Ребекка Уэллс - Божественные тайны сестричек Я-Я

— Да, мама, готова! Хочу!

— Тогда открой глаза. Открой глаза и смотри, как Виви и Сидда из великого и могущественного племени я-я совершают свой великий исход на спине королевской Лаванды!

Господи Боже! Взгляни на это! Лаванда прыгает через канаву! Она вышла с парковки! О Боже, я просто не верю! Мы переходим шоссе! Сидда, посмотри! Посмотри, люди выскакивают из машин, не веря собственным глазам! О, они в жизни не видели, как слон уходит на волю с членами королевского племени я-я на спине! Такое им и не снилось! Помаши рукой, мивочка, как делают все настоящие королевы и принцессы!

Да-да! Мы на Лавандамобиле! Слушай ее трубный рев! И держись! Взгляни на нее! Мы мчимся через шоссе быстрее, чем на самолете. Мимо салона красоты, мимо похоронного бюро Хэмптона, где наше появление поражает скорбящих. Мимо «Торнтон дейли монитор», которому еще никогда не доводилось публиковать столь потрясающих новостей. Мимо старой конторы отца, мимо универмага Уэлена, где мы больше ничего не захотим купить. Мимо кафе «Ривер-стрит», и…

О! О, дружище! Держи шляпу! Мы поднимаемся по дамбе! Солнце садится, небо становится фиолетово-синим, и появляются звезды. Вот Большая Медведица, а вот — Малая. Это Пегас! Протяни руку, подружка, зачерпни пригоршню звезд! Отсюда, со спины Лаванды, мы можем коснуться неба! А теперь входим в Гарнет-Ривер, красную, медленно ползущую воду. Какая мощная пловчиха! Ощути, как погружается в воду Лаванда, дышит через свой длинный хобот! Даже аллигаторы боятся с ней связываться! Оно могла бы оставаться под водой сколько угодно, но всплывает, чтобы дать нам дышать.

О нет! Взгляни на дамбу! Это стреляют злые разбойники! У них копья и пистолеты! Но они не захватят наши сундуки из слоновой кости, не получат наши разбитые сердца! Мы не безделушки, чтобы лежать в шкатулках для драгоценностей! О нет, дружище, они еще расскажут о нас детям своих детей! О матери и дочери, сумевших сбежать от их копий!

Давай, сильная, добрая, умная Лаванда! Еще несколько футов — и нас ждет другой берег. Ах да, да. Мы вырвались! А теперь можем отдохнуть. Отдыхай, добрая великанша, отдыхай и ешь все, что хочешь.

Моя дорогая дочь, мы наконец на месте. Дома, в буйных зеленых плодородных джунглях! Чувствуешь, какой бархатный воздух? Ощущаешь запах бананов и древних деревьев? Слышишь голоса птиц и крики миллионов обезьян? Видишь, как они прыгают с дерева на дерево? Это наш настоящий дом. Ни к чему кондиционеры, не нужны наличные, и можно весь год ходить босиком, там, где деревья и животные знают, как нас зовут, а мы знаем их имена. Да-а-а-а! Скажи, Сидда! Скажи вместе со мной: «Да-а-а-а!»

И нам нечего бояться! Лаванда любит нас, и мы не боимся!

Сидда помолчала и снова подняла ключик.

— Все, что мы сделали, — объехали эту жалкую парковку торгового центра, но когда спустились на землю, я уже была другой. Мы вернулись в машину и помчались по Джефферсон-стрит в ранние сумерки. Я не отрывала глаз от матери, босой и что-то напевающей. Не отводя взгляда от дороги, она положила свою руку поверх моей. Ее кожа была мягкой и прохладной. Мимо мелькали знакомые места, которые мы видели каждый день, но сегодня мир за окнами машины казался напоенным тайной, новым и неизведанным.

Сидда в последний раз посмотрела на ключик.

Это жизнь, Сидда. Приходится каждый день обуздывать чудовищ и пускаться вскачь.

Она шагнула к Коннору, отняла креманку с шампанским и села ему на колени, лицом к лицу. И начала целовать, одновременно стягивая джемпер, который успела надеть после купания.

Сначала они занимались любовью на веранде, и Сидда, оседлавшая Коннора, никак не хотела вставать. Потом они перешли в спальню. Закрыв глаза, Сидда представляла себя и его спутником, затерявшимся в открытом космосе, но это ее не пугало. Впервые она не боялась открыться этому мужчине, себе, бесконечно широкой Вселенной, над которой не имела власти. И на этот раз, когда их наслаждение слилось воедино, Сидда не плакала. Громко рассмеялась, как счастливый, восторженный ребенок.

