Двери ресторана распахнулись перед Дастином и Эрикой. Метрдотель почтительно проводил их к столику, стоявшему в уютном уголке и почти заслоненному от других посетителей вьющимися растениями, свисающими с потолка почти до самого пола. Дастин заботливо отодвинул стул, усадил девушку и сел напротив. Эрика с любопытством оглянулась. Зал был полупуст, над столиками вился приглушенный шум голосов. Никто никого не рассматривал в упор. Посетители были одеты очень просто, но эта простота, как ей было известно, весьма дорого стоила. Эрика усмехнулась. Да, с этим рестораном никак нельзя было сравнивать то шумное бистро, куда она планировала заглянуть после прогулки по магазинам!
Изучив меню и карту вин, молодые люди заказали копченую рыбу, шпинат, затем цыплят, а на десерт — яблочно-лимонный пирог с корицей и кофе. Поскольку Эрика отказалась от вина и попросила принести минеральную воду, Дастину пришлось последовать ее примеру.
Он досадливо морщился. Вино — проверенное средство. Обычно женщины после одного-двух бокалов шампанского или шардонэ становятся сговорчивее. Но дополнительные трудности не ослабили решимости Дастина осуществить задуманное.
В ожидании заказанных блюд он принялся рассказывать об их детских проделках с Домиником. И вскоре Эрика уже весело смеялась, представляя, какими озорниками были близнецы. Она поинтересовалась, различали ли их родители, и ничуть не удивилась, узнав, что в раннем детстве только мать могла с полной уверенностью сказать, кто есть кто. Позднее, когда выявились различия в характерах мальчиков, их отец научился распознавать сыновей по тому, как они реагируют на родительские слова, как ведут себя, как держатся в седле. А для мальчиков это служило дополнительным развлечением.
Они часто переодевались, чтобы сбить с толку окружающих. Но им редко удавалось обмануть мать, которая всегда больше любила Доминика. Его склонность манипулировать особами женского пола проявилась уже в раннем возрасте. Он часто капризничал, и мать позволяла ему то, что никогда бы не разрешила более уравновешенному, а потому не требующему к себе особого внимания Дастину. И Доминик пользовался ее слабостью в полной мере. В результате он вырос безответственным шалопаем, искренне полагающим, что все на свете создано исключительно для его удовольствия. Отец делал попытки наставить младшего сына на путь истинный, но они встречали яростный отпор со стороны его жены. И он сдался, радуясь, что хотя бы Дастин растет настоящим мужчиной. В противовес ярко выраженной материнской любви к Доминику отец отдавал все свободное время Дастину. Джон Декстер сделал ставку на старшего сына и, как выяснилось позже, не ошибся.
В мальчике прекрасно сочетались живость юности и рассудительность зрелого возраста. Именно ему отец планировал передать бразды правления фирмой, когда уйдет на покой. Он считал, что в его распоряжении еще достаточно времени, чтобы подготовить преемника к руководству фирмой, которому должна была перейти по наследству львиная доля акций семейного предприятия.
Однако слабое сердце Джона не выдержало вечной погони за прибылью, и Дастину пришлось стать во главе семейного дела раньше, чем он предполагал. В те дни он с горячей признательностью вспоминал отца, заставлявшего его вникать во все тонкости сложного бизнеса. Только благодаря настойчивости и предусмотрительности Джона Декстера сын сумел удержать в руках власть и сделать так, что спустя десять лет фирма стала значительно мощнее. Теперь у нее имелись филиалы в нескольких европейских странах, и даже в Америке она была хорошо известна.
Эрика уже знала кое-что из газетных и журнальных публикаций. Но впервые ей пришлось услышать, как все происходило в семье Декстер на самом деле. Она то жалела Дастина, обделенного вниманием и любовью матери, то восторгалась его успехами в бизнесе. Девушка поняла, что он не одобрял поведения брата, но полагал, что часть вины за легкомыслие Доминика лежала на совести их матери.
В какой-то момент Эрика чуть не поддалась соблазну сказать Дастину, что не собирается причинять ему никаких неприятностей, но вовремя прикусила язык. А он спохватился, что только и говорит о себе и своей семье вместо того, чтобы узнать побольше о девушке, и искусно перевел разговор на нее.
