Ребекка Уэллс - Божественные тайны сестричек Я-Я

— Сиддали Уокер? Так часто цитируемая «Нью-Йорк таймс» Сиддали Уокер?!

Сидда поежилась.

— Да, мэм, та самая. Я позвонила, чтобы поблагодарить тебя, мать.

— С каких пор ты называешь меня «мать»?

Шеп поднял голову от грядки с зелеными перцами, а когда Виви одними губами прошептала «Сидда», кивнул и отошел к бобовым подпоркам, подальше от жены. Именно ему приходилось гасить истерику Виви после статьи в «Таймс». Виви перепугала его настолько, что он поспешил повезти ее на остров Хилтон-Хед, где располагался модный курорт. Все лучше, чем путешествие по докторскому предписанию, чем, вероятно, все и кончилось бы, не предприми Шеп экстренных мер.

Беда в том, что Шеп Уокер никогда не мог понять жену. Для него она была как чужая страна, для посещения которой необходим заграничный паспорт. Он давно не пытался узнать, что движет ее поступками. Жить с ней было труднее, чем выращивать и собирать урожай хлопка, а одному Господу известно, сколько для этого нужно приложить сил. Но даже после сорока двух лет совместной жизни она обладала способностью удивлять его, заставлять смеяться, что умели немногие. И даже сидя в пикапе во время объезда полей, она по-прежнему действительно слушала его трепотню о рисе, хлопке, ловле крабов или сборе соевых бобов. И когда время от времени Виви поворачивалась к нему, как умела одна она, откидывая голову, чтобы задать вопрос, Шеп снова чувствовал себя юным. В молодости между ними существовало мощное сексуальное притяжение. Притяжение, ослабевшее с годами… не столько от времени, сколько от бесплодных усилий выносить общество друг друга и даже умудряться выживать при этом.

— Никогда не доверяла женщинам, называющим своих мам матерями, — объявила Виви в телефон.

— Прости. Только хотела сказать тебе, что я… э… мама, я потрясена и ошеломлена тем, что ты прислала мне альбом. Невероятно великодушно с твоей стороны.

— Самое малое, что я могла сделать для драматического театра, — произнесла Виви. — Но не мешает помнить, что Клер Бут Люс была гораздо, гораздо старше я-я. И я-я любят друг друга в отличие от тех злобных кошек, которых вывела Люс в своей пьесе.

— Я вправду тронута тем, что ты решилась расстаться с «Божественными секретами», мама.

— Думаю, после всех твоих усилий окончательно уничтожить мою репутацию это действительно весьма великодушно с моей стороны.

— Не весьма, мама. Крайне.

Последовала короткая пауза: очевидно, Виви ждала очередных извинений.

— Еще раз прости, мама. Я не хотела тебя обидеть.

— А я не желаю это обсуждать, — бросила Виви. — Так что насчет свадьбы?

— Я не желаю это обсуждать.

— Все доводят меня до белого каления своими вопросами. Пойми, я годами рассылала бесчисленное количество свадебных подарков твоим одноклассницам. Некоторым по три раза. Люди стремятся узнать, куда посылать подарки.

— Твой альбом — единственный подарок, в котором я сейчас нуждаюсь.

— Я всегда мечтала воспользоваться им, когда буду писать мемуары, — вздохнула Виви. — Но у кого сейчас есть время на мемуары? Я все еще переживаю волнующие события своей жизни.

— Было бы замечательно, если бы ты все-таки написала о прошлом, мама. Я сгораю от любопытства… то есть твой альбом — вещь бесценная, но я столького еще не знаю! Так много историй остались нерассказанными. Я, например, нашла ключик. Он выпал из альбома, и я умираю от любопытства. Что он отпирал? Висит на крошечной цепочке.

— Ах вот как? — заметила Виви.

— Ты не помнишь, к чему он подходит?

— Да к чему угодно.

— Мать, ты не представляешь, как помогла бы мне, просто описав свою жизнь. Что влияло на тебя, каким образом возникла длившаяся столько лет твоя дружба с Каро, Тинси и Ниси. Что ты чувствовала, какие хранила секреты, о чем мечтала. Словом, описала все то, что не лежит на поверхности.

— Я уже просила не называть меня матерью. Ну и манеры у вас на Севере! И кстати, по-моему, я просила тебя не звонить мне, точка. Я вовсе не обязана сочинять для тебя эссе, тем более что ты, кажется, считаешь своей обязанностью распространять обо мне лживые сплетни по всему свободному миру.

— Господи, мама, говорю же: репортеры мне не подчиняются! Пожалуйста, давай не будем ссориться.

Виви сделала очередной глоток.

