– Каким он был, ваш отец? – спросила Абигайль, вместо того чтобы прекратить расспросы. – Раньше.
Себастьян приподнял брови.
– Раньше? – Он ненадолго задумался, затем его губы тронула улыбка. – Очень умным. Каждый раз, когда возникала какая-нибудь проблема, он легко справлялся с ней и часто самым изобретательным способом. У него был научный склад ума. Он был постоянным клиентом миссис Дрисколл, заказывая ей научные тома и сборники. Она восхищалась им. Когда я был мальчишкой, в доме всегда велись какие-то работы, связанные с научными экспериментами. Он сам делал свечи, пытаясь создать такие, которые будут гореть дольше и ярче. Его интересовала природа огня и света, и однажды он спроектировал конструкцию из стеклянных труб, которую собирался использовать, чтобы равномернее обогревать гостиную, так чтобы не приходилось сидеть перед камином, чтобы не замерзнуть.
– Она сработала?
– Нет. – Его улыбка стала шире. – Трубы разорвало. Он подсоединил их к большому чайнику с водой, кипевшей на огне, чтобы наполнить трубы паром. В соответствии с его идеей, пар должен был циркулировать по трубам, доставляя тепло в каждый уголок комнаты, но вместо этого они взорвались, одна за другой. Никогда не забуду удивленное выражение его лица… – Улыбка Себастьяна увяла. – Позже, когда отец почти потерял рассудок, он чуть не сжег дом, пытаясь сделать нечто подобное.
В порыве чувств Абигайль схватила его за руку. Себастьян напрягся, затем его пальцы нежно сомкнулись вокруг ее пальцев.
– Куда же он исчез? – спросила она наконец. Из сплетен Абигайль почерпнула, что мистер Вейн был подвержен приступам бешенства; он набрасывался на людей, словно одержимый манией убийства, и поэтому нуждался в ограничении свободы. И что в конечном итоге Себастьян отвел его в лес и убил, закопав в каком-то уединенном месте, которое никто так и не нашел. Или утопил в реке. А может, отвез в Лондон и сдал в сумасшедший дом, где тот, возможно, томится до сих пор.
С точки зрения Абигайль, ни одно из этих предположений не имело смысла. Если мистер Вейн поместил своего отца в психиатрическую лечебницу, то было бы легко доказать, что тот не умер. И потом, она просто не могла поверить, что Себастьян убийца.
– Это никому не ведомо. Я всегда задавался вопросом, не приготовил ли отец какой-нибудь состав, которым случайно отравился, или, может, страдал от травмы, повредившей его мозг, о которой не удосужился никому рассказать. Отец всегда был немного эксцентричным. Поэтому когда он сошел с ума, это произошло почти незаметно. Как я слышал, он мог выглядеть вполне разумным, а в следующее мгновение взрывался, охваченный яростью, пугая и шокируя окружающих. Некоторое время эта видимость разума вводила всех в заблуждение. Его поверенный клялся, что он казался в здравом уме, когда продавал свою землю по пенни за акр. – Вейн повернул голову и посмотрел на Абигайль. – Или вы имели в виду ту ночь?
– Неважно, – поспешно сказала она, но он сжал ее руку.
– Нет, я расскажу вам. Все равно это ничего не изменит. Мой отец был заперт в своей комнате – для его же собственной безопасности. Я проснулся после полуночи и обнаружил, что его дверь открыта, а он сбежал. Я обыскал лес, мы обследовали пруд, а мистер Джонс прочесал луг, но никаких следов моего отца так и не обнаружилось.
– Никаких? Разве это возможно?
Себастьян медленно покачал головой:
– Лес густой и тянется на мили. Полагаю, грот не единственное место, куда можно свалиться и навсегда исчезнуть. И потом, есть еще река, которая за час может унести человека за несколько миль отсюда.
Абигайль нахмурилась:
– В таком случае, почему люди говорят, что вы убили его?
– Потому что нет доказательств, что я этого не делал. Возможно, именно так поступил бы любой из них. Но, скорее всего… потому что я виноват, что отец остался без присмотра.
Абигайль затаила дыхание. Себастьян продолжил, не сводя с нее своих темных глаз.
– Это была моя обязанность запирать его дверь каждый вечер, но той ночью она осталась открытой. Я забыл об этом… Время от времени мне все еще требовался лауданум, чтобы заснуть. Поэтому я не слышал, как отец ускользнул. Это стоило ему жизни.
– Но это не то же самое, что убить человека, – тихо сказала она.
Себастьян горько усмехнулся.
