От пламенной тирады Стас немного ошалел:
– Что-то ты совсем разошлась…
– Едем, едем, Стас! Твой брат, как всегда, остается гением.
На свалке воняло, но это только добавляло атмосферы. Нужна истерика, срыв границ, чтобы внутри никакого негатива не осталось. Мы разносили палками все, что подворачивалось под руку, а потом и вовсе расчистили себе кружок, тащили туда старые телевизоры и разбивали их. И расходились, распоясывались не сразу, а какими-то рывками энергии к горлу.
– Бесит Жильцов! – орала я. – Гнида решил, что может подмять под себя наш рынок, но он обломается!
– Мы этой твари еще устроим! – Стас невольно заражался и подхватывал ту же громкость. – Всем тварям устроим!
– И пусть начальницей становится Веста, хлебать ее через ногу! Веста хотя бы предана нашему общему делу! Среди всех крыс я предпочту свою крысу!
– В задницу Весту, в задницу Жильцова, в задницу Настю! – у Стаса уже почти голос срывался, и это звучало хорошо – искренне, открыто, как никогда я от него не слышала. – В задницу все Швейцарии! В задницу медклиники, которые не выдают дипломы! В задницу всех знакомых, которые спрашивают про дипломы! В задницу секции дзюдо! В задницу Дениса!
– В задницу Дениса! – поддержала я. – Если он так тебе не нравится, то в задницу его! Потому что мы – команда!
– Да нравится он мне, падла спортивная! Нравится, вежливый сукин сын! Пусть идет на свидание! Я ему потом еще и машину подарю – пусть подавится, пусть все забирает, негодяй ответственный!
Я осела на землю и больше не перебивала. Стасу надо это все прокричать, потому что спокойно проговорить подобное он не умеет. И он кричал, переходя то на одно, то на другое, но почти не упоминал меня саму – на мне стоял какой-то стопор, через который его психика не перескакивала даже в таком состоянии. И я не нашла ничего лучше, кроме как подсказать, хотя и намного тише, чем орал он:
– В задницу мою непроходимую тупость. В задницу трусость. Смелой я бываю только в работе, а больше ни в чем.
Стас наконец-то заметил мое присутствие и тоже осел на почти разбитый кинескоп. Уставился в землю или на свои руки, все еще сжимающие палку.
– Далеко не всегда трусость означает именно трусость, Полин. Иногда это просто желание отделаться наименьшими потерями.
– И тогда ты начинаешь только терять. Разве не так, Стас?
– Или я просто дорос до мысли, что даже избалованные папенькины сыночки всего на свете получить не могут. Ты вроде бы от меня этого и требовала.
– Стас…
– Заканчивай эту психотерапию, Полин. Она могла сработать только в том случае, если бы у меня были какие-то проблемы. Сердце и то швейцарцы подлатали, совсем никаких изъянов во мне не оставили. Мне теперь как-то даже неудобно быть самым идеальным в мире.
Все, момент упущен, он снова захлопнулся. Теперь любое продолжение – и он замкнется окончательно, что потом неделями заново ковырять до сути. Стас откинул палку и демонстративно потянулся.
– Ладно, поехали. Опять в отделе до ночи сидеть, чтобы Михалыч завтра не возмущался. Оно того стоило?
Он бездумно протянул мне руку, чтобы помочь встать, но опомнился и засунул ее в карман.
– Ты мне руку хотел подать? – Я не стала делать вид, что не заметила.
– Еще чего. Нашла тоже джентльмена. Поехали?
Кивнула и, поднимаясь, все же высказалась – пусть это останется здесь, на помойке, а Стас заберет с собой, если ему нужно:
– Я кое-что добавлю – от лица Полины Луговой трехлетней давности, которая тебе нравилась. Вот она передает, что ненавидеть тебя намного проще, чем любить. Ты создаешь такие условия, что проще. Знаешь об этом?
– Знаю. Тогда и ты ей передай, что у нее была жуткая прическа, она была похожа на ботаничку. Сейчас намного лучше, хотя ботаничкой она быть не перестала.
Я прикусила язык – хорошо понимала, что вот прямо сейчас ему надо дать свободу снова отступить и спрятаться в своей безопасной иронии.
Глава 27. Проигрышные стратегии
Обычно я внимательная, но в последнее время все чаще погружалась в свои мысли – и не могла понять, что же еще предпринять по отношению к Стасу. Я чувствовала на себе ответственность… Хотя кого я обманываю? Я ощущала искреннее желание вытащить его из себя, чего бы это ни стоило. С этим не справились врачи, любящие брат и отец, но мне под силу. Потому что Луговые побеждают всегда и во всем.