В двух тысячах миль от Сидды ледяные кубики позвякивали в стакане. Если кто-то вздумает снимать фильм о ее детстве, этот звук вполне может заменить саундтрек.

Она взглянула на часы. Как это она не догадалась, что в Луизиане сейчас час коктейлей?

— Забудь об этом, мать.

— Нет, — фыркнула Виви, — это ты забудь! Хочешь расковыривать старые раны, копайся у себя в душе. Меня не трогай. Я послала тебе свои «Божественные секреты», черт возьми, так что тебе нужно еще — крови?

— Прости, мама, я не хотела показаться неблагодарной, но…

— Помнишь, как в детстве ты боялась слова «вивисекция»? Прибежала ко мне в слезах, обнаружив его в словаре. Ну так вот, Сидда: я тебе не чертова лягушка. Меня не разрежешь, чтобы узнать, что внутри. Это жизнь, Сидда. Ее ты не расчленишь. Не сможешь просто прыгнуть на спину чудовищу и пуститься вскачь.

— Я сохраню альбом и верну тебе, как ты просила, — пообещала Сидда.

— Он мне нужен до моего дня рождения. Понятно?

— Да, мэм.

— И сделай одолжение — нечего звонить мне и при этом вести себя, словно проводишь опрос для дурацкого ток-шоу «Это ваша жизнь». Я не нуждаюсь в того рода известности, что ты с такой готовностью мне предлагаешь.

К вечеру, пробежав пять миль по длинной ровной дороге, ведущей в долину Куино, Сидда устроилась на веранде и стала смотреть в небо. День выдался хмурым, так что ни одной звезды не видно. Она пригубила «Мимозу». И нехотя откусила от сандвича с сыром, гадая, что сейчас делает Коннор. Ее тело томилось по нему. На ум невольно пришел тот момент в его маленьком кабинете в Сиэтлском оперном, когда она стояла у рабочего стола, проглядывая рисунки, а он неожиданно потянулся к поясу ее слаксов. Как он улыбался, гладя ее, и как она стонала. О, какими чудесными были те рисунки… Она скучала по нему. Хотела его. И ненавидела то, что каждый раз при мысли о нем она промокала, а в груди становилось тесно.

Сидда повернулась и заглянула в дом.

На столе лежал альбом Виви.

Сидда шагнула ближе и, словно ребенок, прижалась лицом к стеклу, салютуя альбому стаканом. Он, словно магнит, тянул ее в комнату.

Наклонившись над альбомом, она открыла одну из первых страниц. Там лежала картонная табличка с номером 39. Рядом оказался листок бумаги, на котором детской рукой было старательно выведено нечто вроде заголовка газетной статьи:

САМЫЕ ВАЖНЫЕ НОВОСТИ ОТ ВИВИ

ВЫПУСК № 1

8 ДЕКАБРЯ 1934 ГОДА, СУББОТА

ДЕВОЧКИ РАЗОБЛАЧЕНЫ И ДИСКВАЛИФИЦИРОВАНЫ АВТОР ВИВИАН ЭББОТ, 8 ЛЕТ.

Сидда улыбнулась и перевернула страницу. Пусто. Ничего. Никакой истории. Только заголовок. Она просмотрела еще несколько страниц, но «Важные новости Виви» так и остались тайной. Зато известно, кто эти девочки. Тридцать четвертый. Разгар Великой депрессии. Хьюи Лонг был тогда губернатором… или диктатором Луизианы. В зависимости от точки зрения и округа, в котором ты тогда состоял. Она знала, что в тот год состоялась премьера «Бесконечных дней» Юджина О’Нила, а Пиранделло получил Нобелевскую премию в области литературы. Но понятия не имела, за что дисквалифицировали мать и кто именно.

Покачивая головой, Сидда рассеянно погладила Хьюэлин. Ах если бы только альбом мог говорить! Наша Владычица Херувимских Пересудов, если бы только альбом мог говорить!

Виви Эббот Уокер знала, что пить нехорошо, что она не должна пить. А заодно и курить. Именно поэтому, убрав со стола посуду и остатки ужина и пожелав Шепу доброй ночи, она с некоторым душевным трепетом вышла в заднее патио с бокалом «Курвуазье» и сигаретой. Уселась за железный садовый столик, где заранее приготовила гадальную доску[24], зажгла свечи в серебряном канделябре, одном из многих свадебных подарков Женевьевы, матери Тинси, и впала в недолгий транс.

Вопросов она не задавала. Просто сидела в свете свечей, рядом с планшеткой, слушая хор цикад и теша себя мыслью о том, что стала чем-то вроде медиума.