Кэролайн Линден - Больше чем страсть

Абигайль Уэстон пробила брешь в защитном панцире на его сердце. Только видеть ее было достаточно, чтобы сердце Вейна трепетало, а прикосновение к ней заставляло его кровь бешено нестись по жилам. Но когда он целовал ее… Когда он целовал ее, все его благие намерения, все мысли о том, что следует избегать эту девушку, бесследно исчезали, оставляя лишь неутолимое желание снова встретиться с ней.

А это означало, что ему придется покончить с затворничеством и нанести визит в Харт-Хаус. Лондонские леди ждут от джентльменов именно такого поведения. Тем более что Абигайль приглашала его, и не раз. Визит даст ему возможность еще раз увидеть ее – и еще один шанс доставить ей удовольствие. Хотя его первый визит в соседнее поместье прошел не слишком удачно из-за появления миссис Хантли, Себастьян не без внутреннего сопротивления признал, что в этом была и его вина. Он действовал инстинктивно, когда прибыла эта заядлая сплетница, но, возможно, его внезапный уход послужил подтверждением замкнутого характера и вины, в которых его упрекали горожане.

Поэтому он отправился в Харт-Хаус, хотя и не был уверен, что его хорошо примут. Конечно, было бы легче, оставить все как есть, не рискуя подвергнуться дальнейшим унижениям. Но если он хочет иметь шанс на большее, чем поцелуи украдкой в гроте, ему нужно добиться одобрения отца Абигайль. И хотя прием оказался весьма теплым, Себастьян чувствовал, что мистер Томас Уэстон потребует от него чего-то более убедительного, чем чаепитие в гостиной и обучение комнатной собачки нескольким трюкам.

К сожалению, Вейн не представлял, что можно сделать, прекрасно сознавая всю незавидность своего положения. Если бы он знал способ, как восстановить свою репутацию или состояние, то давно сделал бы это.

А затем пришло письмо, явившееся даром небес. Как-то утром миссис Джонс явилась на кухню, где Себастьян чинил сломанные часы.

– Только что принесли, – сообщила она.

– Да? – Себастьян отложил инструменты и взял конверт. Письма приходили редко и чаще всего от его бабушки по матери. Впрочем, даже они приходили раз в год, следовательно, это было что-то другое. Вейн сломал печать и развернул листок.

– Плохие новости, сэр? – поинтересовалась миссис Джонс спустя несколько минут, поскольку Себастьян сидел в потрясенном молчании.

– Нет, – промолвил он. – Хотя да. – Вейн поднял глаза на экономку. – Умер мой дядя.

– Какая жалость! – воскликнула миссис Джонс. – Мистер Генри Вейн?

– Да. – Себастьян не знал, что еще сказать. Он едва знал дядю Генри, который был на несколько лет младше его отца. Генри был амбициозным и свободомыслящим человеком, намеренным повидать мир и добиться успеха. Никакое благополучное существование в Англии не удержит его на месте, заявлял он неоднократно и доказал это, поступив на флот и отправившись в плавание в качестве корабельного эконома. Раз в два года он приезжал в Монтроуз-Хилл, чтобы попотчевать родственников морскими историями и поделиться планами сделать состояние, занявшись торговлей в Индии. Себастьян помнил, как он смотрел вслед дяде, когда тот уезжал в последний раз, около десяти лет назад, испытывая что-то вроде зависти. Отчасти его желание вступить в армию, было навеяно этим чувством. Он пошел бы на флот, если бы не отец, умолявший его служить в сухопутных войсках.

После войны Себастьян попытался связаться с дядей, отчаянно нуждаясь в совете в связи с усугубляющимся безумием отца. Ответ Генри был доброжелательным, но отчужденным, он писал, что его дела в Индии пошли хуже и он не в состоянии предложить помощь. В последний раз Себастьян имел известия о своем дяде, когда тот прислал короткое письмо, выражая соболезнования по поводу исчезновения и предположительно смерти Майкла Вейна.

И вот теперь дядя тоже умер, и Себастьян с трудом постигал содержание письма. Ввиду огромного расстояния потребовалось некоторое время, чтобы сообщение о смерти Генри Вейна достигло его поверенного в Англии. И вот теперь тот исполнил его последнюю волю…

«Спешу уведомить вас, что в соответствии с условиями завещания вашего дяди вы являетесь наследником всего его имущества как его единственный ныне здравствующий родственник, – писал мистер Блек, адвокат из Бристоля. – Если вы предпочтете ответить по почте, мы могли бы организовать перевод денежных средств и пересылку принадлежавших ему вещей, преимущественно семейных реликвий, которые мистер Вейн оставил на моем попечении».

