Мара Уайт - Больны любовью (ЛП)

— Нет! — вскрикиваю я, зажимая локоть. Думаю, он сломан.

Прихрамывая, захожу внутрь и осматриваю свои повреждения в зеркале ванной. Локоть красный и выглядит травмированным, но нет открытого перелома, никаких подвижных костных осколков — то, что я могу сказать на первый взгляд. Я успокаиваю Наполеона и хватаю другую кастрюлю с горячей водой. Снег застилает всё, заглушая звук. Снежинки крупные, будто в кучу сбились несколько. Эту кастрюлю я выливаю на гаражную дверь в месте, где шов соединяется со зданием. Повторяю свои действия ещё дважды и затем нажимаю на кнопку, чтобы проверить дверной механизм, который неохотно, но все же открывается.

Я прыгаю от радости, придерживая локоть. Теперь моя задача затащить переноску с собакой в машину только одной рукой.

Даже в хорошую погоду это было бы героическим поступком, но двадцать минут спустя Наполеон сидит на заднем сидении, и я выезжаю с подъездной дорожки. Видимость ужасная, практически нулевая. Мы медленно тащимся вниз вдоль жилых улиц, где дома наряжены по сезону. Их Рождественские огоньки полностью покрыты снегом, заставляя крыши выглядеть так, словно они обложены по контуру святящимися, разноцветными зефирками.

Пытаюсь вспомнить всё, что знаю о вождении, пока мы выезжаем на шоссе. Знаю, что надо притормозить вместо того, чтобы ударить по тормозам, когда попадаешь на лёд дабы предотвратить скольжение. Мой полный опыт вождения можно вычислить, суммируя раз десять сидения за рулём — пять раз при прохождении тренировочных упражнений, два раза во время сдачи теста; первый раз я провалила, но на второй раз сдала. Остальные несколько раз могут быть рассмотрены как чрезвычайные ситуации, когда не было никаких других квалифицированных водителей, и я вытаскивала свои права. Обычно Люси не позволяла мне водить её машину, но по какой-то причине я уверена, что мы сделаем это.

Уличные фонари стоят на большом расстоянии друг от друга. Дворники работают на полную мощность, но они едва справляются с натиском снежинок-монстров. Я еду потихоньку со скоростью чьей-то девяностолетней бабульки. На шоссе нет ни единой машины.

— Наполеон, всё в порядке. Я вытащу нас отсюда, обещаю. Милостивый Господь никогда бы не позволил карибской девушке, как я, погибнуть в снежном шторме и тем более на Рождество — нам не о чем беспокоиться. Эта детка будет лежать под пальмой, когда решит откинуть копыта.

Фары моей машины натыкаются на задний свет другой машины. Кажется, она стоит на обочине, но я всматриваюсь в центральную линию, чтобы убедиться, что я не еду криво. Подъезжая, мои фары освещают всю картину. Я осознаю, что это авария, и машина, сейчас находящаяся под углом в сугробе, по-видимому, перед этим врезалась в телефонный столб. Я медленно притормаживаю, чтобы припарковать машину Люси и оставляю фары направленными на место аварии, дабы видеть всё хорошо.

— Я сейчас вернусь, Наполеон. Ты в порядке? — спрашиваю я. Она скулит и дважды ударяет хвостом о дно переноски.

Я выхожу из машины прямо в снег, который намело на шоссе. Стоит такая тишина, что я чувствую себя единственным человеком во вселенной. В моём мозгу быстро появляются картинки ужастиков, типа трупов, которые превращаются в зомби или убийца, который лежит там, поджидая, пока я подойду, чтобы затем накинуться и зарезать меня. Вот почему я люблю смотреть Дракулу на Рождество. Я мягко подкрадываюсь к машине, не издавая никакого хруста.

— Есть здесь кто-нибудь? — зову я, мой голос вибрирует в тишине.

Боковая дверь водителя открыта, и я могу видеть, как кто-то завалился вперёд, будучи пристёгнутым ремнем безопасности. Я пробегаю оставшееся расстояние, мои ноги утопают в глубоком снегу, когда я достигаю сугроба. Я становлюсь на склон сугроба и дергаю дверь. Из машины выпадает бутылка водки и человек начинает скатываться в мою сторону. Это женщина. У неё светлые волосы и очки, на лбу виднеется глубокая рана, заливающая кровью её лицо. Но я всё же узнаю, кто она, и задыхаюсь от шока.

Это Джен. Жена моего поручителя Брайана из группы по созависимости. Женщина, которая делает его несчастным, и без которой он не может жить.

— Джен? — зову я. — Ты меня слышишь, Джен?