Именно из-за рассеянности я не обратила внимания на странность: машина, которая подъезжала к моему дому, начала разворачиваться, когда я свернула от угла к пешеходному переходу. Я махнула рукой ждавшему за перекрестком Денису и побежала на зеленый. Мы зашагали рядом, обменявшись теплыми приветствиями. Но спутник мой сегодня сам на себя похож не был – он пару раз обернулся, а о пользе утренних пробежек вообще забыл упомянуть.
– Полина, у твоего сумасшедшего коллеги с работы еще одна машина имеется?
– У него две! – рассмеялась я, сразу поняв, о ком он говорит. – А может, и три, если любимое дитя сегодня изволило проснуться в хмуром настроении и папа захотел Стасу тонус повысить…
Я не договорила, спонтанно тоже обернувшись. И замерла. Неудивительно, что Денис вспомнил о Стасе, которого видел на крутом авто, – за нами ехала машина представительского класса, черная и с непроницаемо затонированными стеклами. Вот только мой «сумасшедший коллега с работы» такую себе никогда бы не выбрал – я его преотлично знаю: этот гроб на колесах Стасу не подходил ни по темпераменту, ни по стилю извечной расхлябанности. Машина подала вперед и, сравнявшись с нами, резко свернула к обочине.
Я испуганно отступила на шаг. Еще дальше попятилась, когда оттуда вынырнули два бугая в деловых костюмах – оба совершенно правильной геометрической формы и невероятных для человеческих существ размеров. А ближайшее квадратное лицо устремилось в мою сторону, зычно добавляя моей панике поводов:
– Полина? Можно вас на два слова?
Это за мной… За мной пришли прямоугольные люди, от которых вряд ли убежишь – особенно на ослабевших от страха ногах. Сама машина подсказывала, что ездят в ней далеко не простые смертные, а уж этих амбалов можно нанимать только для того, чтобы убивать. Допрыгалась. Мы раскрыли шпионку «Рек-про», но почему-то не подумали о том, что «Рек-про» может и отомстить за вмешательство в войны такого уровня. До Стрельцова попробуй доберись, а я здесь – посреди почти безлюдной улицы. Теперь запоздало и вспомнилось, что машина поначалу поворачивала к дому, то есть они знали мой адрес.
– Полина, у тебя проблемы? – прошептал рядом Денис.
Я не могла ему ответить, возможно, судорожно кивнула. Да он и сам видел мои проблемы – в каждой веса по сто двадцать килограммов. Вся улица мои проблемы видит, раз вокруг нас даже прохожие рассосались. Я бы на месте обычных людей тоже предпочла пойти по другой стороне улицы.
– Мама, – прошептала я тихо, но не в качестве слова, которое часто непроизвольно произносится в крайнем ужасе, а чтобы напомнить бугаям – моя мама на их стороне! Они не могут вот прямо сейчас со мной что-то сотворить, потому что ровно пятьдесят процентов моей семьи сразу их поддерживали! При расправе это должно учитываться!
Но гора мускулатуры моего аргумента не принял:
– Полина, извините, если отвлекаем от дел. Вы можете пройти в машину?
В машину я очень не хотела – вот прямо до судорог в горле не хотела. А его вежливость лишь убеждала, что они предпочитают не создавать много шума. Другой, молчавший, прямоугольный человек протянул ко мне гигантскую лапищу – возможно, хотел взять под локоть. Но сработали рефлексы – спасибо тренеру и малолетней партнерше по спаррингам: я перехватила его за рукав и рванула по направлению заданной инерции, тело все-таки подалось, и я ногой пнула под колено, помогая завершить падение. Вот только бугай не рухнул, а как-то перегруппировался и через секунду выпрямился, посмотрев на меня со злостью – до машины теперь могут и не допереть. Здесь по асфальту размажут.
Мой прием оказался лишь наполовину эффективным, но зато именно он за долю секунды обозначил общее настроение. Денис не убежал подальше, как сделал бы любой разумный человек, а метнулся к громиле, от которого я увернулась. И он уже не ошибался: точный захват, разворот, серия коротких ударов от корпуса – от них дезориентированный гигант полетел назад. При первом же знакомстве Денис рассказал, что профессионально занимался боксом. А в следующие встречи я убедилась, что в мире не осталось ни единого вида спорта, каким он не занимался.