Ольга Михайлова - Брачный сезон в Уинчестере

Незадачливые любовники были похоронены на разных концах кладбища, одна — под неприметной серой плитой, на которой стоит её имя, второй — под величественным монументом с выбитыми на надгробии словами эпитафии о вечной памяти и скорби. Две фигурки, облаченные в чёрное, весьма часто бывают на могиле, кладя на черный мрамор алые цветы. Это — дар убитой горем матери и безутешной вдовы.

Нельзя сказать, что мечты мистера Монтэгю полностью сбылись — те мечты, коими он когда-то грезил в постели в полночный час. Увы, полнота счастья — вещь редкая. Хотя его ночи и сегодня — его отрада и блаженство, но часы его пробуждения ничуть не похожи на былые грезы, ибо в них вторглись обстоятельства, о которых он не мог и мечтать.

Вот — нынешним утром, в преддверии нового Рождества, его супруга поднялась чуть свет — не было ещё и девяти. Она распорядилась подать экипаж к четырем, поболтала с гувернанткой, приказала подавать завтрак, после чего, войдя в белом утреннем халате в супружескую спальню, и вправду, начала ерошить волосы супруга и настаивать на том, что ему пора вставать. Их ждут в половине пятого в Шелдонхолле, он не забыл? Джулиан слышит супругу — судя по тому, как наморщил нос, но вставать не собирается. Он твёрдо намерен подремать ещё полчасика.

Однако никаких поцелуев не следует. Распахивается дверь и, подобно камню из пращи, на кровать обрушивается маленький Этьен — сын Джулиана и Коры. Его появление не оставляет от планов отца камня на камне. Теперь Джулиан сам спешит подняться — сынок, начинающий прыгать на его животе, всё равно не даст подремать.

Несмотря на то, что юному Этьену исполнилось только шесть лет — над ним уже прозвучал жёсткий общественный приговор. Когда семейство вернулось из последнего путешествия по Европе, сэр Чилтон, в течение получаса наблюдавший, как юный Этьен носится по двору с игрушечной шпагой и, схватив красную шаль матери, изображая из себя тореро, пытается заставить толстого поросёнка Лежебоку притвориться разъяренным испанским быком, баронет произнёс строго и безапелляционно: «Будет таким же авантюристом, как и его папаша». Суждение сэра Чилтона никто не оспорил, даже сам Джулиан, спрятавшийся за спину виконта Шелдона. Он по-прежнему, несмотря на родство, несколько побаивается сэра Чилтона.

Тем временем в спальню степенно входит Энн Монтэгю, и четырехлетняя крошка смотрит на братца с осуждением: совершенно не умеет себя вести! Малышка Энн, хорошенькая как картинка, является объектом детской влюблённости маленького Реджинальда Шелдона и платит ему взаимностью. Но это в семье не обсуждается.

Но вот — в четыре часа пополудни семейство усаживается в экипаж, и вскоре представительного господина в роскошном каррике, зажавшего под мышкой брыкающегося сынишку, и красивую даму, ведущую за руку дочурку, встречают в Шелдонхолле высокий черноволосый мужчина и белокурая женщина. Оказывается, все уже в сборе, ждали только их. Здесь Энн и Кэт, Льюис и Себастиан, сэр Остин, сэр Этьен, полковник Карбэри и милорд Брайан, леди Холдейн и мисс Хилдербрандт.

Старики покачивают на коленях внуков, и спорят о том, чей упитаннее и умнее, при этом бесспорное преимущество в глазах сэра Чилтона имеет пятилетний Генри, сынок Себастиана, члена парламента. Милорд Брайан, хоть и не спорит с другом, но искренне недоумевает, как можно так заблуждаться? Его Реджинальд не только гораздо красивей и рассудительнее, но вдобавок ещё и выше всех остальных на полголовы! Сэр Этьен ничего не говорит. Усадить одного его внука на колени невозможно — он и минуты не усидит на месте, и конечно, не может похвалиться упитанностью. Зато соображает малыш Этьен гораздо лучше остальных — кто смог трижды подряд найти пиратский клад прошлым летом? Что касается Генри, сынка его Кэт, то да, безусловно, Остин прав, для своих лет он весьма рослый и разумный малыш. Внуков у мистера Карбэри двое, но, хотя братец и сестрица Уинни и Мэгги совсем крошки и не могут похвастаться ничем, что составляет гордость остальных, но зато их двое. А это тоже чего-нибудь да стоит.

