– Умойся, причешись и принеси дневник. Получишь пять с плюсом и благодарность! – объявила учительница.

Пять с плюсом! У Насти никогда в жизни не было таких отметок, тем более по физкультуре. И еще благодарность! Она вообще не слышала, чтобы такое в дневники писали. Замечание – да, но похвала…

Счастливая девочка вприпрыжку выбежала из зала, гадая, смогла бы сама учительница побить ее рекорд. После умывания щеки запылали еще ярче, и Настя захотела переплести растрепавшиеся косы. Но волосы стали еще гуще и никак не хотели приглаживаться, нахально топорщась во все стороны. В итоге Настя махнула рукой, решив просто расчесать их и оставить как есть – наверняка теперь, после ее невероятных успехов, Эвелина не будет придираться. И вообще, вроде бы с ее новым обликом все прошло довольно гладко. Слава богу, неприятности и неожиданности закончились! Неужели она наконец-то, впервые за последние дни, сможет вздохнуть спокойно?

Настя причесывалась и не знала, что ее надеждам на спокойствие суждено оправдаться совсем не скоро…

…и новые огорчения

Никита появился в зале в разгар всеобщей суматохи. Учительницы не было. Несколько секунд парень стоял незамеченным, наблюдая за бумом, охватившим класс, – парни и девчонки, все как один, прыгали через скакалки. На его глазах участники необычного соревнования начали по очереди «сходить с дистанции», разочарованно сообщая о результате – семьдесят три… сто тридцать семь… сто девяносто один… Последним был Миха, которого хватило на триста четыре прыжка.

Усталые одноклассники без сил развалились на скамейках и только тут заметили Никиту.

– Привет, народ! – бодро помахал им опоздавший, гадая, почему это все вдруг замолчали и уставились на него, дружно открыв рты.

– Ой, мамочки! – прозвучало уже, наверное, в сотый раз за эти дни.

«Ну что еще?» Сердце у Никиты заныло от недоброго предчувствия. Неужели это реакция на его лысую голову? Эх, надо было до конца урока в раздевалке посидеть! Но после парикмахерской ему вдруг как никогда захотелось побегать, попрыгать, покидать мячик в баскетбольную корзину… Парень в замешательстве замер посреди зала, растерянно оглядывая одноклассников. Все молчали, с ужасом глядя на него. Да что он, в привидение превратился, в конце концов?

– Вы че, народ? – обратился он к ребятам. – Лохнесское чудовище увидели? Это же я, я, Никитка Коваленко!

– Теперь поняли, – выдавил из себя Миха. – Ты в зеркало-то с утра смотрел?

– А, ты о моей новой прическе! – неловко усмехнулся Никита. Он прикоснулся к голове, и… свет померк в его глазах. Лысины не было! Вместо жесткого ежика снова вились локоны. Испуганный, он ощупал голову еще раз – так и есть! Волосы опять отросли! Жесткие, непослушные, курчавые… Да еще длиннее, чем раньше! А… как же тогда остальное? Ресницы? Брови?!

Никита застонал, бросился в комнатку учителей, где было зеркало. Так и есть! Мучения в парикмахерской оказались напрасными. Вокруг лица дыбилась густая грива, а ресницы и брови снова стали черными как смоль…

Никита в отчаянии выбежал обратно в зал и нос к носу столкнулся с Настей. Поглощенный собственными переживаниями, он не сразу понял, кто это. А узнав, замер как вкопанный. Вихрь чувств охватил его: потрясение от озарившей вдруг догадки, обида, злость и – страх перед какой-то нечеловеческой, непривычной красотой…

Его появление потрясло Настю не меньше. Прижав руки к щекам, она поедала его взглядом и что-то быстро бормотала.

– Панацея! – услышал Никита. – Панацея!

– Ой, мамочки! – на этот раз это снова была Вика.

– Да… – согласилась Лара. – Это уж точно «мамочки».

Класс зашумел, девочки испуганно сбились в кучку, парни храбрились, перекидываясь мячом, но тоже старались держаться подальше от странной пары.

Возвращение учительницы было как никогда своевременным, хотя даже Эвелина Ивановна при виде опоздавшего Никиты и стоящей рядом Насти вздрогнула и ахнула таким басом, что показалось, будто выстрелила пушка.

Все же ей довольно быстро удалось взять себя в руки.

– Это что еще за демонстрация? – грозно нависла она над «близнецами». – Что за мода такая? Кто вам разрешил такое сделать? Забыли, где находитесь? Здесь школа, а не подиум! А я-то Абашиной еще и благодарность записать хотела! А она тут выкручивает! И Коваленко туда же!

