Владимир Яцкевич - Бродяга

Радж постоял немного. Он не знал, как ему поступить:

«Принеси мне поесть, совсем немножко»…

Радж и сам не заметил, как вдруг его дрожащая ладонь сложилась в горсточку и протянулась к прохожим. Все проходили мимо, равнодушно оглядывая мальчика. Краска стыда пятнами выступила на его щеках, он отдернул руку.

Оставалось последнее.

«Ты будешь воровать, ты будешь воровать всю жизнь…»

Мальчик вошел в магазин. Толстый булочник в белом колпаке раскладывал свежеиспеченный хлеб на деревянном столе. Он еще испускал дразнящий пар.

Радж опустился на колени и пополз под столами. Он подобрался совсем близко к хлебу и огляделся по сторонам. Кажется, его никто не видит. Мальчик протянул руку и взял горячую булку. Она обжигала ладонь, словно раскаленные уголья.

– Ах ты воришка!

Толстый булочник схватил его и вытащил из-под стола, ловко выворачивая сустав, так что Радж закричал от боли.

– Воришка! Не стыдно красть, а?

Мальчик пытался объяснить ему:

– Мне нужен хлеб. Моя мама больна, хлеб для нее. Она голодная!

– Пойдешь в полицию, негодный мальчишка. Там все расскажешь!

Как будто из-под земли появились полицейские, огромные, усатые с большими дубинками.

– Что здесь случилось, хозяин? – спросил сержант.

– Воришка украл хлеб! – кричал булочник. – Я его давно тут приметил, он здесь часто околачивается.

– Их тут целая банда, – сказал полицейский, – мы давно их ловим. Наконец-то один из них попался.

Полицейские грубо выволокли мальчика на улицу. Любопытные прохожие оборачивались на них. Какие-то оборванные мальчишки с улюлюканьем провожали процессию до самого участка.

Раджа втащили в мрачное сводчатое помещение с узкими окнами, забранными прочными решетками. Здесь стоял удушливый запах, присущий казенным учреждениям.

Мальчика поставили перед столом, за которым сидел человек в белой рубашке с закатанными рукавами.

– Как твое имя? – спросил он.

– Радж.

– Как зовут твоего отца?

– Не знаю, мы живем вместе с мамой.

– А где вы живете?

Радж дернулся, но полицейский держал его крепко, стиснув плечи жесткими пальцами.

– Не буду говорить.

– Но за тебя должны поручиться, или ты попадешь в тюрьму, как бродяга.

– В тюрьму? Я не могу в тюрьму, у меня больная мама, она ждет, когда я принесу хлеба.

– Слышали мы эти песни, – махнул рукой полицейский. – У всех вас больная мама. Вот посидишь в тюрьме, она и выздоровеет без такого воришки.

Радж представил себе, как его маме сообщают о том, что ее любимый и единственный сын, кроме которого у нее нет больше ничего на свете, – вор! Она не переживет этого известия! Остается только умереть.

Мальчик вывернул шею и укусил полицейского за руку. Острые зубы прокусили грубую кожу, сержант взвыл от боли и выпустил его.

– Держи, держи воришку!

Радж добежал до самого выхода. Дверь была уже совсем близко, и тут его поймали.

– Ну-ка постой! – злобно крикнул полицейский.

– Пустите меня, я не хочу в тюрьму, пустите! – отбивался мальчик, но силы были неравны.

Блюстители порядка заломили ему руки и потащили в камеру. Они уже привыкли к малолетним преступникам, этот был не первым и не последним.

Из-за квадратной колонны, поддерживающей потолок огромной комнаты, выступил Джагга, наблюдавший всю эту сцену с наслаждением. Наконец-то он мог торжествовать, все шло по его плану. Уж кто-кто, а Джагга знал, что попавший в тюрьму получит отметину на всю жизнь.

– Так, так, друг мой. Пока это только первый шаг, но длинным будет путь.

Самому Джагге ничего в этот раз не угрожало. Полицейские привели его в участок как свидетеля кражи – сам он не воровал, за него воровали другие.

Обычно Джагга выбирал в толпе добычу, какого-нибудь приезжего из провинции с деньгами, который все время хватался за карман, опасаясь бомбейских жуликов. Джагга делал условный знак и по его приказу малолетний воришка, чуть постарше Раджа, начинал охоту за ротозеем. Но в этот раз все окончилось совсем не так, как обычно: приезжий поймал вора за руку, да и полицейский оказался рядом, он-то и прихватил с собой Джаггу, старый сержант, словно ищейка, чувствовал воров по запаху, ему показался подозрительным этот человек с бегающими глазами. В участке его решили долго не задерживать, но он сам остался, затерявшись за колонной, когда увидел своего крестника. Джагга был сполна вознагражден тем, что он увидел. Слезы и крики Раджа потекли бальзамом по его каменному сердцу.

