«Если Господь смилостивится, — подумала Сидда, — я буду делить постель с этим мужчиной лет до восьмидесяти».
Через несколько минут она выскользнула из постели, стараясь не разбудить Коннора, и, как была голая, босиком прошла по широким кипарисовым доскам пола, спустилась в сад, в теплую сырую луизианскую ночь и встала перед камелией, черной жемчужиной ее бабки. Еще немного погодя она подобралась к фонтану, окунула руки в маленький бассейн и стала дотрагиваться мокрыми пальцами до губ, глаз и грудей. Вдыхала и выдыхала воздух, просила пощады и милосердия, дарила себе прощение.
Иногда потерянные сокровища можно обрести вновь.
Наутро Сидда прижалась к Коннору и предложила сделать вместе то, на что она никогда не отваживалась раньше в радиусе ста миль от своего родного города. А потом прошептала ему несколько убедительных слов. Услышав все, что она сказала, Коннор молча притянул ее к себе, обнял и стал осыпать поцелуями ее лицо и кончики пальцев.
— Прости за мою идиотскую нерешительность. За то, что заставила тебя висеть на волоске над пропастью.
— Ах, Душистый Горошек, — вздохнул Коннор, переворачиваясь на бок, чтобы смотреть ей в глаза, — мы все висим на волоске над пропастью. И храним друг друга от падения.
Бездонная доброта его глаз, бесконечная нежность в голосе не оставили ни малейших сомнений в том, что она приняла правильное решение.
К полудню они вместе с Шепом и Виви уже пили чай со льдом на заднем дворе Пекан-Гроув. Вилетта, хлопотавшая по хозяйству, стала свидетелем объявления Сиддали Уокер о свадьбе с Коннором Макгиллом ровно через неделю, на поле подсолнечников, перед родительским домом.
Около получаса спустя на подъездной дорожке появились три автомобиля. Это прибыли я-я.
Можно сказать, что теперь шоу было на мази. Еще немного — и занавес поднимется.
33
Вечером 25 октября Сиддали Уокер, одетая в материнское подвенечное платье, сказала «да» Коннору Макгиллу на отцовском поле подсолнечников.
В присутствии родителей, братьев с семьями, сестры Лулу (только что прилетевшей из Парижа), я-я, пти я-я и их семейств, Вилетты с мужем и детьми, Мэй Соренсон (прибывшей в самый последний момент из Турции), родителей Коннора, его же бабушки и двух сестер, Уэйда Конена, сопровождавшего Хьюэлин и перекроившего подвенечное платье Виви так, чтобы оно открывало плечи и часть груди, и компании друзей, которым пришлось срочно изменить планы, чтобы прилететь в Торнтон по настоятельной просьбе невесты, Сиддали Уокер сказала Коннору Макгиллу:
— Буду нежно любить тебя всеми силами души и как только могу.
Семилетняя племянница Сидды Кейтлин Уокер, одна из близняшек Бейлора, позаботилась о том, чтобы все дети (а также кое-кто из взрослых) надели хэллоуинские костюмы. Посторонний, случайно попавший на церемонию, возможно, посчитал бы всех присутствующих сборищем идолопоклонников, если бы не то обстоятельство, что кузен Тинси в продолжение всего действа играл на кейджанской скрипке церковные гимны.
На вечеринке тот же скрипач, вместе с остальными оркестрантами группы «Аллигатор Гри-Гри», играл композиции из кейджанских мелодий и зайдеко[92], переплетавшихся со старыми джазовыми стандартами сороковых, которые им пришлось выучить, чтобы зарабатывать на жизнь в сети загородных клубов южной Луизианы. Под большим древним виргинским дубом, ветви которого стараниями Бейлора были увиты рождественскими гирляндами, Шеп Уокер самолично следил за приготовлением cochon de lait и раздавал восхищенным ньюйоркцам полные тарелки свинины с бурым рисом. Чейни, муж Вилетты, надзирал за огромным черным котлом, где варились креветки. Длинные столы по периметру танцевальной площадки стонали под тяжестью салатов, французского хлеба и еще тысячи луизианских деликатесов.
Повсюду стояли составленные Ниси букеты из подсолнечника и цинний, а связки сена окружали костер, разведенный Малышом Шепом. Погода выдалась чудесной, и воздух оказался достаточно прохладным, чтобы можно было танцевать сколько угодно, не потея и не задыхаясь от жары. Все соглашались, что в округе давно уже не было такой веселой и счастливой свадьбы.
