На церемонии торжественного открытия каждому белому ребенку в округе Гарнет предлагалась бесплатная поездка на слоне, а именно на «Лаванде Великолепной, Привезенной Прямо из Дебрей Черной Африки». По всему Торнтону были расклеены изображения слонихи. Все это время я думала, мечтала, читала и говорила исключительно о слонах, и когда настал великий день, была вне себя от волнения.

Я-я в полном составе, со своими шестнадцатью ребятишками, прибыли в торговый центр с утра пораньше и устроили небольшую пирушку прямо на парковке: кока-кола, коктейли, закуски. Такой огромной парковки я еще не видела и от удивления то и дело моргала и терла глаза. Там, где всю мою жизнь не было ничего, кроме хлопка, теперь стояли бесчисленные магазинчики, к которым вели асфальтовые дорожки. Поле исчезло как по волшебству. Я и понятия не имела, что такое может быть. Думала, что поле — это навсегда. В таком возрасте все кажется вечным.

К этому часу уже играл школьный оркестр, а девочки-подростки танцевали степ на сцене, перед только что отстроенным «Уолгрин». А за столом дама, словно только что вышедшая из «Точных цен»[84], вручила каждому из нас маленький ключик, точно такой, как держу я.

Сидда снова подняла ключик.

— Раньше он висел на цепочке с брелоком в виде синего пластмассового слоника. На слонике был выбит номер очереди на поездку.

— Мивочка Виви послала это? — удивился Коннор.

— Мивочка Виви послала ключ, — подтвердила Сидда и, в очередной раз глотнув шампанского, откинулась на спинку стула. Она уже успела отметить, с каким неподдельным интересом слушает Коннор.


— Никогда не забуду свое первое впечатление от Лаванды. Гигантское, прекрасное животное, отличавшееся идеальными пропорциями. В каждом ее движение сквозила несомненная грация. Огромный живот. Величественный выдающийся лоб. Глаза как большие блюдца, с длиннющими ресницами. Уши — лопухи, и ноги такие большие, что ногти на пальцах казались тарелками. Конечно, я понятия не имела о ее истинных размерах, поскольку видела все это глазами семилетней девочки.

Как водится, мама и я-я оказались единственными, кто настоял, чтобы им позволили вместе с детьми прокатиться на Лаванде. Их ничуть не волновала наша безопасность. Просто не хотелось упустить возможность покататься на слоне.

Когда настала наша очередь, мы поднялись по ступенькам на деревянное возвышение, построенное для того, чтобы сажать детей на спину Лаванды. Мама стояла рядом со мной, держа за руку моего младшего брата Бейлора. Тогда ему, вероятно, было годика четыре. Помню, что мама надела на него рубашечку в красно-белую полоску и маленькую соломенную шляпу, а на нас — то, что считала самыми подходящими нарядами для езды на слонах.

— Сидда-крошка, — сказала мама, — твоя очередь. Давай.

Я еще раз взглянула на Лаванду, чья огромная спина оказалась достаточно просторной для Лулу, Малыша Шепа и Бейлора. Не знаю, что произошло, только я оцепенела.

— Ну же, дружище, — повторила мама.

Помощница погонщика слонов протянула руку, чтобы помочь взобраться на Лаванду. Но я была парализована.

— Сидда, мивочка, не порти компанию. Присоединяйся к нам.


Сидда снова глотнула шампанского.

— Должна ли я объяснять, что прослыть некомпанейским человеком означает смертный грех в Религии Виви? Это одиннадцатая заповедь, которую Моисей забыл принести с горы: Не Будь Некомпанейским Человеком.

Погладив по голове Хьюэлин, она продолжала.

— Не могу, мама, — прошептала я. — Мне страшно.

— Подождешь нас здесь? — спросила мама. — Не побоишься?

— Нет, мэм, — прошептала я, униженно опустив голову.

— Ну ладно, — кивнула она и взобралась на Лаванду.

И с каждым шагом слонихи мой ужас рос. Они все погибнут. Она их убьет. Лаванда сбросит их и затопчет. Раздавит, как муравьев, и размажет тела по только что подсохшему асфальту.

Я спустилась с возвышения, но, оказавшись в толпе, нигде не смогла найти я-я. Народу было слишком много, и вокруг я видела только незнакомые лица. И все эти люди были выше меня. Впервые за все годы жизни в нашем городке я оказалась в толпе и не смогла обнаружить ни единого знакомого человека.