Судья недолго разбирался с малолетним преступником Раджем. Десятки таких, как он, прошли через его руки и сгинули в тюремных коридорах. Обычная история: безотцовщина, нищета – это верная дорога, ведущая в камеру.

Раджа быстро осудили, так он в первый раз попал в тюрьму. Потянулись серые дни, похожие один на другой, как две капли воды.

Однажды, стоя в очереди за обедом, Радж задумчиво наблюдал за товарищами по несчастью. Вереница худых угрюмых детей подходили один за другим к раздатчику пищи. Тот бросал в миску лепешку, следующий раздатчик ловко нашлепывал сверху пригоршню неаппетитных овощей. Радж получил свою порцию, взял в руки хлеб и стал его рассматривать, как будто впервые видел: ноздреватая, плохо прожаренная лепешка, всего лишь кусок хлеба, и вот из-за этого его, почти еще ребенка, оторвали от больной матери. Из-за этого куска хлеба – жалкой подачки, в которой ему отказали люди, из-за лепешки он, как собака, выброшен на помойку жизни – в тюрьму.

Радж вдруг понял всю нелепость этой ситуации, нервы его не выдержали, он запрокинул голову и стал хохотать, задыхаясь от боли и плача…

– Ну что, пришел в себя? – услышал Радж голос, доносящийся откуда-то издалека.

Мальчик открыл глаза и увидел склонившееся над ним лицо паренька по имени Вишну.

– А мы уже испугались, что ты умер, – говорил он, брызгая водой на Раджа. – Упал, глаза закатил… Может, ты пить хочешь? Приподнимись-ка немножко.

Вишну помог мальчику встать, поддержал его, потому что Радж стал клонится в сторону.

– Вот, видишь, и лепешка твоя цела.

Прислонив Раджа к прохладной каменной стенке, Вишну поднял с пола обед мальчика, отряхнул лепешку от пыли и сунул ему в руки:

– На, поешь немного, а то ты такой слабый. В тюрьме надо все есть, подумаешь, непрожаренный хлеб, я на воле и того не видел.

Вишну говорил что-то еще, Радж не слышал, он улавливал его речь, как журчание ручья, не понимая смысла.

Как он хотел сейчас к маме, на зеленый луг, где течет река и светит солнце. Они бы пошли с ней далеко-далеко, туда, где нет жадных торговцев, воров и полицейских с их тюрьмами.

Мама! Как ты далеко, тебя нет рядом! Радж увидел лицо матери, ее добрые, немного печальные глаза, уставшие после работы. Вот она ходит по дому, но не замечает своего сына. Радж хотел ее позвать, но из горла вырвался лишь какой-то жалобный писк, он взмахнул руками и снова рухнул.

– Что с ним такое? – послышался голос, будто из-под воды.

– Да у него жар, потрогайте лоб, он весь горит!

– Отнесите его в лазарет.

Горячий луч солнца, проникший через окно, ласково коснулся лица Раджа, и ему почудилось, что он снова дома, что это мать гладит его по голове натруженной рукой, но такой мягкой, что он едва ощущал прикосновение.

Мальчик открыл глаза и увидел голые стены из грубых каменных плит, узкое зарешеченное окно.

– Долго же ты спал! – услышал он голос Вишну.

Радж повернул голову – на соседней койке лежал его приятель и весело улыбался.

– А ты как сюда попал? – спросил Радж и не узнал своего голоса.

Словно какой-то бездомный котенок пискнул. Мальчику тоже стало весело, он растянул губы, болезненно оскалившись.

От глаз Вишну не ускользнуло это слабое подобие улыбки, осветившее лицо Раджа.

– Ага, ты смеешься! Значит, выживешь. Верная примета, между прочим.

– Ты-то чего здесь делаешь?

– А чего мне в тюрьме болтаться? – пошутил Вишну. – Тут хорошо, лежи себе кверху брюхом.

На самом деле Вишну был ужасно худой, и при всем желании невозможно было найти у него не только признаки брюха, а и просто лишний грамм жира.

– Я, когда ты опять упал и тебя понесли в госпиталь, подобрал твою лепешку, – извиняющимся тоном произнес Вишну. – Ты же сам знаешь, как мало еды.

Да, Раджу не надо было объяснять, почему Вишну съел этот кусок хлеба, их кормили так, чтобы они не умерли с голода, продовольствия не хватало для тех, кто работал на воле, что уж говорить о тех, кто сидел в тюрьме.