Сэр Этьен не мог успокоиться после смерти сына, Джулиан же чувствовал мутную непреходящую горечь и такую скорбь, что её ощутил даже отец. Он попытался выпихнуть сына из образовавшегося вокруг них смертного круга. Имением в последний год никто не занимался, и дела были в некотором упадке. «Займитесь этим, Джулиан», попросил отец. Тот на удивление быстро разобрался с делами, навёл идеальный порядок в счетах, но отвлечься удавалось только днём, ночами Джулиан плохо спал или видел кошмары. По счастью, из них ушла рыженькая плачущая Хетти. Но то, что пришло, было не лучше. Мимо него проносили тяжелые гробы, он то и дело застревал сапогами в зловонной грязи, пытаясь выбраться, хватался за гробовую повозку, та выволакивала его из грязи и влекла на погост…
Джулиан предложил отцу отремонтировать Монтэгюкастл, привести в порядок службы. Может, завершить огораживание? Тот, видя, что Джулиан просто не знает, куда себя деть, поддержал его, и с новым удивлением наблюдал, как набранные рабочие снуют, как муравьи, по двору, как носится и отдаёт приказания сын, как мелькают гружёные телеги и подводы с гранитными валунами, привезёнными из соседней каменоломни. Джулиан хотел сохранить фасад дома, напоминавший древнюю крепость, ему нравилась его горделивое величие и солидность, он заменил двери — на ещё более массивные, сумрачного мореного дуба, приказал обложить фундамент гранитом, из него же выложили ограды, закрывшие службы. Он перепланировал двор, изменил петлю подъездной дороги, разбил цветники, маленький родник был огорожен валунами, за домом из остатков гранита выложили беседку, установили во дворе новые скамьи и фонари. Отец, оглядев преображённый дом, не мог не отдать должного безупречному вкусу Джулиана, его деловой хватке и умению организовать работу, но сказать об этом сыну не пришлось — тот уже занялся огораживанием, уезжал утром, возвращался в сумерках.
Потом Джулиан решил расширить комнаты, переделать интерьеры, и отремонтировать парадную лестницу, на что ушло две недели препирательств с декоратором, когда же всё было сделано по желанию Джулиана, служанки и лакеи в изумлении осматривали новые апартаменты, в которых классическая строгость интерьеров сочеталась с простотой и удобством. Комнат стало меньше, но дом внутри приобрел странные пропорции готических замков. Опытный строитель, приглашённый Монтэгю, с удивлением отметил, что молодой хозяин безошибочно, чутьем, восстановил изначальный вид дома, убрав позднейшие пристройки и стены. Джулиан считал, что древность придает всему отпечаток того благородства, которой не возмещают ни роскошь, ни богатство, ни фантазии моды. Отец был в немом восторге, ему понравилось, что сын не забил дом новомодными безделушками, а, напротив, отдаёт предпочтение благородной старине. Сэр Этьен не мог не признать, что за два месяца Джулиан сделал больше, чем Томас за восемь лет. Сам Джулиан за это время, восстанавливая величие родовой вотчины, усилием воли отодвинул смертный круг.
Жизнь снова — вяло и апатично, но заструилась в нём.
Несмотря на то, что общество смотрело на юную леди Шелдон с восторгом, видя в ней блестящую властительницу светского общества, Патриция не пользовалась преимуществами, которое дало ей замужество. Она перестала явно томиться на светских раутах, но настолько предпочитала им домашние вечера наедине с мужем, что он наконец согласился с тем, что ей вовсе ни к чему посещать их все.
К мужу Патриция относилась с нежным обожанием, Раймонд в равной степени боготворил супругу. Его семейное счастье, которое виконт никогда не стремился выставлять напоказ, читалось, однако, в его умиротворенных жестах и взглядах, в улыбках и всегдашнем благодушии. Оба отличались сдержанностью, имели сходные чувства, а если их мнения в чем и разнились, то Патриция, любя супруга и восхищаясь его умом и образованием, всегда уступала. В итоге — и Шелдон не сразу заметил это — приобрела над ним необыкновенную власть, тайны которой супруг не постигал. День, когда он не будил её поцелуем — был прожит зря, утро без её силуэта в жемчужном пеньюаре у окна — было не утром, вечер, когда он не любовался её профилем в неверном свете свечи в шандале — был безрадостен.
