— Ричард, — прошептала я в стекло. «Я люблю его», — подумала я, и эта мысль вызвала неожиданно сильный прилив эмоций.
Я приложила руку к животу, посмотрела на реку. Эта крошечная квартирка находилась на двадцать первом этаже построенного еще в шестидесятых годах многоквартирного дома. Стоило выйти на балкон, как тут же в глаза бросалась протекающая невдалеке затейливая река. На горизонте виднелись блестящие на летнем солнце подъемные краны. Звук ремонтных работ усиливался. Тут я вспомнила о любовнице Ричарда, сам факт существования которой отравлял мне жизнь где-то в Лондоне. Я подавила вспышку панического страха. Ребенок внутри меня пошевелился.
Сильвия отводила назад мои волосы и шептала мне на ухо. И пока набирало силу утро, мы ходили по квартире, открывая нараспашку окна, впуская внутрь крики чаек и грохот отбойных молотков, наскоро распихивали по углам наши вещички, выставляли еду и анемоны, которые захватила с собой она. Мы были как две подружки, и растущий малыш был одинаково дорог нам обеим. Я чувствовала себя так, как ребенок, играющий в пустом доме.
Каждое утро в наши окна дышал прилив, мутный и шумный. Над водой галдели чайки, из прогретых речных испарений неожиданно вылетали вертолеты. Когда закончился семестр, мы выходили днем на реку и шли вдоль берега, открывая совершенно незнакомые мне уголки Лондона, и после долгих лет жизни в пригороде мне они казались такими же экзотическими, как далекие страны. Или же ложились в кровать, закрываясь жалюзи от соседей и отдаленных звуков тормозящих внизу автобусов. Ричард являлся ко мне неожиданными воспоминаниями, и сердце билось учащенно, когда я начинала думать о нем.
— Иногда мне казалось, что я тебя никогда больше не увижу, — как-то сказала Сильвия, когда мы прожили там больше трех недель, к тому времени я против воли уже начинала задумываться, почему Ричард так долго не находит меня. Он не из тех людей, кто легко принимает поражение. От моей самоуверенности не осталось и следа: я хотела, чтобы он обыскал весь город и все-таки нашел меня, и тогда я смогу разобраться в себе. Но в то же время мне хотелось оттянуть наступление этого момента, чтобы я могла провести как можно больше времени в этом странном, заполненном сексом заточении с Сильвией. Он по нескольку раз на день слал мне эсэмэски, которые я оставляла без ответа, но рука у меня постоянно тянулась к мобильнику. Однажды я забыла телефон в своем кабинете, куда ходила, чтобы взять кое-какие книги. Без него я чувствовала себя, как голая. Странно, но, не имея возможности читать сообщения Ричарда, я будто ощутила, что он бросил меня. Однажды я вернулась на Мекленбур-сквер, чтобы забрать накопившуюся за время моего отсутствия почту. На столе он оставил для меня письмо, его я перечитала несколько раз, но потом Сильвия поймала такси, и, пока мы ехали обратно через реку, она поглаживала мне волосы на затылке.
Мы с Сильвией начали разговаривать о прошлом, вспоминать те эпизоды, упоминание о которых до сих пор ее стойкое нежелание делало невозможным, и каждая новая деталь, всплывшая из прошлого, была для нас сравнима с находкой драгоценного камня — Клемансо, первые дни в Лондоне.
— Знаешь, когда я в первый раз снова о тебе услышала? — спросила она.
— Мне казалось, мы встретились случайно…
— Это случилось, когда я была в Эдинбурге. Я пошла на выставку, где были представлены несколько картин Рена… Тебе нравятся картины Рена? — спросила она, нахмурив брови и многозначительно качая головой. — Лично у меня вызывает отвращение такое… В общем, он был там с Вики, и я услышала твое имя.
— О! — вставила я.
— «Я знала одну Лелию», как бы между прочим обронила я, хотя сердце готово было выпрыгнуть из груди. Я спросила фамилию, и оказалось, что это ты.
— Ты не забыла меня.
— Конечно, я не забыла тебя. В тот день я поняла, что, может быть, смогу снова тебя увидеть.
— Зачем?
— Я хотела приехать в Лондон…
— Зачем ты искала встречи со мной?
— О… мне пора было уезжать, — сказала она, на секунду опустив глаза. — Рен и Вики были очень добры ко мне. Они позволили мне остаться у них на несколько дней, когда я переехала в Лондон, и у меня не было ни денег, чтобы снять жилье, ни знакомых. Потом они договорились со своими друзьями, чтобы я пожила у них, и…
— С кем? — перебила я ее.
— Я не помню, — ответила она, и тени у нее под глазами придали ее лицу такую яркость, что мне захотелось броситься к ней, прижаться губами к благоухающей коже. Но в то утро она ко мне не прикасалась.
