— О! — воскликнула я.
— Это ты! — Она улыбнулась сначала одними губами, потом глазами, а потом и вовсе засияла. — Ты сегодня очень красива.
Я тоже улыбнулась, но она как будто уже догадалась о моем секрете. Возбуждение распирало меня. Я попыталась себя успокоить.
— Я беременна! — вырвалось у меня. Голос дрогнул.
— Я знаю, — сказала она. Мы нервно засмеялись, чуть было не обнялись, потом постояли молча. Теперь полагается меня обнять, подумала я. Чего ты ждешь?
— Ребенок… — Через пару секунд со словами «Поздравляю!» она обняла меня.
Мимо пронесся автобус.
— Спасибо, — ответила я. Даже на улице, среди выхлопных газов машин, я уловила исходивший от нее запах дорогого мыла и чистых волос.
— Но как ты догадалась?
— Ты, как ребенок, почти засыпала на ходу от усталости.
— О… да.
— Главный признак — ощущение сильной усталости. Я замечала это и раньше у женщин, которые забеременели. Я это вижу.
Я представила, что на это сказал бы Ричард: «Предсказательница хренова!»
— Надо всего лишь замечать разные мелочи, ничего тут сложного нет, — объяснила она и окинула взглядом мою фигуру.
Я подняла руку к шее. Грудь уже начинала побаливать и немного разбухла.
— Боже, зачем же я вам все рассказала? — Меня вдруг охватила паника. Небо над музеем было ярким и чистым. Рождество явно закончилось. — У меня… у меня ведь это уже не первый раз. Я же собиралась рассказать только матери да еще одной подруге. Об этом пока знает только медсестра моего врача.
— И Ричард не знает?
— Даже Ричард!
— О! — сказала Сильвия, как будто даже довольно. — Давай сходим в кафе. Отпразднуем. — Она посмотрела на часы. Я отметила идеальную овальную форму ногтей у нее на руках.
Я представила себе пустую квартиру, вымученные сочинения старшекурсников, которые мне предстояло читать, в то время как во мне зарождалась новая жизнь, и решительно кивнула:
— Идем!
На улицах владельцы магазинов все еще драили тротуар перед своими дверьми. Когда мы проходили мимо кафе, теснившихся на Мьюзием-стрит, Сильвия презрительно морщила нос.
— Это все для туристов, — заметила она, отчего я рассмеялась. — А вот это вроде ничего. — Она увлекла меня в кафе, в витрине которого была выставлена итальянская посуда.
На Сильвии были белая блузка с большими лацканами и темно-серая юбка, сидевшие на ней идеально, и у меня еще раз возникла мысль, что ее внешне невыразительная, неяркая одежда на самом деле была совсем недешевой и подбиралась очень тщательно. Об этом свидетельствовало то, что каждая деталь была тщательно отделана и четко занимала отведенное ей место. Она показалась мне похожей на маленькую французскую монахиню, вышедшую в город в выходной день.
— Я беременна! — прошептала я, когда мы сели за столик, как будто до сих пор не могла поверить, что такое могло случиться со мной.
— Ты счастлива? — спросила Сильвия.
— В эту секунду да, — сказала я и задумалась, потому что эти слова прозвучали неожиданно даже для меня самой. Лучи солнца проникли в зал и угодили на желтую, расписанную вручную тарелку, отчего стали различимы отдельные мазки, которыми художник наносил на нее краску.
— Здорово, — сказала Сильвия и улыбнулась. Солнечный свет попал и на нее, и от этого ее кожа стала казаться такой бледной и чистой, как будто это был не человек из плоти и крови, а призрак, обретший видимую оболочку. В ярком свете выяснилось, что глаза у нее были не неопределенно-ореховые, как мне раньше казалось, а светло-коричневые, почти золотые, с вкраплениями зеленого.
— Я, может быть, даже буду получать от этого удовольствие, когда стану толстой и сонной, как корова.
Она улыбнулась.
— Как бы я хотела, чтобы у меня была такая мать, как ты, — произнесла она.
— Правда? — от такой обескураживающей прямоты я вздрогнула и почувствовала, что заливаюсь краской.
— О да, — подтвердила она и, слегка склонив голову, стала читать меню; волосы наползли ей на брови. — Вы ведь будете любить этого ребенка?
— Конечно, — сказала я. — Я уже его люблю.
Она провела пальцем по узору на бумажной скатерти, едва касаясь изящным ногтем поверхности.
