- Вы хотите поговорить об этом? - он отпустил мою руку, откинулся на спинку
стула, наблюдая за мной из-под нависших бровей.
Я посмотрела на свою руку, которую он только что держал в своей, одиноко
лежащую на белой скатерти и казавшуюся беззащитной без его надежной ладони.
- Нет, - произнесла я, сжимая ее в кулак. - Это ваша личная жизнь. Я не имею
права в нее вмешиваться.
- Вы имеете на это право, Саша. Как никто другой. Но... все это слишком сложно.
Мне нелегко об этом говорить.
- Я понимаю, - я закусила губу. - Может поговорим о чем-нибудь другом?
Внезапно он выпрямился, вновь завладев моей рукой, и прижался к ней губами.
Встретил мой взгляд. Отвел с лица непослушный локон и бережно заправил его за
ухо. А мне жутко захотелось коснуться его лица, разгладить пальцами горькую
складку между бровями, поцеловать морщинки на лбу, в уголках глаз.
- Саша, обещаю, что я все вам расскажу. Но не сейчас. Не сегодня. Я не хочу, чтобы
кто-либо вставал между нами...
Я подумала о Паше. Он даже не брал его во внимание. Словно его и не
существовало вовсе. Как это вообще понимать? Ему плевать, что я помолвлена?
Какую цель он тогда преследует? Быть рядом... Может ему нужны беззащитная
девчонка, о которой он могу бы заботиться? Этакая Лолита...
Черт! Я совсем запуталась.
- Между нами уже кое-кто стоит, - тихо заметила я.
- Я не забыл...
Максим Георгиевич вновь отпустил мою руку и сжал кулаки, так что побелели
костяшки пальцев.
- Ох, Саша, - застонал он, - почему я встретил вас так поздно? Где вы были раньше?
- Жила... - улыбнулась я и накрыла его кулаки ладошками.
Он вздрогнул от моего прикосновения, долго-долго смотрел мне в глаза, прежде
чем хрипло произнес:
- Я вам хоть чуточку нравлюсь?
- Кто-то соскучился по комплиментам? - насмешливо спросила я.
Он вскинул брови.
- Вы о внешности? Черт возьми, Саша, не идите на поводу у всех этих идиотов,
зациклившихся на породистости лица и величине бицепсов! Ведь это как обложка
на книге. Но мы же покупаем... например, книгу "Война и мир" ради того, что
внутри, а не того, что снаружи. Сейчас мало кого интересует внутренний мир
человека. Фитнес-клубы переполнены глупыми наивными девчонками, которым
родители не смогли - или не захотели - донести, что плоский живот и накачанные
ягодицы не сделают их жизнь лучше, краше, осмысленнее. Да, может за ними и
будут толпами ходить такие же наивные, напичканные стероидами мальчишки, но
разве это сделает их счастливыми? Когда тебя любят за красивые глаза и стройное
тело - разве это любовь?
- А как же общеизвестный факт, что мужчины любят глазами, а женщины -
ушами?
- Чушь! Я не верю в это.
Я округлила глаза, затем обиженно поджала губы.
- Елки-палки! - возмутилась я. - Вы хоть понимаете, как унизительны для меня
ваши слова? Вы утверждаете, что вам нравится во мне лишь мой внутренний
человек? Что мое тело, глаза и прочее вас нисколечки не волнуют?
- Не передать словами, как меня волнует ваше тело, Саша, - ласково улыбнулся он,
скользнув взглядом в вырез моей футболки. - А таких глаз, как у вас, я еще не
встречал. Едва заглянув в их глубину, я теряю голову. Я схожу с ума от ваших
чудесных волос, в которые мне весь вечер хочется запустить пальцы, зарыться в
них лицом... Держать вас в своих объятьях - большего счастья и не нужно... В том-
то и дело, Саша, что в вас все прекрасно - лицо, тело, душа...
Что ни говори, а приятно ощущать себя этакой роковой красавицей, сумевшей
покорить сердце такого мужчины. Я буквально тонула в его потемневших от
желания глазах, таяла под откровенно-раздевающим взглядом, голова кружилась
при виде его нежной мальчишеской улыбки.
- Что-то я проголодалась, - выдохнула я наконец, опустив глаза в тарелку с
салатом. - А я могу изменить свой заказ?
***
В понедельник утром я проснулась с идиотской улыбочкой на губах. Таких
насыщенных выходных у меня никогда еще не было.
В школу я не шла, а летела. Парила над землей и думала, думала, думала. Я думала
о Максиме Георгиевиче. Весь вечер мы только и делали, что болтали. О детстве, о
взглядах на жизнь, о любви...
Рос Максим Георгиевич без отца - его родители развелись, когда ему было восемь.
По большей части его воспитанием занималась бабушка, Екатерина Васильевна.
Она очень хотела вырастить из чересчур любознательного и непоседливого внука
благородного мужчину, отвечающего за свои слова, знающего что такое долг,
достоинство, честь.
Несмотря на репутацию сердцееда, Максим Георгиевич считал себя однолюбом. В
своей жизни влюблен он был лишь дважды: в школе, в соседку по парте, с
очаровательной русой челкой и трогательными серыми глазами, и в свою бывшую
супругу, Викторию.
Он все-таки затронул больную для себя тему...
Они встретились на одной из вечеринок, устроенной их общими друзьями. Вика
была обольстительно прекрасна. Он влюбился в нее с первого взгляда. Стал
ухаживать, она отвечала взаимностью. Поженились, купили квартиру. В ту пору он
еще работал учителем истории, параллельно занимался ресторанным бизнесом.
Вика была востребованной фотомоделью.
Он мечтал о детях, но по контракту Вика была обязана следить за фигурой, он не
настаивал. Свою внешность Вика холила и лелеяла ее, как редкий цветок. Набрав
хоть один килограмм, она тут же садилась на жесточайшую диету, морила себя
голодом, занималась с тренером по пять часов в сутки. Он пытался привести ей
аргументы, которые бы убедили ее, что она итак прекрасно выглядит, что у нее
потрясающая фигура, и что нет смысла так истязать себя. Но Вика была
непреклонна. Мир глянца поистине беспощаден. Он не оставляет выбора: или ты
живешь по его законам, или он о тебе забывает. Третьего пути не существовало.
Из-за переутомления и стрессов Вика пристрастилась к антидепрессантам, затем -
к алкоголю. Она стала устраивать скандалы по любому поводу, ревновала его к
коллегам, друзьям, даже к бабушке. Он же и в мыслях не допускал, чтобы
изменить ей. После работы сразу же мчался домой - с цветами и подарками. Но в
Вике его романтические порывы вызывали лишь раздражение. А потом она
решила, что он встречается с секретаршей - в то время Максим Георгиевич уже
работал директором школы - и его жизнь превратилась в настоящий кошмар. Она
рылась в его бумагах, читала смски, обнюхивала рубашки, искала на шее следы от
помады... А он терпел. И прощал. Потому что любил и был верен ей - душой и
телом. А однажды...
Я увидела как он сглотнул. Я не выдержала.
- Максим... пожалуйста... Вам все еще слишком больно. Не нужно бередить старые
раны. Позвольте им зажить как следует.
Он поднял глаза, улыбнулся - грустно, задумчиво. Сделав большой глоток вина,
обхватил голову руками. Затем нервно засмеялся, взъерошил волосы.
- Какой же я идиот! Я пригласил вас, чтобы вы приятно провели время - если это,
конечно, возможно в обществе такого самовлюбленного сухаря, как я (челюсти его
сжались, на скулах задвигались желваки) - а сам нагружаю вас всей этой чушью, -