Я кое-как выбралась из толпы и остановилась, потому что не смогла отыскать взглядом ни Лаванду, ни родных, даже если вставала на цыпочки. И еще было ужасно жарко. Так жарко, как ни разу в жизни. Асфальт раскалился, едва не кипел и обжигал ступни даже сквозь подошвы туфелек.

Сжав ключик со слоником, я отправилась на поиски маминого «тандерберда». И твердила себе, что нужно было поехать вместе со всеми на слоне. Уж лучше умереть вместе с мамой, чем благополучно оказаться на земле без нее. Если я потеряю Бейлора, Малыша Шепа и Лулу, сразу умру. И если потеряю маму, тоже умру.

Я проходила через ряды машин, выглядывая красную косынку на антенне маминой машины.

«Святой Антоний, святой Антоний, будь милостив, оглядись. Что-то потерялось и должно найтись, — повторяла я молитву, пока не отыскала «ти-берд». Металлическая ручка дверцы так нагрелась, что было больно за нее браться. И хотя окна были опущены, я едва не потеряла сознания от духоты. Поскорее схватила пляжное полотенце, которое мама держала в машине, и расстелила на сиденье водителя. Повертела руль, воображая себя взрослой, нажала клаксон, включила радио. Сделала вид, что закуриваю. Потом ударила по тормозам и завопила: — Будь оно все проклято! Прочь с дороги!»

Но все это время не могла унять мрачные мысли. Что я буду делать, когда сообщат, что мама мертва? Как найду папочку? Удочерят ли меня я-я? Закрыв глаза, я мысленно умоляла Лаванду: «Пощади их, Лаванда. Пожалуйста! Не убивай маму!»

Я ощутила запах мамы еще до того, как увидела ее. К тому времени я успела задремать на водительском месте, и разбудил меня именно запах. Я мгновенно его узнала. Аромат, присущий только ей. «Коппертоун»[85] и солнце на коже, что-то еще неуловимое, лосьон Джергена и духи «Ове». Я открыла глаза, и ее рука легла на мое плечо. Она стояла возле машины. Я выпрыгнула на асфальт и уткнулась головой в ее бедро.

— Ты жива, мама! Ты не умерла!

Она подняла мои волосы и подула на затылок.

— А что, уже распространились слухи о моей безвременной кончине? — засмеялась она, вынимая из переносного холодильника пиво и холодную колу. — Мивочка, ты пропустила приключение всей своей жизни.

Она осторожно прижала холодную бутылку к моей шее, и я зажмурилась от счастья.

Позже, когда наш караван пустился в обратный путь, мама объявила:

— Плевать мне, если они выстроят здесь даже «Сакс» с Пятой авеню! Никакой торговый центр не доставит мне столько радости! Им следовало бы купить Лаванду для города, вместо того чтобы строить идиотский центр для толпы со всей округи!

— Лаванда уезжает, — объяснил Малыш Шеп. — Она приехала только на день.

— Лаванда Великолепная очень занятая слониха, — пояснила мама.

— А она узнает меня, если мы снова встретимся? — спросила Лулу.

Мама немного подумала:

— Вопрос в том, узнаете ли вы Лаванду.

Я сидела впереди, держа на коленях Бейлора. И вдруг ужасно пожалела о том, что не поехала. Я смотрела в огромные глаза Лаванды, а она смотрела на меня. Я просила не убивать маму, и она меня послушала. Лаванда предложила мне возможность прокатиться на ее широкой спине, а я ее отвергла.

И тут я расплакалась.

— Сидда, — удивилась мама, — что это с тобой?

— Неважно себя чувствую, — промямлила я, не желая признаваться, как мне горько, особенно в присутствии других, которые тут же начнут издеваться и обзывать трусихой.

Мама выудила из сумочки бумажную салфетку, дала мне и пощупала мой лоб.

— Жара вроде нет.

Но я продолжала заливаться слезами. Столкнула Бейлора с коленей и заставила переползти на и без того перегруженное заднее сиденье машины.

Когда мы приехали в Пекан-Гроув, остальные дети немедленно стали изображать слонов. Мама вышла из машины, но я осталась сидеть. Оттянула верх купальника и спрятала в него лицо. И чувствовала, как слезы капают на мой горячий живот.

— Не испытывай моего терпения, подруга, — предупредила мама. — Либо объясни, в чем дело, либо не реви.

— Хочу покататься на Лаванде, — промямлила я в свой купальник. Мама наклонилась ближе.