— Но… — растерянно начала я и остановилась на полуслове, потому что уже давно выучила, что излишнее любопытство приводило лишь к тому, что она уходила в себя. Когда Сильвия отвернулась, кончики ее волос коснулись моих губ. Но она снова повернулась, и моего волнения как не бывало.
— Я очень хотела увидеть тебя. Но, знаешь, — сказала она и сомкнула пальцы вокруг моего запястья, почти не касаясь кожи, — два раза я видела, как ты переходишь Рассел-сквер, еще до того как вышла на тебя через Рена. Ты мне показалась очень красивой, мне нравилось на тебя смотреть. Мне понравилось, как ты одеваешься. Уже тогда, наблюдая за тобой, я сопоставила увиденное лицо с твоим именем.
— О! — изумилась я. — Но почему же ты не подошла ко мне?
— После встречи с тобой, — сказала она, сев на кровати и откидывая с лица волосы, — я даже следила за тобой… однажды… Мне так хотелось смотреть на тебя. Я следила, как ты шла к врачу, и дождалась тебя снаружи.
— Ой! — я совсем смутилась. — А я думала…
— Как я была рада, что ты беременна!
— Я знаю.
— Я все время о ней думаю, — сказала Сильвия и прижалась щекой к моему животу, внутри которого бился ребенок, моя малышка, которая пережила кровотечения и УЗИ и теперь носилась в моей матке, как собака на привязи, колотила ручками и ножками, икала.
— Она и твоя тоже, — откликнулась я. — Ты заботилась о ней. — Я хотела поцеловать ее ухо, но она отодвинулась.
— Я хочу ее, — произнесла она, обдав холодным дыханием мой живот.
— Ты кормила ее рыбой и брокколи…
— По-моему, я люблю ее.
— И она тебя любит, — заверила ее я. — Но почему ты не подошла ко мне у университета, если знала, что это я?
— Разве это не показалось бы странным?
— Нет.
— Ты так думаешь? — обронила Сильвия.
— Странно было не подойти, — я нахмурилась.
— Иногда мне кажется, — начала Сильвия, и в ее лице я увидела то выражение боли, которое раньше никогда не замечалось, а теперь так часто бросалось в глаза, — что я не понимаю значения слова «странно». Это потому, что я иностранка?
— Нет, — засмеялась я. — Потому что ты — это ты.
— Не надо! — Сильвия вздрогнула, как от пощечины.
— Но именно это мне и нравится, — я протянула к ней руки. — Почему я полюбила тебя? Ты была такой странной девочкой. Я просто влюбилась! А ведь я даже не была у тебя первой, — покачала я головой. — Даже не была первой.
Она улыбнулась одними уголками рта.
— Да. Но и я с того самого дня не переставала любить тебя. Я все время хотела, хотела, жаждала увидеть тебя снова, — сказала она. Потом медленным движением немного приподняла краешек моего платья и отпустила. Ребенок ударил ножкой.
— Обними меня, — попросила я.
Она смотрела прямо перед собой, словно не услышала моих слов.
— Тебе нужно есть, — посоветовала она, снова бросив взгляд на мой живот.
— Слишком жарко.
— Нет, тебе обязательно нужно есть.
— Мне сейчас не хочется. — У меня было одно желание — чтобы она обняла меня. Сильвия лежала на боку рядом со мной, растянувшись, и смотрела на меня, словно оценивала, на нежный изгиб ее бедра полосами падал свет. Я затаила дыхание. В голове у меня была какая-то удивительная пустота, в душе нарастала буря. Вечернее солнце медленно ползло по небу, отбрасывая через прикрытые жалюзи рыхлые тени. Город затих, словно наступила короткая тишина, после которой должны грянуть звуки ночи. Сильвия протянула руку и легонько провела кончиками ногтей по моему плечу. Я, беременная, с задеревеневшим телом, как всегда, отдалась ее власти. «Молю!» — подумала я. Откинулась на спину, ноги остались слегка разведены в стороны. Мне казалось, что живот вздымается надо мной огромной горой, она же не сводила с меня глаз. Строгие брови слегка приподнялись, словно усомнившись во власти, которую она надо мной всегда имела. Молю, думала я, потому что только она могла быть со мной грубой; только от нее я принимала такие быстрые, уверенные и жесткие движения, которые не позволила бы ни одному мужчине; только она могла заставить меня погрузиться в ту странную темноту, когда мозг словно отключался, и я начинала чувствовать в ней нечто, вызывающее беспокойство, даже злое, что-то такое, что отталкивало и в то же время манило, сжимало грудную клетку и заставляло задыхаться. Она властвовала надо мной, она управляла моими чувствами, и я отдавалась ей, задыхаясь от стыда и обиды, с тем чтобы на следующий день почувствовать еще большее желание.