И, разумеется, а как могло быть иначе, когда люди все больше и больше узнают друг друга и симпатизируют друг другу, наступил тот момент, прозвучал первый вопрос о гораздо более личном и непростом.

И задал его Красногорский, когда они возвращались в Москву, утром очередного понедельника:

– Арин, я хотел спросить, но, если это нетактично или болезненная тема, то извините. И все же: где отец Матвея? Он вам как-то помогает?

А она растерялась.

Неужели не готова была к таким вопросам или не ожидала, что они рано или поздно возникнут при достаточно частом и более-менее доверительном общении?

Бог знает.

Только меньше всего говорить про отца Матвея Арине хотелось именно с Артемом Красногорским. Меньше всего.

Она задумалась, отвернулась, смотрела в боковое окно на пролетающий за окном пейзаж, пытаясь сообразить, что ответить, да и нужно ли отвечать.

– Простите, это, наверное, болезненный вопрос, – извинился Артем.

– Да нет, – снова повернувшись к нему, ответила Арина. – Это давно уже не болезненный вопрос, но… – Она так и не смогла подобрать легкую, изящную формулировку, чтобы скатиться с непростой темы. – Мы расстались до рождения Матвея, и этот человек никаким образом не присутствует в нашей жизни.

Больше в тот день сложных тем они не касались.

Красногорский уже традиционно выпил две чашки кофе, съел с удовольствием завтрак, приготовленный из деревенских продуктов, за которыми они вчера, в воскресенье, специально ездили вместе с мальчишками в дальнее село, и, поблагодарив, быстро уехал.

А Арина, стоя у окна и наблюдая, как выезжает со двора его автомобиль, задумалась…

Как рассказать про отца Матюши мужчине, в которого она влюблена?

Влюблена, как же! Она прекрасно понимала, что обманывается, лукавит сама с собой, давая чувствам, которые испытывала к этому мужчине, именно такое определение, подразумевающее хоть и сильную симпатию и увлеченность, но все же не глубокие, истинные чувства.

А с ней, судя по всему, дело обстояло как раз настолько тяжело.

Как объяснить мужчине, который так много стал значить в твоей жизни, те свои прошлые поступки, переживания и чувства?

Тогда придется объяснять, почему она была такой, какой была на тот момент, а это значит, рассказать всю свою жизнь.

А вот готова ли она ему рассказывать? Вопрос-с-с…


Родители Арины Аркадий Ахтырский и Жанна Воротина поженились по банальному такому, бытовому, что называется, залету.

Аркаша Ахтырский был классическим красавчиком восьмидесятых годов, от которого с ума сходили женщины разных возрастов, впадая в страстную, порой сродни просто-таки какому-то сектантскому благоговению и умопомрачению, привязанность.

Высокий, метр девяносто, широкоплечий, великолепно сложенный, с брутальной внешностью, чем-то похожий на французского известного актера, с губительно эротичной улыбкой чувственных губ, с удивительного оттенка глазами, мужественное лицо, волевой подбородок, копна светлых, непокорных волос и просто-таки бьющая во все стороны сексуальность и энергия.

Он легко и без усилий учился в МГУ на инженера, играл на гитаре и пел великолепным насыщенным баритоном лирические, пробирающие до дрожи и слез, песни, был первым во всех делах и начинаниях – в походе, на сплаве по горной реке, подъеме на вершину в альпинистской связке, участвовал в кавээновских постановках, побеждал в спортивных соревнованиях.

Везде лучший, везде блестящий – все секс-символы того времени, как советские, так и зарубежные, жалко отдыхают и мнутся в сторонке.

Он любил женщин и, по всей видимости, умел настолько виртуозно заниматься сексом, что с женщинами делалось что-то невообразимое.

А они его не просто обожали, они готовы были на любое безумство ради этого мужчины, с ума сходили, предлагали все, чем владели, и все, что могли делать для него и ради него.

Кстати, именно таким образом, то есть щедростью и связями нескольких дам, сходивших по Аркадию с ума, уже к четвертому курсу университета мальчик из далекой северной глубинки обзавелся однокомнатной квартирой и московской пропиской, что в те времена было сродни, пожалуй, полету на Луну, мало того: по распределению он остался работать в Москве. Что в совокупности почти недостижимо!