— Ты всегда будешь его любить. Как бы сильно ты ни любила Ричарда, ребенка ты будешь любить еще сильнее. Он принесет тебе счастье.
Она говорила, не поднимая головы, челка спадала ей на лоб и не давала заглянуть в глаза, но по бокам волосы были заправлены за уши, как у типичной школьной зубрилы. Она выглядела молодой и серьезной. Я понаблюдала, как ее пальцы (без колец) скользят по столу, как солнце омывает ее видимую из-под одежды кожу, и мне снова захотелось переодеть ее. Нет, не сделать из нее другого человека, которым она не была, а просто одеть, как мать одевает ребенка, чтобы и тепло ему было, и выглядел он симпатично. Меня даже потянуло усадить ее на колени, но это желание было уж слишком абсурдным, а неожиданные и неприятные сексуальные импульсы, вызванные им, заставили меня содрогнуться, словно ночной кошмар все еще тянул ко мне свои щупальца. Как недавно во сне, я ощутила давление чужого тела на лобковую кость и сразу же захотела как можно быстрее избавиться от этого наваждения.
— Я в этом не сомневаюсь, — отозвалась я. — Но ведь… такое бывает со всеми матерями. Кто-то ведь и тебя любил.
Она фыркнула, давая понять, что я ошибаюсь.
— Но тебя же наверняка кто-то любил, — смешалась я. — Родители должны были тобой гордиться, — добавила я. — Ты такая восприимчивая, проницательная…
— Нет, — отрезала она.
— О! Что ж, я…
— Ничего, — сказала она и только сейчас подняла на меня глаза. Наши взгляды встретились. Несколько секунд она так внимательно смотрела на меня, что мне пришлось улыбнуться. Смотрела она немного исподлобья, и в таком ракурсе глаза ее казались большими и выразительными. Я поняла, кого она мне напоминала. «Любовник». Завораживающая фотография на обложке: маленькое кукольное лицо с густыми расплывающимися тенями под глазами и бесстрастным ртом, лицо, которое говорило: бей меня, поклоняйся мне. Юная Маргерит Дюра[15]. Я все время перечитывала ее книги, когда была маленькой. Мне всегда казалось, что именно благодаря ей у меня возникло желание изучать французскую литературу, а позже и nouveau roman[16].
— Странно, — сказала я. — Мне показалось, что ты похожа на Маргерит Дюра, поэтому твое лицо мне кажется знакомым.
— Le Ravissement de Lol V. Stein, — перешла она на беглый французский. — «L’Amant». «У меня такое лицо, которое хочется перекроить». Я недавно прочитала «L’Amant de la Chine du Nord».
Я улыбнулась.
— Значит, ты знаешь меня по французской литературе, — заключила она. — Лицо на обложке. А тебя я знаю несколько лучше. — Она посмотрела на стол. Застывшее мраморное лицо под воздействием зимнего солнца начало слегка розоветь. У нее был красивый рот. — Тебе не кажется?
Жар ударил мне в лицо. Поколебавшись секунду, я спросила:
— А тебе?
— По-моему, да.
Я помолчала. Сердце быстро забилось в груди. Появилось желание нарушить неловкое молчание.
— Мне кажется… мне кажется, будто ты чувствуешь меня, а я чувствую тебя, — сказала она. И после короткой паузы добавила: — Я ведь знала, что ты беременна, не так ли?
— Наверное. Мой… парень, похоже, еще не догадался об этом, но мне очень хочется с ним поделиться.
— Тогда пойдем отсюда, — решительно произнесла она. Когда мы вышли на улицу, она взяла меня за руку (или это я взяла ее?), и мы шли вместе до самого дома, словно я была уже на восьмом месяце.
Посмотрев на окна спальни, которые отражали тусклый солнечный свет, я вспомнила старый ночной кошмар. По всему телу пробежала дрожь. Дыхание сбилось, воспоминания об удушье и ощущение трения тел смешались с позывом к рвоте. Хотя где-то глубоко снова завибрировала струнка сексуального возбуждения, неотъемлемая часть того ужасного сна. Эти ощущения наложились, и у меня закружилась голова, мне захотелось как можно скорее избавиться от ее компании.
— До свидания, — выпалила я, чувствуя, как рот наполняется слюной, и бросилась наверх. До туалета добежать я не успела, меня стошнило прямо на лестнице.
7
Ричард