Я протягиваю руку к её шее и кладу пальцы под её ухо, пытаясь нащупать пульс. Кровь на её лице холодная и липкая на ощупь. Холод повсюду, и я начинаю бесконтрольно дрожать. Я тянусь к карману моего пальто и достаю телефон, сразу же роняя его в сугроб. Падаю на колени и начинаю копать снег, перерывая пальцами свежую снежную пудру.

— Она просто замёрзла. От алкоголя. Может у неё гипотермия, но ей станет лучше, как только мы её согреем, — говорю я себе самой.

Не могу найти свой телефон, это как поиск иголки в стоге сена. Я решаю разгребать снег с помощью ступни. Замечаю его край и вытаскиваю его, мои пальцы замёрзшие.

Стряхиваю снег со своего пальто и набираю 911.

— Что у вас случилось?

— Автомобильная авария на Истбаунд 44, пожалуйста, помогите мне!

— Сколько машин пострадало? Вы знаете свои координаты?

— Я проехала может минут пятнадцать от Поукипзи, но не знаю, насколько далеко из-за снега. Всего одна машина, грузовик. Она ранена. Пожалуйста, приезжайте!

— Оставайтесь на линии, мэм. Мы кого-нибудь пришлём. Только один человек ранен или есть и другие пассажиры в машине?

— Только она.

— Она в сознании?

— Нет, — произношу я с трудом и начинаю плакать.

— Вы умеет делать искусственное дыхание, мэм? Не могли бы вы делать ей искусственное дыхание до приезда парамедиков?

— Да, — всхлипываю я, — мне нужно положить телефон.

— Положите его динамиком вверх, если можете, мэм, тогда я смогу помочь вам.

Я кладу телефон на сидение и отодвигаю волосы Джен с её лица.

— Джен, это Белен. Пожалуйста, пожалуйста, на умирай тут со мной.

— Она дышит? Начните с компрессии грудной клетки, надавливайте на середину грудины.

— Она пристегнута ремнём безопасности. Стоит ли мне попробовать положить её на землю?

— Я не хочу, чтобы вы двигали её. Просто делайте массаж грудной клетки до приезда скорой помощи.

— Надо ли мне вдыхать воздух ей в рот?

— Нет, если есть кровь на лице, но, в конце концов, это ваш выбор.

— Её лицо покрыто кровью, — я пытаюсь говорить нормально, но все равно плачу.

— Тогда я бы не стала, просто работайте с её грудной клеткой.

Я прижимаю обе свои руки к середине груди Джен, тогда как тихая метель вокруг перерастает в бурю. Здесь, в кабине грузовика, только мы с Джен в беззвучную Рождественскую ночь, — и мы обе пытаемся вернуть к жизни её спящее сердце. Острая боль простреливает моё запястье и отдаёт в локоть с каждым новым толчком. Я толкаю её грудину так сильно, как могу ради Джен, ради Брайана, даже ради себя. Я не могу позволить Джен умереть в Рождество.

Брайан тратит каждую свободную минуту, пытаясь защитить её, и его заботы оказывается недостаточно. Я не могу подвести его. Не могу просить Брайна жить без неё. Ибо даже если специалисты и говорят, что это неправильно, или среднестатистический человек скажет, будто это болезнь, я знаю лучше кого бы то ни было, что ничего, абсолютно ничего в этой жизни, кроме Джен, не может наполнить жизнь Брайана.

Не знаю, как долго мы сидели вот так: я —сверху на её коленях, она — свесившись на бок сидения. Слёзы катятся по моему лицу, пока сгустившаяся кровь окрашивает её лицо. Я надавливаю и надавливаю, пытаясь перелить жизнь из себя в неё, пытаясь вытащить её в снежном сугробе из земли небытия.

Я даже не слышу сирену, но замечаю красные и оранжевые огни. Снег окрашивается в эти мерцающие цвета, это головокружительный штурм белой пелены, на мирное спокойствие Рождественской ночи.

Думаю, они оттаскиваю меня от неё, и ведут меня по снегу. Может они даже задают мне вопросы, но я слишком травмирована, чтобы отвечать

Они забирают Джен в машину скорой помощи, а меня и Наполеона в патрульную полицейскую машину. Сначала нас отвозят в клинику для животных, по моему настоянию, а затем в больницу. Я отвечаю на новые вопросы сонного копа и прохожу рентген локтя. Медсестра предлагает мне Рождественского печенья вместе с моим перкоцетом⁶². Они также выписывают мне ксанекс, и я решаю взять его. На самое плохое Рождество даже эти таблетки могут стать моим лучшим подарком. Я сижу в комнате ожидания, пока они обрабатывают мои документы. Праздничная музыка пугает меня, ибо нет ничего, стоящего веселья.