К счастью для всех, раздался звонок.

А вот уж в раздевалках Никите и Насте досталось по полной программе.

– Могла бы и сказать, что у вас с Никиткой любовь! Подруга называется! – высказала общее мнение Лара.

– Вот именно! Иначе как бы ты уговорила парня на химию, ума не приложу! – наперебой закричали Ира, Тамара и Катя. – Тем более такого женоненавистника, как Коваленко!

– Да какая любовь, вы что! – отбивалась Настя. Она пыталась развязать на кроссовке шнурок и не знала, плакать ей или смеяться. – И не уговаривала я никого… И химии у него нет! Это все «панацея»!

– Какая «панацея»? – полуодетые девчонки подошли ближе. – О чем это ты?

– Опять из дневника прабабушки, да? – догадалась Лара. – Ой, девочки, там у нее столько!

– Да знаем мы, знаем! – нетерпеливо перебила Тамара. – Что мы, Михин плеер не слушали? И про заикание знаем, и про знаки, и про заклинание… Давай, колись дальше!

Вздыхая и пыхтя над тугим узлом, Настя поведала о том, как они с Никитой варили и пробовали зелье.

– Там было написано – от всех болезней, – виновато вздохнула она. – Я же не знала, что такое получится!

– И как это вас от шерсти не вырвало! – брезгливо скривилась Катя.

– А я бы ради такого вида и не то выпила! – с энтузиазмом заявила Тамара. – Сваришь мне потом, ладно? Только лучше, чтобы я брюнеткой стала. А шерсти я тебе могу от своего котенка принести, он у меня тоже четырехмесячный. И черненький, как уголек!

– А от болезни-то помогло? – перебила Тамару Лара. – Ты же вроде вчера совсем плохая была.

– Как видишь. – Настя усиленно подышала носом, чтобы показать, что насморка больше нет.

– Слушайте! – воскликнула вдруг Лара. – А этот твой рекорд… Ну, тысяча прыжков… Может, это тоже от зелья?

– Точно! – поддержала Ира. – Ты раньше никогда столько не прыгала!

– Нормальному человеку никогда столько и не прыгнуть, – поддакнула Катя.

Настя справилась, наконец, со шнурком и теперь могла спокойно переодеться.

– Ничего я не знаю, – невесело вздохнула она. – Может, от зелья, а может, и нет. Я вообще теперь ничего не знаю!

У дверей раздевалки Настю перехватил Миха.

– Повтори, а? – протянул он ей диктофон.

– Что?

– То, что девчонкам сейчас докладывала.

– А ты откуда знаешь? – подозрительно уставилась на парня Лара и тут же догадалась. – Так ты подслушивал!

– Подслушивал? А может, еще и подглядывал? – грозно сжав кулаки, подступила к Михе Тамара.

– Ладно, ладно, голосистая, уймись! Кому нужны ваши дырявые носки?

– Ах носки? – девчонки дружно набросились на Миху, но тот все-таки успел протянуть Насте диктофон:

– Так ты запиши все, ладно? Только в подробностях! И вначале скажи – «серия двадцать четыре»…

Так кто же написал валентинки?

Никита подошел к Насте, когда она заканчивала наговаривать «серию двадцать четыре».

– Поговорить надо, – глухо сказал он, не поднимая глаз. После разборки с парнями в раздевалке он ощущал себя еще хуже, чем утром. Хотелось не просто обриться наголо, а отрезать голову целиком.

– Говори, – пожала плечами Настя, выключая диктофон.

Они отошли к окну, дружно уставились на дымящие трубы ТЭЦ. Из окна дуло, Настя зябко куталась в кофту и все равно не могла сдержать дрожи.

– Ты… уже совсем выздоровела? – кашлянув, спросил Никита.

– Совсем, – кивнула Настя.

– А Павлик как себя чувствует?

– Не знаю, не звонила пока, – ответила Настя, а потом решилась. – Ты ведь не об этом хотел поговорить, так?

– Так, – согласился Никита. – Твои штучки? – показал он на свою натянутую по самую шею шапку.

– Не знаю… Наверное… – смущенно залепетала Настя.

– Твои, твои! Вчерашняя бурда с шерстью! Ты нарочно мне ее подсунула! – начал заводиться Никита. Он сжал подоконник с такой силой, что пальцы побелели.

– Ничего подобного! – запротестовала Настя. – Я тебя не заставляла! Ты сам захотел попробовать!

– Исправляй теперь! Делай что хочешь, но чтобы у меня сегодня же были нормальные волосы! И лицо! Поняла?