Эрика ответила откровенностью на откровенность. Она прониклась доверием к Дастину, тем более, что он только что посвятил ее в такие подробности семейной жизни, которые сообщают далеко не каждому знакомому. Она рассказала ему о родителях, посетовала, что и прежде редко видела их вместе. А теперь, когда жила отдельно, и вовсе не надеялась встретиться с ними обоими одновременно. Каждый из них жил своей жизнью и, кажется, был доволен создавшейся ситуацией. Каждый делал то, что ему больше всего нравится, и не оглядывался на других членов семьи. Это, конечно, было неправильно. Но Эрика давно уже научилась не расстраиваться по этому поводу.
Дастин внимательно слушал девушку и понимал, что та очень одинока. Быть единственным ребенком в семье — это скорее плохо, чем хорошо. Эрика остро переживала невнимание родителей к себе, но не показывала виду. Теперь ему стало понятнее, почему она, во что бы то ни стало стремилась выйти за Доминика после столь краткого знакомства с ним. Он был ярок и зажигателен. И она ошибочно приняла его легкое отношение к жизни за широту натуры.
Доминик мог сделать Эрику центром своего внимания, украсить ее жизнь сумасбродными выходками и оригинальными подарками, отправиться с ней в экзотические места. Но все это продлилось бы недолго. Роль обожателя непременно наскучила бы Доминику, и он один нашел бы себе новые развлечения. А Эрика осталась бы с разбитым сердцем и сломанной судьбой. Хорошо еще, если у них к тому времени не появились бы дети. Это только усугубило бы и без того непростую ситуацию. Нет, не такой спутник жизни нужен этой милой девчушке. Грустно, что она этого не понимает.
Дастин вздохнул с сожалением и перешел к главной цели затеянного им обеда.
— Эрика, — как можно доверительнее начал он, — итак, ты закончила школу. А что было потом? Ботанический сад — это твое первое место работы?
— Нет. Сначала я окончила курсы по составлению букетов. Первое время это занятие казалось мне интересным. Но, проработав пару месяцев, я поняла, что мне становится грустно при виде срезанных цветов. Гораздо веселее наблюдать, как они растут. И я устроилась в Кью-Гарденз. Это совсем другое дело. Мне там очень нравится, — призналась она.
Официанты периодически возникали возле уединенного столика, но быстро исчезали, убедившись, что в их услугах не нуждаются. Под задушевные доверительные разговоры со стола исчезли и рыба, и жареные цыплята в пряном густом соусе, оказавшиеся необыкновенно вкусными.
Дастину нравилось, что его спутница ест без оглядки на фигуру. Он и сам отличался отменным аппетитом, поэтому ему всегда было тоскливо за одним столом с женщинами, способными весь вечер гонять по тарелке одинокий листик салата. Когда на столе появился пирог, Дастин наконец-то решился спросить:
— Эрика, ты еще не передумала выходить замуж за моего брата?
— Нет, не передумала, — мгновенно напрягшись, ответила она и потупилась. — А что?
— Скажу откровенно, мне не нужен скандал. Я просто не могу его допустить. Доминик не желает выполнять свои обязательства. Что же остается? — Скомканная салфетка была отброшена на край стола энергичной рукой Дастина. Он откашлялся и с некоторым трудом продолжил: — Я собираюсь предложить тебе сделку. Ты сама говорила, что хочешь всего того, что дает принадлежность к нашей семье. Всего обещать не могу, но ты получишь то, что можно купить за деньги.
Эрика чуть не подавилась пирогом.
— Другими словами, ты собираешься откупиться от меня! Я ожидала чего-то подобного, но надеялась, что до этого не дойдет. И сколько же, по-твоему, я стою?
— Я могу прямо сейчас выписать тебе чек на полмиллиона фунтов. Взамен ты отдашь кольцо и письменно откажешься от брака с моим братом.
Дастин надеялся ошеломить Эрику суммой и сломить ее упрямство.
— Полмиллиона фунтов? Должно быть, скандал тебе очень повредит, если ты готов заплатить такие деньги, — ехидно заметила девушка, которую жгли горечь и разочарование.
Этот человек собирался ее купить! А чего, собственно, еще можно было ждать от черствого бизнесмена? Он понимает только один язык — язык шуршащих купюр.