, окончил.
Стал преподавать математику и физику в старших классах. И встречался с девушкой Леной из школьной библиотеки.
Подошло Витькино время покидать этот свет, чахотку где-то подхватил. Уж как ни старалась бабища его вытянуть - не смогла.
И почти перед концом, Витька вдруг восстал, потребовал от бабищи водки, приказал, чтобы старуха вышла на минуту. и вдруг рассказал Илье ту давнюю историю, германскую, со старинным бюро и всем прочим, которую помнил досконально, в деталях.
И взял с Ильи слово, что тот разыщет или самого Петрова, или его вдову Ираиду, или их последышей...
Найдет бюро и возьмет те богатства. А что там они есть, Витька не сомневался. И что бюро не выбросили - тоже. И ничего в нем не искали, потому как ничего не знают. Илья слушал эти бредни вполуха, - человек больной, чего не придумается.
Но Витька настаивал и настаивал, и даже заставил Илью поклясться, что тот поедет, разыщет неправедную семейку и отомстит за своего отчима. А богатство великое себе возьмет, потому что Петровым оно не принадлежит, за него Витька муку принял.
Он встал, и откуда-то из загашника, из тряпочки, вывернул пачечку долларов, и отдал их Илье с присказкой: если тот на что другое истратит, то не видать ему покоя на этом свете.
- Я сегодня помру, вот увидишь, - сказал он и ещё раз повторил, смотри, не обмани. Я тебя вырастил, выкормил, а теперь ты отвечай. Сам хотел Петровых достать, да вот с бабами забурился.
Через неделю Витька умер.
А Илья стал тосковать и думать, думать...
Не любил он Забайкалье, не любил свою работу, своих учеников, пыльные улички Читы, хотя ничего другого не видел. И к невесте своей относился, молоденькой библиотекарше Леночке, не очень, а она его обожала до истерики.
И однажды, наплевав на все, не веря в отчимовы сказки, все же собрался Илья в Москву.
Леночка провожала его со слезами, рыданиями, цепляньем за полы, - она чуяла, что Илья уезжает навсегда. А жить без него она не сможет.
И спрашивала каждоминутно: ты возьмешь меня в Москву, когда устроишься? Возьмешь? Я же без тебя умру...
И он отвечал, что, конечно, возьмет, как только...
Но сам был уверен, что навсегда оставляет здесь все, что было, и никогда, ничего отсюда не потянет с собой.
И кто знает, а вдруг сказки отчима вовсе не сказки?.. Глава 4
Клим проснулся в четыре, при том, что заснул - в три.
... Сон алкоголика краток и тревожен, говаривал его друг Берлинский.
Вчера опять нажрался в сосиску! И с кем! С "голубятней", или как они себя называют "по-научному" - геи. Да хоть - феи! - Климу на их названия и сущность начхать: главное, что они - ребята ушлые и у них схвачено все и могут все.
Конечно, за все надо платить, но где и когда Клим пропадал? А на работе карячиться, - хоть в престижном месте, - дурней нет. Вот если за так бабки отхватить!..
Короче, сегодня надо бы опять подтянуться к "Райским птичкам", где у "этих", оказывается, стоянка.
Пошатываясь, Клим полз по коридору, - длинный, на тощих длиннющих ногах. Плечи - широкие, но одни кости, а руки - китайские палочки для еды! И все это при опухшей роже, - картина зубодробительная.
Но Клим умел себя делать. Никто в нем сегодняшнем не признал бы искрящегося элегантца. Он работал над собой перед каким-нибудь важным походом, как визажист из л,Ореали.
Правда, с одежкой у него сейчас беда: все его "эксклюзивы" маман забрала себе в шкаф и заперла на ключ. Идти на открытый конфликт Клим не решался: маман его кормит, хотя и с воплями, "бездельник" и "свинья"!
Приходилось сидеть дома, выбираясь лишь в скверик при доме, когда маман сматывалась на свой рынок - торговать. Но вчера Клим не выдержал. С утра уже понял, что если не проедется в Центр, не выпьет на Арбате в кафешке рюмку мартини, то окончательно утеряет себя и тогда, - прости прощай сахарная мечта: встретить богатую глупую курицу и прилепиться к ней на веки-вечные, до конца дней её.
Но для поездки нужна хорошая придумка.
Клим знал, что облапошить маман ничего не стоит.
Он взял телефон, набрал кучу цифр и сказал лишь одно слово, выезжаю, тут же положив трубку на рычаг.
Маман по своему параллельному набор цифр ухватила.
После этого Клим вальяжно вышел на кухню и она не выдержала, выскочила из своей комнаты.
- Куда это ты намыливаешься? - Поинтересовалась она, - имей в виду, одежды не дам, иди в халате!
- Что ж, - ответил он оскорбленно, - пойду, в чем есть.
- Не смей никуда таскаться! - Заорала она, - опять приползешь на четвереньках! Хватит того, что я тебя содержу!
- Хорошо, - ответил Клим с достоинством, - я никуда не пойду. Тебе же хуже будет.
- Мне?! Хуже, чем есть, уже не будет, разве что сдохну, откликнулась маман злобно, однако любопытство пересилило, - а что, собственно, такое случилось?
- Ничего особенного. Просто Виталик Еншин ( это был любимый человек маман, - сын международника Еншина, - с которым Клим раньше, давно, дружил ) мне место устраивает в своем офисе, им человек с языком требуется... Но поскольку ты так, я не пойду, пусть все катится...
...Маман - такая дура!..
Она завопила, что ему лишь бы на тахте валяться и плешь протирать, но если Виталик, она даст одежу, чтоб не стыдиться!
И ринулась к себе в комнату.
Клим втихую даже заржал: хорошо, что дураки не перевелись.
Через полчаса Клим стал тем джентльменом, коий вчера в кафе "Райские Птички" ошеломил "голубцов".
В "эксклюзивном" твидовом пиджаке, который привезла ему из Америки Хизер, блекложелтой рубашке, с нежновьющимися темнорусыми волосами ( плеши как не бывало!), да ещё три сотки деревянных (маман-таки выделила для "Виталика"!) Клим поехал в Центр. И попал в "Птички".
А теперь вот жадно хлебает хлорированную воду из под крана и не знает, как бы похмелиться.