Перфекционизм нашего директора уже давно стал притчей во языцех.
За кулисами царило еще большее оживление.
Я распевалась, учащиеся из 11 "А" класса репетировали какой-то суперсложный
танец, мои первоклашечки бубнили под нос заученные специально для этого
мероприятия стишки. Кажется, адреналин в крови зашкаливал у всех. На первом
звонке я пела для детей и их родителей, теперь же мне предстояло выступить
перед коллегами, в большинстве своем строгими авторитетными дамами - ноги
подкашивались от одной только мысли об этом.
Вела программу Инна Эдуардовна - классный руководитель 11 "А" класса. Утром я
сама лично накапала ей валерьянки с пустырником, и мы выпили на брудершафт,
закусив жвачкой.
- Ты прям как француженка, - заметила она, когда я скинула пальто и собиралась
переобуться. - Классно выглядишь!
Инна одолжила мне очаровательное ожерелье из искусственных жемчужин, и я
действительно ощущала себя француженкой, утонченной и женственной. Ну
прямо как Холли Голайтли из "Завтрака у Тиффани". Мой собственный стиль
Паша называл "casual" и часто критиковал за излишнюю практичность, которая
лишала, по его словам, мою одежду изюминки и кокетства.
- Взаимно, - улыбнулась я, окидывая восхищенным взглядом ее хрупкую фигурку в
струящемся до пола платье.
- Что сказал Павел, когда увидел тебя?
О наших с Пашей отношениях знала только она.
- Назвал меня красавицей! - просияла я. - А потом спросил про волосы... Как
думаешь, мне пойдет короткая стрижка?
- Не знаааю, - неуверенно протянула Инна. - У тебя великолепные волосы: густые,
пушистые...
- Вот именно, что пушистые и густые. Знаешь, сколько у меня по утрам на них
времени уходит?!
- Решать тебе, конечно. Но я бы не стала обрезать такую красоту.
Я улыбнулась, в очередной раз выглянув из-за кулис - место Максима Георгиевича
по-прежнему пустовало.
Хм. И почему это меня так волнует?
Для своего первого номера я выбрала любимую песню Натальи Дмитриевны - "Как
жаль" в исполнении Татьяны Булановой. Аккомпанировал мне Петя Ермолаев из
11 "А" - настоящий музыкальный виртуоз и гордость нашей школы.
Зазвучали первые гитарные аккорды.
Я выпрямилась, оглядела зал и неожиданно разволновалась, встретившись
глазами с сидящим рядом с завучем Максимом Георгиевичем. Я отвернулась, но
кожей по-прежнему ощущала этот странный, словно проникающий вглубь
сознания взгляд. И я запела - чисто, с надрывом, вкладывая в эту песню всю душу.
Как жаль, что нам не быть вдвоём,
Как грустно, что не повторится,
Что в сердце мне не жить твоём,
Что рано улетели птицы.
И больше песен не споём,
Как жаль, что нам не быть вдвоём.
Как жаль, что я уже не та,
Уже спокойно сплю ночами,
Осталась за спиной черта,
За ней мы раньше так скучали.
Но канула любовь в лета,
Как жаль, что я уже не та.
Но ночами часто предо мной твой образ
Мне напоминает о тебе, любимый,
Мой родной, как часто слышу я твой голос,
Он зовёт меня в тот день неповторимый.
Я бегу к тебе, я так стараюсь,
Падаю во сне и просыпаюсь.
И вновь две жизни существуют,
Одна, в которой ты остался,
Где ты меня ещё целуешь,
Где каждый день со мной встречался.
И день минутой был тогда,
В той жизни ты со мной всегда.
Другая жизнь, в которой я
Теперь, спустя уж год и месяц,
Живу по-прежнему любя,
Но только солнце так не светит.
И рядом больше нет тебя,
Как жаль, жаль, что рядом нет тебя...
Голос мой лился по внезапно затихшему залу, грустная мелодия и смысл песни
вызывали слезы на глазах. К концу песни я уже сама с трудом сдерживалась, чтобы
не разреветься.
Ветер пусть тоску мою с собой уносит,
Пусть развеет, разметёт её по свету,
Почему меня ты, милый, бросил,
Почему тебя со мною больше нету.
Ты вернись, я так тебя молю,
Видит Бог, я до сих пор тебя люблю.
Когда затих последний аккорд, мое сердце замерло. Кто-то шмыгал носом,
шуршали бумажные салфетки, самые эмоциональные всхлипывали. Я заметила,
как Наталья Дмитриевна судорожно вдохнула, ее глаза блестели.
Первым поднялся Максим Георгиевич. Напряженное, почти каменное выражение
его лица сменилось выражением восхищения. И встретившись со мной глазами, он
громко зааплодировал. Буквально секунду спустя весь зал взорвался
оглушительными овациями. Аплодировали стоя.
- Подумать только! - воскликнула Инна, уже за кулисами заключая меня в объятья.
- Ты заставила рыдать нашу Грымзу!
- Не рыдать, а лишь слегка прослезиться, - буркнула я и вдруг расплакалась,
уткнувшись ей в плечо.
- Ну что ты, - гладила меня по волосам подруга. - Ну не надо. Ты такая умница. Так
проникновенно пела. Я сама тут ревела, не могла остановиться. Готовься раздавать
автографы. Ты своей песней произвела настоящий фурор!
- Не хочу никаких автографов, - вновь спрятала я зареванное лицо на ее груди. - И
вообще петь больше не буду.
- Почему? Тебя ведь так хорошо приняли. Аплодировал весь зал. Причем, стоя. А
как на тебя смотрел Максим Георгиевич, заметила?
- Нет, - зачем-то слукавила я - его образ до сих пор стоял у меня перед глазами.
Никогда не видела, чтобы директор так улыбался - широко и по-мальчишески
искренне. Лицо его в те минуты оказалось совершенно другим, не таким, каким я
его помнила по той нашей встрече на педсовете. Черты смягчились, глаза стали
добрыми, насмешливыми, и я заметила ямочку у него на подбородке и складочки
на щеках, когда он улыбался, и лучики вокруг глаз.
Я зажмурилась - это какое-то наваждение.
- Да что с тобой, Сашка? Ты так взволнованна.
Я подняла голову и посмотрела на нее - сердце все еще билось где-то в животе.
- Инна, это было волшебно! Я еще никогда такого не чувствовала. Я не ощущала
своего тела, не видела никого вокруг. Я парила, как... как Роза и Джек Доусон на
"Титанике". И существовала только эта песня и мой голос.
"И еще взгляд Максима Георгиевича", - добавила я про себя.
- Но ведь я пела эту песню и раньше, - задумчиво проговорила я. - И все же
ощущения тогда были другими…
- Видимо, валерьянка не помогла, - сделала заключение Инна. - Ты слишком