Мысль о мужчине, который любит свою семью, даже своих собак, оставила Джульетту с пустой дырой в животе.
Вдруг, этого оказалось слишком много. И с правдой становилось труднее бороться с каждым днем.
Она хотела того же самого с Сойером.
Джульетта встала и отдала Марию Алексе, останавливаясь, чтобы запечатлеть поцелуй на ее лбу.
- Мы действительно должны идти, - прошептала она.
Алекса смотрела на нее с оттенком беспокойства.
- Конечно. Спасибо за заботу о ней.
- Вульф, ты готов? Мне надо…
Она остановилась и смотрела за происходящим перед нею.
Данте остановился в дюйме от Вульфа и изучал его, слегка подняв голову, как будто ощущал нечто более глубокое, чего никогда не ощутить на поверхности. Вульф сидел, перекинув одну щиколотку через колено и облокотившись на подушки, как и любой подросток. Она открыла было рот, чтобы прогнать Данте подальше, опасаясь, что он может попытаться укусить бедного Вульфа, когда произошло немыслимое.
Одним изящным прыжком, Данте взлетел в воздух и приземлился на колени Вульфа.
Кот поерзал на его коленях, прислонился пушистой головой к челюсти парня и понюхал его. Покрутился еще раз. Затем шлепнулся всем весом прямо на середину его бедер.
- О. Мой. Бог.
Алекса смотрела, открыв рот. Мэгги, должно быть, почувствовала, что случилось что-то огромное, потому что раздались ее шаги, и она остановилась в дверях. Ее взгляд наткнулся на ее кота, мурлыкающего, как цепная пила, полностью удовлетворенного, лежащего на коленях Вульфа, будто они были родственными душами на протяжении веков.
Вульф казался колеблющимся вначале, но его рука, наконец, поднялась и начала гладить спину Данте. Кот мурлыкал все громче и издал оргазменный звук удовольствия.
Джульетта посмотрела на невестку. Большая улыбка тронула губы Мэгги, и удовольствие сочилось из каждой поры.
- Говорила же я, что Данте умнее любого животного на планете. Он любит только самых крутых. Добро пожаловать в клуб, Вульф.
Вульф улыбнулся.
***
Джульетта смотрела в окно. Тьма пронизывала каждый дюйм ночного неба. Крошечный кусочек луны испускал слабую струйку света. Кривые ветки деревьев качались в жуткой тени, а мороз блестел на траве. Она прижалась щекой к холодному оконному стеклу и спросила себя, что она собирается делать.
Она была влюблена в собственного мужа.
Это знание возвысилось и насмехалось над всем тем, кем она думала, она была. Над всем тем, о чем она думала и чего хотела. Каменистость, подстилающая путь к этому моменту, ошеломила ее. Сначала бизнес. Затем секс. Она была так самоуверенна, полагая, что сможет разложить свои чувства по полочкам, как рабочую сделку. Так или иначе, эмоции смешались с физическим и унесли все рациональные мысли.
Сойер был прекрасным человеком, который не влюблялся. Он предложил потрясающие телесные удовольствия, но четко заявил, что никогда не будет принадлежать ей. Он не верил в любовь. Был не способен дарить эти эмоции из-за страха. Он был честен в своих ограничениях. В течение двух коротких недель брака, она ожидала, что изменит его?
Она видела мужчину, которого он прятал за стенами, стенами своего прошлого, которым он отказывался делиться. Джульетта думала о той ночи, когда он признался в какой-то части его прошлого. Она знала, как это было сложно для него, вернуться в кошмары. Драгоценный дар, который значил для нее больше, чем что-либо еще. Он узнал о ее сломанной уязвимости и пытался дать ей что-то, чтобы освободить ее. У Сойера был удивительный потенциал, чтобы дарить, но он сплелся с таким количеством плохих вещей, что он научился сбегать. Тот момент, когда она поставила перед ним тарелку пасты, изменил ее. В такой простой акт рабства, она поняла, насколько большего она хотела от него. Сколько еще жаждала дать.
Она хотела быть женщиной, на которую он мог опереться, с которой мог смеяться и которой мог доверять. Будучи посреди своей семьи, в окружении отношений, которые были настоящими, она почувствовала искушение тянуться к большему. Хотел ли он тоже большего? И если она, наконец, станет достаточно храброй, чтобы открыть ему правду, не отвергнет ли он ее?