Лорд Брайан, наблюдая жизнь молодых, пришёл к выводу, что его сын не сглупил в выборе супруги. Невестка нравилась свекру, была мила и скромна, и вскоре граф Шелдон признал, что сын подлинно нашёл сокровище.
Мисс Кора Иствуд по-прежнему дружила с мисс Гилмор, дорожа этой дружбой всё больше, открывая в подруге всё новые совершенства. Она не удивилась предпочтению, которое всё более явно оказывал ей молодой Льюис Карбэри, искренне радовалась за неё, но сама с каждым днём томилась всё больше.
Кора поймала себя на том, что постоянно думает о Джулиане Монтэгю. Ей доставляло теперь несколько болезненное удовольствие вспоминать его признания, вызывать в памяти его лицо, его мощные плечи с той кровавой царапиной, которую она врачевала, вспоминать трепет и тепло его кожи. Теперь она поняла, что никогда не любила Раймонда Шелдона. Её поступки определялись только тщеславием. Когда виконт Шелдон женился, в ней было задето самолюбие — но вовсе не сердце! Она даже не думала о нём, разве что уважала его бесспорные достоинства. Но отдавая дань его добродетели и красоте, Кора никогда не думала о нём как о любимом человеке.
Как о любимом… Да. Если бы не слова матери и Лоренса о мистере Шелдоне, её сердце принадлежало бы Джулиану.
Но что делать теперь? — вот вопрос, ответа на который она не находила. Как быть? Что предпринять? А ничего. Он разлюбил и забыл её. «Мы не можем вторично полюбить тех, кого однажды действительно разлюбили». Сэр Чилтон часто цитировал Ларошфуко. Кора тяжело вздыхала, не видя выхода. Томление её усиливалось, становясь в иные минуты совсем тягостным, и оно вынудило её сделать то, что запрещали осмотрительность и здравомыслие. На одном из вечеров, куда виконт Шелдон приехал без супруги, Кора Иствуд, постаравшись оказаться за столом с ним рядом, будто невзначай спросила его, не получал ли он вестей от… мистера Монтэгю?
Раймонд Шелдон посмотрел в лицо мисс Коры, сохранявшее спокойное и безучастное выражение, и на её руки, нервно теребившие платок, и с готовностью ответил, что недавно действительно получил от мистера Джулиана Монтэгю письмо из имения. Его постигла тяжелая утрата — скончался его брат Томас. Джулиан сообщил ему, что по просьбе отца, сэра Этьена, занят делами и хозяйством, несколько запущенным за последний год. Мисс Иствуд внимательно слушала его, но неожиданно на её чело легла странная тень.
— У сэра Этьена… только два сына?
— Да, Томас и Джулиан.
— Стало быть, теперь…
— Джулиан унаследует имение и восемь тысяч годовых. — Раймонд Шелдон внимательно посмотрел на мисс Иствуд, отметив про себя, что её лицо перестало быть кукольным, залегшие впадины на щеках обрисовали высокие скулы, глаза стали глубже и печальней, лицо удлинилось и в обрамлении тёмных волос казалось новым — колдовским и скорбно-красивым. Заметил он и впечатление, произведённое его словами — они не обрадовали мисс Иствуд. В глазах её промелькнуло что-то болезненное и горестное.
— И он… останется в деревне?
— Насколько я понял, у него нет пока определённых планов. Мистер Монтэгю раньше предполагал обосноваться в Лондоне, но, вы же знаете, он получил предложение от мистера Кемптона работать в полиции, — Кора ошеломлённо взглянула на него, — да-да, я сам слышал об этом от мистера Чилтона, но теперь его планы могут снова измениться. Управление таким поместьем требует немалых усилий.
Мисс Иствуд не стала продолжать разговор, переведя его на посторонние вещи, а вскоре поторопилась уехать — задолго до конца вечера, сославшись на недомогание. Уже дома, в своей спальне она обдумала услышанное и расстроилась ещё больше. Восемь тысяч годовых! Монтэгю теперь может выбрать кого угодно. Наверняка, став богачом, он отомстит ей за былое пренебрежение. Впрочем, нет. Монтэгю благородный человек и истинный джентльмен. Он не опустится до такого. Как может она так думать о нём? Но новый статус Монтэгю всё равно не радовал. Если раньше у Коры Иствуд была надежда, что после его возвращения в город ей удастся привлечь его, то теперь это становилось невозможным. Если она сделает хоть что-нибудь, чтобы обратить на себя его внимание, это будет истолковано низменно — её обвинят в расчетливости и корысти.