Когда Коннор заснул, Сидда выскользнула из постели, пошла в большую комнату и выбрала кассету из своей музыкальной коллекции. Вынесла на веранду маленький магнитофон, вылила из бутылки остатки шампанского и поставила запись «Аве Мария» в исполнении Аарона Невилла, которую как-то сделала сама. И долго стояла голая, в лунном свете, снова и снова слушая молитву.

«Мы с матерью похожи на слонов, — думала она. — В тишине ночи, на другом конце страны, вне зоны слышимости, отделенная бесплодными сухими саваннами, мать посылает мне безмолвную поддержку. В сезон засухи, когда я струсила перед лицом любви, мать не бросила меня. Она не персонаж пьесы, чей характер складывается из бесчисленных крохотных фрагментов, а я уже не тот тощий, нервный ребенок, ожидающий идеальной любви. У нас обеих свои недостатки. Мы обе ищем утешения. Мама мечтала и мечтает сейчас вырваться из засушливого жаркого места, где страх держит ее в оковах паники, а бурбон — в клетке похмельного тумана. Она по-прежнему жаждет вернуться вместе со мной в бескрайние цветущие джунгли на спине грациозного животного».

Сидда подняла бокал, разглядывая пузырьки в лунном свете. «Моя мать не Пресвятая Дева. И ее любовь не совершенна. Но может, несовершенна и я?!»

Прошло минут двадцать, прежде чем она увидела первую падающую звезду. И вдруг небо расцветил метеоритный дождь. Сидда стояла не шевелясь, слушая и наблюдая. У ее ног появилась Хьюэлин. Небо было таким чистым, заходящая луна такой доброй. И ни один городской огонек не портил пейзаж. Свет метеоров из такой дали и такой древний, что даже трудно представить до чего. Да и что тут представлять? Вот ее колотящееся сердце. Вот бьющееся сердце планеты. И времени у нее достаточно. Она не боялась.

Проспав до полудня, Коннор и Сидда, в майках и шортах, устроились на веранде и слушали диск Вэна Моррисона[87]. Хьюэлин разве что не всхлипывала от счастья, поедая кусочки бекона с тарелки Коннора. Он приготовил любимый завтрак Сидды: гренки с кленовым сиропом.

В душе Сидды воцарились мир и покой. Да и что еще нужно: тишина, свежий воздух, горы и деревья, синева озера и они трое на веранде.

— Спасибо, Коннор. За то, что выслушал. За то, что любишь, — прошептала она. Он медленно улыбнулся, прежде чем положить в рот кусочек дыни.

— О какой это вечеринке в честь дня рождения Виви говорили сестры?

— Сестры? — удивилась Сидда.

— Я-я. Если ты и твоя мать — слонихи, то остальные три — сестры слоних. Знаешь, те, что всюду следуют за главной и помогают ей со слонятами.

— Ты меня поражаешь!

— Эй, я тоже смотрю телевизор. Когда у Виви день рождения?

— Вообще в декабре. Но в этом году собираются праздновать в конце октября, потому что мама хочет накрыть столы во дворе, пока погода хорошая.

— Почему бы тебе не вернуть ей альбом лично?

Сидда отложила вилку и уставилась на Коннора.

— Ты спятил? Она все еще злится из-за «Нью-Йорк таймс». Прикончит меня, стоит лишь появиться ей на глаза.

— Знаешь, — вздохнул Коннор, — никому в голову не придет, что ты работаешь в театре!

— Что, чересчур мелодраматично? — засмеялась она. — Я? Да никогда в жизни.

— Ну конечно, нет, — согласился Коннор.

— Ну конечно, нет, — подтвердила она.

— Кстати, я почти ничего не знаю о твоем отце. Должно быть, храбрый человек.

— Ты это о чем?

— Брось! Не очень легко жить с такой сильной женщиной и в окружении я-я. Они все друг за друга горой.

Сидда тоже потянулась за дыней. Она совсем недавно поняла, как скучает по отцу.

— Его никогда не было дома. Я была так одержима матерью, что, похоже, не уделяла особого внимания отцу.

— Странно. Тинси сказала, что у тебя его ресницы, — заметил Коннор.

— Тинси так сказала?

— Да. И добавила, что ресницы твоей матери исчезают, когда она входит в воду. Это было, когда мы плавали на озере.

Сидда покачала головой:

— Одному Богу известно, что еще они тебе наговорили, стоило мне отвернуться.

— Ты и представить не можешь, — подтвердил Коннор.

Сидда, не устояв против соблазна, сунула палец в остатки кленового сиропа и поднесла к губам Коннора.

— Знаешь, октябрь мой любимый месяц на юге. Нет ничего фантастичнее, чем Хэллоуин в великом штате Луизиана.