Поверенный не указал размер наследства, но в этом не было необходимости. В нынешнем положении Вейна любая сумма явилась бы даром небес. Голова Себастьяна шла кругом. Он сомневался, что это крупное состояние, но, возможно, его будет достаточно, чтобы облегчить бремя долгов. Маловероятно, что это позволит ему выкупить часть потерянных земель, но если больше не придется трястись над каждым фартингом…

Он не будет нищим поклонником!

– Мне нужно ехать в Бристоль, – внезапно сказал Вейн, поднявшись на ноги.

Брови миссис Джонс удивленно приподнялись, но затем ее лицо просветлело:

– О, неужели в письме есть и хорошие новости?

– Да. – Себастьян печально улыбнулся. – Иногда хорошие новости приходят по пятам печальных.

– Ну, если кто и нуждается в хороших новостях, то это вы, сэр, – отозвалась она сердечным тоном. – И неважно, по чьим пятам они пришли. Пойду, скажу мистеру Джонсу, чтобы он принес саквояж и позаботился о найме кареты.

Себастьян поднялся наверх, чтобы упаковать вещи, но помедлил у дверей своей спальни. После войны, когда его изувеченная нога болела так сильно, что каждый шаг давался с трудом, он перебрался в комнату, ближайшую к лестнице. Он остался там, когда нога зажила, поскольку так было проще наблюдать за отцом, который однажды ночью попытался ускользнуть из дома с молотком и порохом, бормоча о блестящем плане устроить разряд молнии в конюшне.

Вейн посмотрел в глубь коридора, где располагалась просторная комната прежнего хозяина дома и смежная спальня, когда-то принадлежавшая матери Себастьяна. Там было сумрачно и тихо. Двери не открывались годами, а окна наверняка заросли слоем грязи.

Охваченный странным чувством, Себастьян медленно двинулся по коридору. В тишине его трость, казалось, постукивала громче, чем обычно. У отцовской спальни он снова помедлил, затем осторожно приоткрыл дверь.

Лучшая мебель была продана, а остальное выглядело сиротливо и убого. Ковры исчезли, убранные подальше, чтобы их не повредили мыши и моль. Окна без штор были мутными от грязи, но пропускали яркие лучи полуденного солнца, лившиеся сквозь решетку, которую до сих пор не сняли. Себастьян глубоко вздохнул, уловив слабый запах камфары. Отец страдал от воспаления легких, перед тем как уйти, и миссис Джонс щедро использовала камфару, чтобы облегчить его дыхание. На мгновение Себастьян снова ощутил боль, с которой наблюдал, как угасает отец, сожаление, что приходится ограничивать его свободу, и стыд от мысли, посещавшей его в минуты слабости, что судьба Майкла Вейна была бы к нему милосерднее, если бы он умер.

Себастьян пересек комнату и открыл дверь в спальню матери, соседнюю с отцовской. Она скончалась, когда он был совсем маленьким, и отец использовал эту комнату как личный кабинет. Комната Элинор Вейн выглядела такой же заброшенной, как ему запомнилось, лишенная даже мебели. Только обои на стене указывали, что здесь когда-то жила женщина. По бледно-голубому фону вились изящные гирлянды из виноградных листьев и цветов, и, приглядевшись, можно было рассмотреть под некоторыми гирляндами миниатюрные фигурки на качелях, застигнутые навеки в мгновение безыскусной радости. Это было крохотное свидетельство того, что когда-то в Монтроуз-Хилле царили любовь и счастье, и почему-то тот факт, что оно уцелело, казалось, намекал, что эти чувства снова возродятся здесь.

И Себастьян впервые подумал о том, чтобы привести в Монтроуз-Хилл молодую жену.

Абигайль подняла глаза, услышав приближающийся шум, и удивленно улыбнулась.

– Борис! – Она отложила книгу и почесала собаку за ушами, с надеждой глядя на тропинку, по которой та прибежала. – Ты же не один гуляешь, правда, дружок?

– Не один, – отозвался Себастьян, появившись из-за деревьев. – Хотя, даже если бы он был один, я стал бы искать его именно здесь.