До тех пор, пока ничего не говорилось вслух, они могли все продолжать. Она могла рассчитывать на общение с ним и его физическое внимание ежедневно. Зачем портить это, сказав три паршивых слова? Она не была такой же смелой, как ее брат и сестры.
Ее неловкий опыт в отношениях только подтвердил ее неспособность связываться с мужчинами. Может быть, именно поэтому ее мать заставила ее выйти замуж под видом бизнеса, потому что она почувствовала внутреннюю трусость Джульетты в отношении к любви.
Жалкая.
Она не слышала его шагов. Его руки сжали ее плечи и прижали ее к его груди. Джульетта вдохнула его запах, ее руки обернулись вокруг его, она вцепилась в то, что он мог ей дать. Его тело. Ночь за ночью. Часть его всегда будет принадлежать ей, так же, как и она принадлежала ему. Он заставил ее сказать слова, перед тем как скользнуть в нее, слова давались легко, без чувственных пыток.
Она отдала бы Сойеру Уэллсу душу, если бы он попросил.
Сексуальная химия горела и шипела между ними.
Ее тело смягчилось, ее бедра расставились, чтобы позволить ему немедленно войти. Она чувствовала его наготу, его эрекция толкнулась в щель между ее ягодиц, прося большего. Она ждала, пока начнется игра – темный мир, которого она жаждала, доминирования и подчинения, натянутых нервов и обнаженной плоти.
Он медленно повернул ее. Обхватил ее щеки. Овладел ее ртом.
Его язык заявлял на нее права медленными толчками, будто начиная танец. Она открыла и позволила ему стащить с нее халат. Ткань соскользнула на пол в лужу шелка. Его руки обхватывали, ласкали, но ей не нужна была прелюдия – целый вечер, проведенный в его компании, сплел свое собственное заклинание. Его палец погрузился в ее опухшую плоть и нырнул глубже.
Сойер поднял ее, не прерывая поцелуй. Ее ноги плотно обернулись вокруг его бедер, и одним медленным скольжением, он погрузился в нее.
Дом.
Она приветствовала его, сжимаясь вокруг его члена. На этот раз не было игры, не было дразнящих укусов или признаний, срывающихся с ее губ. Были только его задержки дыхания, скала его бедер, сила его рук, размах его языка. Она разрушалась вокруг него, не нарушая хватки или связи, и он пролил свое семя внутри нее без барьера презерватива, его зубы мяли ее нежные губы в примитивном мужском заявлении прав.
Все еще внутри нее, он подошел к кровати и опустил их, не нарушая контакт. Правда вертелась на ее губах, но она была слишком напугана, чтобы говорить. Ее имя, произнесенное шепотом, было последним, что она запомнила.
Глава 15
Сойер поднял своё пиво и чокнулся им с пивом Макса. Морозное варево скользнуло внутрь, охлаждая и прочищая глотку. – Salute (ит. Твое здоровье). И пусть оно будет очень долгим, мужик.
- Да, как с Вегасом. Когда ты пытался соблазнить мою жену.
- Если бы я не подтолкнул тебя тогда, ты бы никогда не женился. Просто называй меня Купидон.
- Да, я все ещё не чувствую себя тепло и комфортно с этой мыслью. – Его друг чокнулся своим пивом ещё с Майклом и Ником, которые были вовлечены в оживленную дискуссию «Гуччи против Прада». Он показал на них большим пальцем. – Они хотят разрушить нашу репутацию настоящих мужчин. Что, черт возьми, случилось с «футбол против бейсбола?»
Сойер усмехнулся. – Давай просто назовем их транссексуалами. Они захотят надрать нам задницу.
- Кто это?
- Тебе лучше не знать, мужик.
Район Брера содержал в себе исключительный микс из клубов, баров и ресторанов. Настоящая ночная толпа начинала собираться здесь примерно после десяти, но после рабочего дня, отпраздновать его окончание, люди приходили уже около пяти. Сойер редко оставлял время для общения, особенно на местных горячих точках, но после экскурсии по Purity и траты нескольких часов на то, чтобы набросать хороший план, он чувствовал себя достаточно хорошо, расслабляясь и зависая со своим старым другом. Макс был одним из близких ему людей, и Сойер знал его честность наряду с сухим юмором, которым он говорил с ним. После их драки на яхте в Греции из-за случайной женщины, они наладили свою связь, которая только укрепилась, когда Макс встретил Карину, а потом и женился на ней.
- Как тебе замужняя жизнь? – спросил Макс.