В семействе Шелдонов, увы, в последний год нет покоя. Гармонию нарушают препирательства, ставшие постоянными с тех пор, как к малышу Реджинальду были приглашены первые учителя. «Кто любит своего сына, тот пусть чаще наказывает его, чтобы впоследствии утешаться им. Необъезженный конь бывает упрям, а сын, оставленный на свою волю, делается дерзким…» Памятуя свою юность, Раймонд за малейшую провинность опускает на плечи сынишки розги, наказывая недостаток усердия, праздные мысли и деяния. Но его разумнейшее поведение не находит никакого понимания у графа! Когда занятый с управляющим виконт на прошлой неделе попросил отца задать десяток розог мальчишке, плохо выучившему текст из Тацита, оказалось, что тот просто проигнорировал его просьбу! А вчера милорд был застигнут Раймондом на попытке пронести наказанному Реджинальду кусок пудинга!

— «Не давай сыну воли в юности и не потворствуй неразумию его. Нагибай выю его и сокрушай ребра его, доколе оно молодо, дабы, сделавшись упорным, оно не вышло из повиновения тебе…» Разве вы не знаете этого, милорд? — Раймонд был просто вне себя.

Его сиятельство, конечно, согласен с Писанием. Но это же сказано о сыне, а не о внуке. Если же говорить откровенно, милорд понимает правоту сына. Да, безусловно. Баловать не надо. И потакать пустым капризам недопустимо. Раймонд, разумеется, прав, Но поделать его сиятельство ничего с собой не может. Малыш Реджинальд в его глазах является идеальным воплощением предельного совершенства — он гораздо талантливее и умнее не только внуков всех его друзей, но и способностями превосходит даже Раймонда в детстве! А как хорош собой! Просто ангел!

По мнению отца Реджинальда, гораздо более объективному и здравому, мальчик талантлив и добронравен, к тому же, пожалуй, даже излишне миловиден, — вон, с каким восторгом смотрит на него малышка Энн, дочка Джулиана. Но если в семье не будет единых принципов воспитания, любые дарования можно погубить потворством тщеславию и постоянным снисхождением! Разве он не прав? Его супруга Патриция, баюкая маленькую дочурку Фанни, как всегда, согласна с мужем. Конечно, нужна строгость. Но сердцем виконтесса понимает свёкра. Как же не побаловать иногда малыша?

Но все эти семейные разногласия, на публику, понятное дело, не выносятся.

Праздничный обед завершается. Миссис Фанни рассказывает миссис Карбэри об особенностях кроя детских сорочек, и сообщает последнюю новость, только что ставшую ей известной от зятя. Бедный мистер Девэрилл! Его супруга родила тройню, доктор Клиффорд завязал на руке первенца тесемку, которую потом по неведению сняла, не поняв её назначения, его старшая дочь Мэри, когда рассматривала новорожденных братцев. Ну, и кто теперь из появившихся младенцев старший и наследник?

Мистер Девэрилл был в ужасе, Арчи предлагал выбрать произвольно или кинуть жребий, но доктор Клиффорд вернулся, и по пуповине сразу определил старшего — и научил различать их мистера Девэрилла. Но Арчи утверждает, что младенцы вовсе и не близнецы, он углядел, что у младшего на ушке с тыльной стороны есть родинка, а у двух старших — нет, миссис Мэйбл же утверждает, что младенцы совершенно непохожи друг на друга, и только мистер Девэрилл не видит никаких отличий и жалуется, что не может различить сыновей. Не будешь же поминутно заглядывать в пупок или отгибать ухо? Впрочем, его сторону держит и Флора Кемптон, дочь самой леди Фанни, тоже уверенная, что все малыши — на одно лицо.

Между тем, мисс Хилдербрандт повествует миссис Чилтон о тонкостях приготовления виноградного мусса, Кэтрин, не доверяя памяти, записывает рецепт. Её братец, мистер Монтэгю, перебирая гитарные струны, развлекает супругу тихой испанской серенадой, под которую маленький Реджинальд танцует с Энн, юный авантюрист Этьен тащит со стола апельсин, а его кузен, маленький Генри Чилтон, посапывает, свернувшись калачиком на диване.

Потом мужчины пьют за Рождество, за приход в наш мир Бога, за хранящее нас Провидение. А как же иначе? Ведь сквозь изменчивость и шаткость, как будто царящие в мире, действительно, проглядывает иногда некое скрытое сцепление событий, некий извечно предопределенный Провидением порядок, благодаря которому всё идёт, как положено, по заранее предначертанному пути.