Где-то в середине вечера, когда все насытились, музыка стихла, музыкант, игравший на аккордеоне, объявил, что присутствующих ждет сюрприз, и, отступив в сторону, представил четырех я-я.
Виви Эббот Уокер подошла к микрофону, высоко подняла бокал шампанского, подмигнула и провозгласила:
— Сиддали, мивочка, эта песня для тебя.
Как следует глотнув шампанского, она дала знак остальным, и вся четверка, в сопровождении скрипки, аккордеона и бас-гитары, запела. Голоса были не так уж чтобы хороши, да и пение не слишком стройным, но с их губ лилась то ли колыбельная, то ли благословение, то ли просто песнь любви.
Ночи бесконечны
С тех пор, как нет тебя.
Мечтаю о тебе, родной,
И при свете дня.
Мой дружок, мой дружок,
Нет на свете лучше.
Тоскую я по голосу
И твоим рукам.
И хочу, чтоб понял
Ты все это сам.
Мой дружок, мой дружок,
Я по тебе скучаю.
К тому времени как песня кончилась, Сидда почти смирилась с мыслью о том, что ее лицо на всех свадебных фотографиях будет изуродовано черными потеками туши: никакая косметика не выдержит такого количества слез. И когда незаметно подошедший сзади отец вручил ей платок, она благодарно улыбнулась.
— Когда я вчера вечером отправился спать, твоя мама и остальные все еще репетировали, — сообщил он.
— Спасибо за то, что вырастил эти подсолнечники, папа, — прошептала Сидда.
— Знаешь, это мой второй урожай за год. Не знаю, что это на меня нашло! Сажать подсолнечники в конце лета! Представляешь, как надо мной насмехались? Растить цветы после того, как мои поля хлопка тянулись едва ли не до входной двери! Но тогда все было по-другому: нужно было кормить и одевать четверых детей, покупать им машины, посылать в колледжи. Теперь же у меня появилась возможность растить то, что хочется. И все же я рад, что вы с Коном приехали, и теперь вроде бы эти подсолнечники имеют полное право тут находиться. По крайней мере никто не посчитает, что у меня крыша поехала. Нужно же как-то сохранять лицо!
Сидда протянула руку и осторожно смахнула слезу с отцовской щеки.
— Я люблю тебя, папочка.
— Надеюсь, твой брак будет счастливым, куколка. Может, теперь наша семья будет больше походить на настоящую, если понимаешь, о чем я.
— Да, папочка, — кивнула Сидда, беря отца под руку. — Понимаю.
— Не считаете, что сейчас отцу самое время потанцевать с дочерью? — спросила Виви, подходя к ним и целуя сначала Сидду, потом мужа. — По-моему, американской семье необходимо как можно больше танцевать, не находите?
Сидда с улыбкой посмотрела на родителей.
— Думаю, ты права, мама. Мало того, этот пункт следует включить в президентскую программу.
И когда музыканты опять взялись за инструменты, Виви сжала ладонями лицо Сидды и снова поцеловала. Потом, вложив ладонь дочери в руку мужа, подтолкнула их к танцевальной площадке.
— Потрясите хвостиками, мивочки! Покажите им всем! Постучите каблуками! — наказала она, прежде чем отправиться на поиски я-я. И скоро все четверо закружились в танце так лихо, что юбки развевались. Глаза подруг сияли.
После того как был разрезан свадебный торт, испеченный Вилеттой и украшенный, как на Хэллоуин, ее дочерью Перл, все снова пустились в пляс. И хотя было уже поздновато и малыши засыпали на ходу, никто не хотел уезжать с плантации Пекан-Гроув. Никто не хотел окончания праздника. Поэтому все остались и танцевали. Вальсировали, дергались, виляли бедрами, плясали кейджанский тустеп, джиттербаг, фокстрот и буги. До упаду. До потери сознания.
Со своего привычного места на рожке полумесяца Пресвятая Владычица смотрела вниз и улыбалась своим несовершенным детям. Ангелы, служившие ей этой ночью, ощущали непривычное желание оказаться в людском обличье, пусть и на несколько минут. Им хотелось вертеться в рок-н-ролле, испытать истинно человеческое чувство восхищения идеальной ночью, посланной в отнюдь не идеальный мир. Хотелось попробовать на вкус соль собственных слез, как Сидда, как Виви и, по правде говоря, как почти все, кто был в Пекан-Гроув в ту ночь, когда Сидда Уокер выходила замуж за Коннора Макгилла.