– Но результат тот же, не так ли? Безумец исчез. Никому больше не нужно жить в страхе. – Он пожал плечами. – Мне остается только надеяться, что отец встретил свой конец без особых страданий.
Абигайль была слишком потрясена, чтобы шелохнуться, но ее чувства, должно быть, отразились на лице.
– Какое бессердечное признание, не так ли? – Вейн повернулся на бок, лицом к ней, и подпер голову рукой. – Надеюсь, я не испортил ваше хорошее мнение обо мне? Потому что вы должны знать: я не сожалею, что он мертв.
– А вы уверены, что он мертв? – спросила она, запинаясь.
– Да, – ответил Вейн без тени колебаний. – К тому времени разум отца так помутился, что он не мог выжить. В течение нескольких дней я думал, что он, возможно, вернется, но этого не произошло. – Себастьян помедлил, пристально глядя на нее. – И я… рад.
Абигайль была слишком шокирована, чтобы говорить.
– Он умолял меня убить его, – начал Себастьян так тихо, что она едва дышала, чтобы не пропустить ни слова. – Отец знал, что теряет разум. Он боролся с этим, но безумие поглощало его целиком по несколько дней подряд. Однажды вечером он обратился ко мне со слезами, струившимися по его лицу, умоляя положить этому конец. «У тебя есть шпага, – кричал он. – Вонзи ее в меня». – Себастьян стиснул зубы, уставившись во мрак за фонарями. Последовала долгая пауза. Абигайль прикусила губу чуть не до крови, представляя муку, которую ему доставило это признание. – Я не мог этого сделать. Ничто не могло спасти отца. Он хотел умереть, и в глубине души я знал, что для него это единственный выход из ада. Но я не мог этого сделать.
– Конечно, нет, – мягко сказала Абигайль.
Себастьян покачал головой:
– Не знаю. Иногда мне кажется, что я должен был выполнить его просьбу. Я подвел отца как сын, не сделав то, что он просил. Вместо этого я спрятал все острые предметы в доме и посвятил себя тому, чтобы наблюдать за больным день и ночь. Не то чтобы это что-нибудь меняло. Все, кто знал, как далеко зашло его безумие, услышав, что он исчез посреди ночи, решили, что, должно быть, я покончил с ним. – Он снова горько улыбнулся. – Полагаю, это вписывается в образ калеки, склонного к приступам ярости, который сложился обо мне в округе.
– Они не правы, – отозвалась Абигайль тихо, но страстно. – И тогда, и сейчас.
Себастьян крепче сжал ее пальцы и повернулся к ней лицом:
– Вы редкая женщина, мисс Абигайль Уэстон. Вы заслуживаете большего, чем такая развалина, как я.
– Вы не развалина.
– Я не чувствую себя таким, только когда я с вами. – Вейн подался ближе, склонившись над ней.
Абигайль могла видеть за его плечом изображение русалки, тянущей руку к своему возлюбленному и обреченную на вечную разлуку. Десятилетиями – нет, столетиями – она томилась одна в темноте, невидимая и ненужная, не в силах изменить свою судьбу. Бедная русалка!
– Я уже говорила вам, что не вам решать, чего я заслуживаю.
Вейн улыбнулся.
– Я помню. – Его губы коснулись ее губ, прежде чем он снова поднял голову. Длинные волосы Себастьяна растрепались, отбрасывая на его лицо неровные тени. Секунду он молча изучал ее. Абигайль ждала, охваченная желанием, но неуверенная, что знает, как поступить дальше. В прошлый раз она совершила ошибку в своем нетерпении понять, насколько правдивы откровения леди Констанс. На этот раз она постаралась выбросить из головы скандальные сюжеты. Это вымысел, плод воображения. А мистер Себастьян здесь, реальный и живой, и она хочет, чтобы он преподал ей урок любви и страсти.
И тут Вейн поцеловал ее, по-настоящему. Обхватив пальцами затылок Абигайль, он прижался к ее губам в поцелуе, жарком и обольстительном. Большой палец Вейна ласкал ее щеку и уголок рта, призывая его раскрыться. Абигайль подчинилась, позволив настойчивому языку Себастьяна скользнуть внутрь, и затрепетала, когда их языки соприкоснулись.
Себастьян прерывисто вздохнул и переместился, еще больше нависнув над ней. Одной рукой он придерживал голову Абигайль, а другой поглаживал внутреннюю поверхность ее руки, которую он поднял, уложив над ее головой подушку. Поцелуй длился и длился, то легкий и возбуждающий, то настойчивый и жадный, а его пальцы порхали вверх и вниз по нежной коже Абигайль, пока ее не пронзила дрожь от этих почти невесомых прикосновений.