Жизнь Аркадия была настолько насыщенной, яркой, интересной и страстной во всех ее проявлениях, что он спал часа по три в сутки, не успевая охватить все области своих интересов.

Так бы он и продолжал наслаждаться свободой, но повстречал препятствие на жизненном пути в лице совершенно очаровательной девчушки Жанночки Воротиной, умудрившейся «залететь» от него самым банальным образом.

При всей своей великолепной жизни бонвивана, мужчины, походя разбивавшего женские сердца и расстававшегося с ними легко и без сожаления, человека, без смущения принимавшего протекции и подарки влюбленных в него женщин, порой откровенно их используя, Аркадий не был лишен определенных моральных принципов.

В число которых входило, как ни странно, железное правило, установленное им для себя: не бросать своих детей.

И, что еще более странно, к двадцати девяти годам его более чем активной мужской жизни еще ни одна дама не родила от него ребенка. Нет, ему довольно часто предъявляли факт своей беременности, но при более тщательном расследовании выяснялось, что это всего лишь отчаянные попытки женщин привязать его к себе и не более того.

Все дело в том, что Аркадий всегда очень четко помнил о контрацепции и следил за этим неукоснительно. И только пару раз у него настолько снесло крышу от неистового желания, что он про все на свете забыл, в том числе и о предохранении, отдаваясь безумной страсти.

И кто бы мог подумать, что так распалить этого бывалого и все видавшего мужчину сможет девчонка на десять лет его моложе, миниатюрная, стройненькая, как куколка, потрясающе симпатичная Жанночка, оказавшаяся в постели абсолютно под стать ему – страстной и безбашенной до потери памяти.

Аркадий не сомневался ни на мгновение и знал, что она беременна от него, и сразу же предложил пожениться, чтобы ребенок родился в полной семье, но откровенно предупредил родителей Жанны, делая официальное предложение:

– Не могу обещать верности вашей дочери, я по натуре своей ходок, и вряд ли меня изменит женитьба. Но ребенка не брошу, даже если мы не сможем жить вместе.

Ну хоть так, решили старшие Воротины, зная за дочкой такую же непостоянную и темпераментную натуру – и в кого только уродилась?

Как ни удивительно, но прожили молодые вместе больше трех лет, но какие это были годы! Начало девяностых! А это, считай, и судьба, и приговор.

Вот так – тут новая жизнь пришла в мир, родился ребенок, а страна катится в пропасть девяностых годов. Впрочем, ничего нового и удивительного, особенно для России. Нет ни одной семьи в нашей стране, по которой бы катком не прокатились все уничтожавшие девяностые. Разумеется, не обошло и Аркадия с Жанной.

Когда Арине было три года, родители развелись. И, что странно, не из-за отца и его непостоянной, влюбчиво-загульной натуры, а из-за того, что влюбилась страстно, до самозабвения мама.

Все эти три года Жанна с Аркадием более-менее уживались и даже неплохо жили – любили друг друга, какой-то, прямо скажем, своеобразной любовью, но все же любили, к тому же их связывало сильное сексуальное влечение и удовлетворение, которое они доставляли друг другу. А это важно для любой пары. Может, еще и потому они продержались столь долго, что мало бывали вместе – работали оба очень много, и не в самых безопасных сферах. А где в те годы в стране было безопасно? Всяко не в городе Москве.

Им вроде бы было хорошо вместе, оба изредка погуливали на сторону, но в рамках условного приличия и соблюдая видимость тайны.

А тут – ать, и любовь большая прихватила Жанночку, когда не ждали. Да еще как!

Развелись. И Аркадий, сдав свою квартиру в аренду банку, отправился куда-то по стране или даже за ее пределы за своим счастьем и сытой жизнью.

С тех пор Арина его не видела и в общем-то про него ничего конкретного не знала, кроме… кроме того, что все эти годы он присылал для нее деньги. Из разных городов, районов и областей, порой из других стран, но каждый месяц, без перебоев, регулярно отец переводил деньги для дочери. И это была вовсе не позорная сумма жалких, вымученных алиментов, а вполне себе приличная, позволявшая, при определенной разумной экономии, спокойно прожить на нее семье из двух человек, не бедствуя и копейки не считая.